— Я внимательно вас выслушаю, — сказал Антон.

Езерский помолчал:

— Хотите выпить кофе?

— Спасибо. Вот от чая не откажусь.

— Что ж, будем пить чай. Сейчас сделаю прекрасную индийскую заварку.

Валентин Александрович пригласил Бирюкова пройти с ним в кухню. Предложил сесть за стол и, достав из посудного шкафа яркую квадратную жестянку, принялся колдовать у газовой плиты с чайником. Приготовив чай, он стал рассказывать о себе.

По образованию Езерский был инженером гражданского и промышленного строительства. Сразу после окончания Сибстрина он уехал работать за границу и с той поры приезжал на Родину только в отпуск. Строил промышленные объекты во многих странах. Женился поздно, за сорок. Брак оказался неудачным. Нынче весной, приехав в отпуск из заграничной командировки в Новосибирск, Езерский оставил жене кооперативную квартиру, а сам, чтобы иметь пристанище, купил у бывшего сокурсника по институту дачный участок.

— Так я оказался членом кооператива «Синий лен». Вырастил за лето кучу яблок и теперь не знаю, куда их девать, — с усмешкой сказал Валентин Александрович.

Бирюков слушал не перебивая. Исподволь он присматривался к собеседнику, стараясь не пропустить фальшь. Но в спокойном голосе Езерского лживых интонаций не чувствовалось. Это был усталый человек с бледным, почти не загоревшим лицом, усыпанным едва приметными веснушками. Веснушчатые крапинки пестрели и на руках.

— Замечательный напиток, — с удовольствием сделав несколько глотков чая, сказал Антон.

— Последние запасы из столичной «Березки», — ответил Валентин Александрович.

— Во внешторговских магазинах не только промышленные товары продают?

— В Москве были и продуктовые. Сейчас принято решение о ликвидации всех «Березок».

— Почему?

— Из-за нашей неразберихи и дефицита вокруг этих магазинов стали твориться безобразные дела, связанные со спекуляцией чеками и мошенничеством. Вместо того чтобы навести порядок, избрали более легкий путь, не задумываясь над тем, что из этого получится.

— А что может получиться?

— Ну, во-первых, большая часть заработанной советскими людьми валюты будет оставаться за границей. Зачем ее обменивать на рубли, если на них здесь нечего купить?.. Во-вторых, нарушится принцип социальной справедливости. За ликвидацию «Березок» ведь с пеной у рта ратовали обыватели-демагоги. По их мнению, если прикрыть внешпосылторговские магазины, импорт валом повалит на прилавки госторговли. Ничего подобного! Импорт как был дефицитом, так и останется. И вот, к примеру сказать, я, отдав государству заработанную за границей валюту и вернувшись в Союз, буду смотреть на пустые полки магазинов или стоять в очереди, а тот же демагог, не вложивший во внешнюю торговлю ни цента, но имеющий связи с торгашами, будет по блату отовариваться импортом и похохатывать надо мной. Куда как справедливо…

— За границей действительно хорошие заработки? — спросил Бирюков.

— Неплохие, но их надо заработать. В Союзе можно получать приличные деньги ничего не делая. Там, за рубежом, за ничегонеделание не платят… Приплюсуйте высокие цены на продовольствие и жилье, ограничения в быту, не всегда приятные национальные обычаи и так далее и тому подобное. Такова картина райской жизни, которая раздражает наших обывателей и бездельников. У бездельника вообще настолько чувствительное сердце, что ему не пережить, если у соседа все в порядке. По его глубокому убеждению, если он сам бездельничает, то и сосед этим же должен заниматься, а не наживать состояние за границей. Вот такую, с позволения сказать, социальную справедливость он приветствует… — Езерский неожиданно смутился. — Извините, некстати расфилософствовался. А с той девушкой, которую вы назвали моей гостьей, я познакомился в новосибирской «Березке». У Любы не хватало пяти чеков на духи «Шанель»…

— Ее зовут Любой?

— Да, Люба Зуева. Работает швеей, кажется, на «Северянке».

Бирюков чуть не поперхнулся:

— Валентин Александрович, вы ничего не путаете?

