– Реалист?

Дрожь в голосе Мелоди по мере того, как оживал ее гнев, уступила место чему-то похожему на смех.

– Забудь свои теории обо мне, точнее о нас, и осмотрись хорошенько вокруг себя, Джеймс. Подумай, что ты реально Видишь, когда снова войдешь в дверь этого жалкого маленького коттеджа…

– Для тебя он жалкий, может быть, но Сет называет его своим домом.

– И пока ты будешь там находиться, – продолжила Мелоди, набираясь сил от своего разгорающегося гнева, – посмотри на человека, которого ты называешь отцом, и задумайся над тем, какую жизнь он ведет. Ах, я забыла, ты же не называешь его отцом, не правда ли? Ну да, конечно, – это свидетельствовало бы о слишком большой личной привязанности, о близости между вами, что создавало бы неудобства. В конце концов важны не слова, и как бы ты ни называл его, это наименование не сделает благого дела – не избавит жизнь Сета от пустоты, которая уже завладела ею. Задумайся над тем, как он проводит рождественские праздники, Джеймс. Спроси у себя, почему он болтался в дождь у здания, где был бал-маскарад, полупьяный и задиристый, в ночь, когда его сбила машина.

– Мне это нельзя поставить в вину, – хмыкнул Джеймс – Допустим. Тогда поспеши с чистой совестью на острова Карибского моря или еще лучше в Тимбукту. Это гораздо дальше и безопаснее. Сет не объявится там неожиданно, и, можешь быть уверен, черта с два появлюсь там я. Так что тебе не нужно будет возиться с нежелательным бременем наших пожеланий или привязанностей.

– Мой отец не хочет, чтобы я был к нему привязан.

– Твой отец даст отрубить свою правую руку ради того, чтобы вы были близки, но не хочет это тебе показывать. До сего дня он обходился без сына, на которого мог бы опереться. Что для него еще тридцать пустых лет?

На гранитном подбородке Джеймса дрогнул мускул.

– Ты кончила?

Мелоди взглянула на него и подумала, неужели потребуется тридцать лет, чтобы забыть, как легко было бы прожить жизнь, любя его. Злость обратилась в отчаяние.

– О, да, – сказала Мелоди покорно. – Я кончила. До свиданья, Джеймс.

Он смотрел вслед, пока красные огоньки задних фар ее машины не исчезли за поворотом старого мола, и все время убеждал себя, что у него в душе преобладает чувство облегчения. С самого начала она служила раздражителем, и, хотя порой требовались чрезвычайные шаги, ему удалось по крайней мере отделаться от нее. В этом он не сомневался ни на миг. В том, как она попрощалась, с предельной ясностью прозвучало, что все закончилось навсегда. Да и потом – она села за руль и уехала, ни разу не оглянувшись назад.

Если бы он не был так чертовски зол, он бы посмеялся при мысли о том, что только что произошло. Место действия: одна из глухих улочек в бедной части города. Двухместный спортивный автомобиль за семьдесят тысяч долларов стоит у обветшавшей хижины преклонного возраста, за которую не дали бы и десятой части этой суммы, хотя цены на недвижимость раздуты. Действующие лица: она – дама, закутанная в радужно-зеленоватое пальто с золотистым начесом, на ногах импортные итальянские сапоги на меху, женщина надушена лучшими духами, которые может предложить Париж; он – талия обвязана кухонным полотенцем, призванным предохранить джинсы, которые куплены на местной дешевой распродаже, когда он понял, занимаясь делами отца, что ему не отделаться обязательными визитами в больницу и беготней по поводу страховки.

Представление, конечно, было смехотворным с начала до конца. Но в конце концов почему бы и не посмеяться. С первой минуты все его контакты с Мелоди Верс были просто нелепы, и теперь совершенный абсурд – стоять на морозе и размышлять, а нет ли крупицы правды в том, что она наговорила.

В разладе со всем этим проклятым миром Джеймс направился назад в дом. Он сморщился, когда заскрипели петли – сначала калитки, затем, более резко, входной двери.

– Если твое настроение хоть на одну десятую такое же плохое, как внешний вид, – изрек Сет, глядя из-под нахмуренных бровей, – то мне тебя жаль.

Ну, это, наверное, та последняя капля, которая может переполнить чашу терпения: жалость Сета в дополнение к презрению, выраженному Мелоди.

– Я голоден, – выпалил Джеймс. – Давай поедим.

Гамбургеры имели вкус опилок, пиво выдохлось и было как вода, но Сет, кажется, наслаждался вовсю.

Джеймс прочистил горло.

– А что, э-э, у тебя было на ужин на Рождество, Сет?

– Да я и не помню. Ничего особенного, – сообщил Сет, вылизывая последние крошки.

Гамбургер, как кусок свинца, давил в желудке у Джеймса.

– А как бы ты посмотрел, если бы, – спросил о, – я свозил тебя куда-нибудь, где можно прилично поесть, пока я здесь?

– Ну его у черту, парень, – возразил Сет. – Мне это ни к чему. Для меня уже удовольствие, если кто-то приготовит еду. Никогда не думал, что скажу об этом, но временами мне недостает твоей матери. Что-то есть в прикосновении женщины… – Сет нахмурился и, откатившись от стола, повернулся лицом к огню. – Не таю, это вроде как закругляет жизнь мужчины по-настоящему. Она создает дом в месте, где ты живешь, наполняет его запахом вкусной пищи, и тогда хочется поскорее за стол.

Джеймсу не нравилось слушать такие рассуждения.

– Для этого тебе не нужна женщина. Сет. Приготовить по рецепту – в этом нет никакого секрета.

– Может быть, но женщина, у нее есть секрет, который ничто не заменит. – Сет осклабился – не без доли мечтательности, как показалось Джеймсу. – Я иногда думаю, если бы твоя мать не собралась и не убежала и ни разу не подала голоса после того, как ты окончил школу, я бы, может, и один прекрасный день вдруг оказался у нее на пороге и постучался в ее дверь.

– Надеюсь, не только потому, что тебе не хватало ее на кухне! Как я понимаю, вы с ней были парочкой, которая никогда не занималась ничем, кроме рукопашной драки.

– Ну, да. В общем… – Сет принялся задумчиво массировать ногу. – Она была слишком молода, чтобы знать, как лучше обращаться со мной, а я был слишком туп. чтобы это понять, и иногда скандал – это способ по-другому выразить свою любовь к человеку. Думаю, если бы мне выпал шанс снова, я бы вел себя во второй раз не совсем так, как прежде. По правде сказать, в те времена я сам не представлял себе, как объяснить женщине, что я люблю ее. – Сет посмотрел в огонь, затем повернулся к Джеймсу. – Думаю, У тебя та же проблема.

– У меня нет никаких проблем, – прозвучал ответ.

Сет закашлялся.

– Если ты так думаешь, то ты хуже, чем тупой, ты – чертов идиот. У всех у нас есть проблемы, сын, и что самое главное в конце концов – это разобраться, какие из них нам по зубам, а потом иметь мужество заняться ими.

Джеймс перевел взгляд на огонь, плясавший в камине, но не потому, что относился к тем, кто в заблуждении считает, будто в огне найдет ответ на нечто столь загадочное, как смысл жизни. Просто смотреть в камин легче, чем выдержать довольно проницательный взгляд отца, вот и все.

Он сосредоточил было внимание на обстановке в комнате, но каждый раз, как Джеймс пытался сделать это, он слышал снова и снова бичующие слова Мелоди, а затем и вынесенный ему приговор. Она была права. Место жуткое. Джеймс не представлял себе, как отец мог здесь жить.

А разговор с отцом, который только что состоялся, оказался не только самым продолжительным из всех, какие они когда-либо вели между собой. К тому же он был самым беспокоящим, будоражащим.

Джеймс вскочил на ноги. Внезапно его охватило такое ощущение, что стены обрушиваются на него.

– Мне нужно слегка подвигаться и вдохнуть свежего воздуха. Ничего, если ты побудешь немного один?

Сет замигал, как будто удивился, что Джеймс вообще был здесь.

– Конечно, мальчик! Черт побери, я привык быть в одиночестве.

Не только стены готовились обрушиться, думал Джеймс, шагая к молу. Вся его проклятая жизнь разваливалась по швам. Ее качественный, упорядоченный строй распадался в осложнениях, которые умножались с каждым новым днем, что он оставался в Порт-Армстронге.