На каждую чашу весов кладут четыре шара

Канун Нового года подарил немного снега жителям Гейдельберга, не избалованным вниманием зимы.

Долина Неккара посветлела, обрела сходство с огромной гравюрой; на старинных домах ясней проступили орнаменты, подведенные белым снежным карандашом; дорожки на Гайсберге и Хейлигенберге обледенели и, к досаде пешеходов, покрылись жидкой кашей из снега и воды; на примыкающие к лесу садовые участки стали совершать набеги дикие кабаны.

Но самое главное — невозможно было смотреть на замок: у каждого истинного гейдельбержца от романтического спазма перехватывало дыхание. Жалко, что город и его окрестности нельзя превратить зимой в огромную сцену альпийского размаха: жители ездили бы на работу на оленьих упряжках, а сама работа заключалась бы в вытачивании на деревообрабатывающих станках фигурок Мадонны да выпечке сладких пряников.

Старший гаупткомиссар Иоганнес Тойер внезапно устыдился своих сусальных мыслей и, сделав усилие, выбросил их из головы — могучий сыщик это умел. Он стоял на кухне и смотрел на задний двор. Голые ветки клена мотались на ветру. Освещенные окна соседних домов пробуждали ассоциации с рождественскими каникулами. Как в детстве… Жизнь снова набирала обороты.

Вероятно, все дело в его запоздалом превращении в семейного человека: у него появились спутница жизни Бахар Ильдирим и приемная дочь Бабетта. Прежде все праздники — рождественские и прочие — казались ему просто потребительскими оргиями, от которых он, слава богу, мог оставаться в стороне. Теперь же ему волей-неволей приходилось в них участвовать, пытаясь сохранять выдержку и достоинство в этом круговороте.

Вот и в ближайшие часы ожидалась очередная семейная тусовка. Впрочем, может, его, скажем так, социальное рвение несколько преувеличено?

Ведь сегодня его странное семейство устраивает новогодний пир для его не менее странных подчиненных — «группы Тойера».

В настоящее время гаупткомиссар, пожалуй, удовлетворял всем требованиям буржуазного домашнего уюта, насколько он в нем разбирался. Прежде всего, проявляя поистине рыцарское терпение, хотя иногда еле сдерживался. А злиться было на что. Интенсивно созревавшая Бабетта не только ужасно вредничала и дулась на своих «стариков», но еще и заболела — хрипела и кашляла. Все домашние средства — как немецкие, так и турецкие — она, естественно, отвергала.

Во-вторых, картофельный салат, за приготовление которого сыщик великодушно взялся, получился отвратительным на вкус, хотя он щедрой рукой сдобрил блюдо половиной бутылочки «Магги».

В-третьих, его подружка неловко повернулась, засовывая в духовку свиной окорок, и теперь больше походила на звонаря из Нотр-Дам, чем на «резковатую и аппетитную сотрудницу прокуратуры с привлекательным миграционным прошлым» — такая причудливая характеристика принадлежала комиссару Лейдигу, самому образованному в «группе Тойера». Старший гаупткомиссар попытался вспомнить, по какому поводу прозвучало это высказывание, и задумался, перебирая в памяти события минувшего года. К умиротворенному настроению тут же примешалась печаль о погибшем коллеге Вернере Штерне. В смятении чувств он глотнул «Магги» и, содрогнувшись от отвращения, очнулся.

Взглянул на часы над кухонной дверью: без двадцати пять. Синева за окнами сгущалась. Ребята приглашены на половину шестого, слишком рано — Ильдирим уже его отругала. Лучше раньше, чем позже, некстати подумал он и еще раз снял пробу с картофельного салата. Невкусно. Абсолютно никакого вкуса.