Езерский удивленно поднял глаза:

— Что здесь путать? Имя распространенное, фамилия не бог весть какая замысловатая, швея — профессия вполне женская. Может, «Северянку» спутал с фабрикой «Соревнование», а в остальном — путать нечего.

— Значит, у нее не хватало пяти чеков на духи?..

— Да, Люба была готова отдать мне десять рублей, но… В связи с предстоящим закрытием «Березок» в них творилось повальное столпотворение — расхватывали буквально все, что лежало на прилавках. На меня внезапно накатило нечто фатовское. Я выкупил этот флакончик духов и подарил Любе. Радость была неописуемая. Вышли из магазина, разговорились. Люба хотела отказаться от подарка и пыталась вручить мне имеющиеся у нее чеки. Я рассмеялся и показал пачку бумажек, которые просто девать некуда. Она ахнула и робко спросила, не продам ли, пусть по двойной цене, триста чеков на японский магнитофон для ее брата. При этом у Любы было такое умоляющее личико, что я невольно проникся симпатией и пообещал, как только японская радиотехника поступит в «Березку», подарить магнитофон лично ей, а она пусть сама решает: отдать его брату или мужу. Люба сказала, что незамужняя, дала номер телефона и попросила звонить в нерабочее время или по выходным дням.

— Адрес не сказала?

— Нет, только телефон. — Езерский, наморщив лоб, задумался. — Вот склероз… Уже не могу вспомнить номер.

— Телефон домашний? — уточнил Антон.

— По-моему, да.

— А не общежития?..

— Утверждать не берусь. Ну, да бог с ним, с телефоном. Проще говоря, в июне через знакомых продавцов мне удалось вне очереди попасть в «Березку», когда туда поступили японские «Национали». Сразу купил два, один из них себе для забавы. Попробовал дозвониться до Любы — телефон не ответил. После еще несколько раз звонил. Тоже безрезультатно. А полмесяца назад поехал в райцентр за свежими газетами, которые обычно покупаю в киоске «Союзпечати» на железнодорожном вокзале. На глаза попалась кабинка телефона-автомата междугородной связи. Набрал новосибирский номер Любы и услышал ее голос. Сказал, что магнитофон у меня на даче. В ближайшую субботу Люба приехала и забрала «Националь». Вот и все.

— Бесплатно?.. — спросил Антон.

Езерский, опустив глаза, отхлебнул из чашки несколько глотков чая:

— Ох уж эта Люба… С ней, как говорится, не заскучаешь. Схватила магнитофон, сказала «Сейчас вернусь!» — и убежала. Прошло около часа. Я стал подумывать, что больше не увижу ни Любы, ни магнитофона. Нет, она заявилась. Глаза сияют, а сама какая-то вздернутая. Выпили по чашке кофе. Стала успокаиваться. Я предложил еще по чашечке. Она утвердительно кивнула, потом уставилась на меня и говорит: «Валентин Александрович, понимаю, что в благодарность за вашу доброту надо бы остаться у вас на ночь, но я, честное слово, не проститутка». Такая откровенность меня рассмешила: «Вот и хорошо, Любушка! Я прекрасно обхожусь без проституток». Она вновь засияла: «Валентин Александрович, вы необыкновенный мужчина! Дай вам бог огромного счастья!» Раскрывает сумочку и выкладывает на стол пачку денег: «Здесь шестьсот рублей, можете пересчитать и убедиться». Я сказал, мол, магнитофон — это подарок, все равно мне чеки девать некуда. Люба запротестовала, дескать, брат отказался взять бесплатно и велел немедленно oтдать шестьсот рублей, то есть рыночную стоимость «Националя». В конце концов сошлись мы на трехстах рублях. Расплатившись, Люба взяла документы на магнитофон и… Больше я ее не видел.

Внимательно слушая Езерского, Бирюков вспомнил печальное лицо Любы Зуевой и не мог поверить в такое перевоплощение. Вести себя так смело и непосредственно могла, пожалуй, Даша Каретникова, насколько ее заочно представлял Антон, но не Люба Зуева. Стараясь рассеять сомнение, Бирюков показал фотографию Каретниковой:

— Это не Люба?..

Езерский отрицательно повел головой:

— Извините, портреты таких отчаянных девиц печатают на обложках журнала «Секс». Люба выглядит постарше. У нее приятное лицо, аккуратная прическа и скромная одежда.