Полицейский Дитер Зенф больше всего любил сидеть в одиночестве в сумерках и наблюдать, как угасает день. Вот и теперь он вслушивался в шум, проникавший сквозь закрытые окна с немногочисленных транспортных артерий его «спального района» в южном Гейдельберге. Что там — выстрелы? Нет, конечно же нет, это любители фейерверков уже начали поджигать петарды. Он тяжело поднялся со стула. Лучше уж он явится к Тойеру чуточку раньше условленного срока, а то потом придется тащиться под оглушительной канонадой, которой миролюбивый немецкий народ встречает Новый, 2004 год.

Иногда он возвращался мыслями к своей многолетней работе в Карлсруэ, вспоминал, как его неосторожная и грубоватая шутка повлекла за собой наказание — перевод в Гейдельберг. Впрочем, он не особенно скучал по «городу-вееру» и своим тамошним знакомым. Ведь теперь он попал в команду чокнутого гаупткомиссара Тойера, куда еще входили брутальный Хафнер и изнеженный Лейдиг. Ему нравились все трое, да и другие коллеги в Гейдельберг-Центре тоже были ничего, у него со всеми сложились нормальные отношения. Он, кстати, даже не разделял общей ненависти к директору полиции Зельтманну, хотя у гейдельбергских полицейских ненавидеть Зельтманна считалось хорошим тоном. Однако та симпатия, которую он испытывал почти ко всему, что его окружало, его бесчисленные шутки, которые ему самому нравились, но делали его в глазах окружающих дерзким нахалом, — все это было поверхностным, мимолетным, словно дуновение ветерка, а потом опять надвигались пугающая неподвижность и непроглядный мрак.

Он взглянул на часы и решил: слишком рано, наверняка он окажется первым у Тойера.

Первым Дитер Зенф не оказался, и вот почему: комиссар Томас Хафнер обдумал и рассчитал все точно. Он случайно подслушал ее телефонный разговор и решил, что сегодня, пожалуй, рискнет. А потом к Тойеру, к ребятам — хорошенько отпраздновать свою попытку и все прочее: либо удачу, либо неудачу. Ведь отметить можно что угодно.

Хафнер был рожден явно не для того, чтобы приспосабливать свой стиль жизни к каким-то там биологическим законам. Когда он не курил, он спал — обходясь несколькими часами сна. А когда он курил, то выпивал. Теперь же перед ним почему-то стоял стакан свежевыжатого апельсинового сока. Желудок взбунтовался уже заранее, рука в третий раз потянулась к нагрудному карману, чтобы извлечь «Ревал» без фильтра, и снова замерла. Ведь он сидел в «Спорт-парке» и намеревался произвести собственной правильностью неизгладимое впечатление на свою коллегу, маленькую и прелестную рыжеволосую ведьму. По крайней мере, в ее присутствии он намеревался соблюдать правила этого заведения, но ни одной наносекундой дольше!

Вообще-то безумие — заниматься спортом в канун Нового года, но крутой комиссар, рожденный в Пфаффенгрунде, рабочем квартале Гейдельберга, знал, что физические упражнения повышают удовольствие от последующего потребления спиртного. Как он любил когда-то пить из бутсы после жесткого противостояния в регби! Временами ему даже наливали добавку, когда товарищи по команде больше не могли. Молодость! Все позади! И счастье ушло вместе с нею…

Он устроит ей сюрприз, этой маленькой сексапильной мышке, он, который давно уже не отваживался шагнуть на пугающее поле половых отношений. Его подарок — бутылка шампанского-рислинга от Алекса с Мерцгассе — послушно стоял под столом. Как пес, такой же надежный и добрый.

— Корнелия? Что ты там делаешь? — Хаген Кёниг покачал головой.

— Собираю вещи, ведь мы поедем всем классом на экскурсию в Гейдельберг!

— Девочка моя, вы едете в понедельник, а сегодня только среда!

Корнелия пожала плечами:

— А что мне еще делать? Ты ведь уходишь.

Кёниг вздохнул, вошел в комнату дочери, склонив голову набок, чтобы не стукнуться о скошенный потолок, и тяжело сел на кровать: