— Я так и подумал. Если вас всех нет дома, то вы, вероятно, здесь. — Правительственный эмиссар вошел без стука, положив конец блужданию мыслей Тойера, и тут же взволнованно забегал взад-вперед по кабинету.

— Вчера я газету не видел. Мне позвонила мать, а ее всполошила подруга из Неккаргемюнда. Они беспокоятся за мою дальнейшую карьеру.

Тойер молча предложил Магенройтеру стул; новый шеф, чью бледность не могла скрыть даже темная кожа, скорее рухнул, чем сел на сиденье.

— Они все меня убеждали: не связывайся с Гейдельбергом. Тебя сломают. Зельтманн за три года превратился в кретина, Шильдкнехт сдалась через несколько месяцев. Там есть некий Тойер, а с ним еще трое — так вот от них спасет только контрольный выстрел. Не верь, что они придерживаются каких-либо правил… — Магенройтер извлек из кармана смятые бумаги и прочел: — «Хафнер в тысяча девятьсот девяностом году обвинялся в том, что в состоянии опьянения ударил молодого человека».

— Это случилось на Керве[9] в Хандшусгейме, — не без удовольствия объяснил Хафнер. — Неонаци, да, я врезал ему. В свободное от работы время. А на Керве все ходят поддатые! Такова культурная традиция.

— Тот «неонацист» был членом «Юнге Унион» — молодежной организации христианских демократов.

— Тем хуже.

— Замолчите. Молчите все четверо и слушайте! — повысил голос Магенройтер.

Да, отрицать было невозможно, Хафнер сильно постарался.

Тойер с удивлением узнал, что его приятель интересовался высшими материями, даже начал изучать юриспруденцию в заочном университете Хагена, но был вынужден бросить учебу. Не менее поразительным, даже сенсационным было то, что Хафнер, которого невозможно представить покинувшим Гейдельберг дольше чем на день, после объединения страны добровольно уехал на восток.

Тогда, задолго до реформ Зельтманна, Тойер едва его знал; сейчас он пытался вспомнить о нем хоть что-нибудь — нет, ничего…

А новый шеф продолжал описывать подвиги Хафнера: гейдельбержец вернулся с востока уже через пару недель, так как пнул члена студенческой корпорации с запада страны и ущипнул за ягодицу саксонскую кондукторшу на железной дороге.

— Она смеялась, — заверил всех Хафнер.

Кроме того, полицейскому угрожает арест, если он когда-нибудь приедет в Нидерланды («Да я вовсе и не хочу туда!»), поскольку он с тысяча девятьсот восемьдесят девятого года отказывается заплатить штраф за три случая превышения скорости в Амстердаме. А уж его безрассудное пьянство и курение в неположенных местах вообще не нуждаются в комментариях.

Новый шеф перешел к Зенфу. Толстяк был переведен в Гейдельберг не только из-за знаменитой среди его коллег «пукающей подушки». Первое предупреждение он получил за «неоднократное приклеивание стрелок клеем «Момент» на часах», которые в порядке эксперимента были установлены для контроля рабочего времени в полицейском участке Карлсруэ. Существует также подозрение, что Зенф взорвал у своего бывшего домовладельца трех садовых карликов; впрочем, это так и не было доказано.

Зато всевозможные веселые штучки: порошок, вызывающий зуд, цветы-брызгалки, штопоры с левым винтом на официальных банкетах, опрокинутые тарелки в столовой — все это документально зафиксировано. Только теперь Тойер понял, насколько старательно толстяк держал себя в руках, с тех пор как оказался в их группе.

Затем очередь дошла до него, но ведь он все про себя знал. Впрочем, нет, он забыл про запрет на посещение знаменитой «Винной пещеры» на Нижней улице. Да, да, теперь вспомнил: они не сошлись с американским туристом взглядами на тогдашнего президента Рейгана и его политику. Сопляки-журналюги не докопались до такого факта — прошляпили.

Лейдиг был избавлен от порки, но это был не комплимент, а скорей отсвет трагедии его личной жизни — ведь даже теперь он мыслями был не здесь, и Тойер это прекрасно понял.

— Позвонили с телевидения, с канала «Про Зибен». — Магенройтер спрятал лицо в ладонях. — Они намереваются снять про вас сюжет. Вы должны исчезнуть.

— Как? — чуть ли не радостно переспросил Тойер. — Вы нас увольняете?

— Так было бы лучше всего, но госслужащих так просто не уволишь. Я знаю, что Зельтманн уже проделывал такое с вами — временное отстранение. Боже милостивый, я становлюсь таким, как он! Вы получаете двухнедельный отпуск. Все. Или трое. Все равно. Господин Зенф некоторое время назад как раз подал заявление на следующую неделю. Зельтманн его не рассмотрел; по-видимому, забыл, как это делается. — Магенройтер встряхнулся, как промокший пес.

Тойер выглянул в окно. По крышам домов было заметно, что на улице холодно и сыро. Ему показалось, что крыши плачут, а дома тесней прижались друг к другу, чтобы согреться.

— Всем известно, что вы потеряли в прошлом году своего товарища, — продолжал Магенройтер. — Это трагедия, но я не знал Вернера Штерна, так что позвольте мне взглянуть на ситуацию в другом ракурсе. Вы, Зенф, пришли в группу недавно. Вы и погибший коллега совершенно разные, но группа функционирует так же, как и прежде, то есть никак, и все-таки эффективно. Как это получается? Я не понимаю.

— Удивительное начинается там, где заканчивается понимание, — вступил Лейдиг. — Понять означает также использовать. Когда мы чему-нибудь удивляемся, мы подходим к этому феномену с почтительно склоненной головой, поэтому непонимание может лишь повысить наш статус в глазах общественности. — Все посмотрели на Лейдига. — По-моему, так, — закончил тот и густо покраснел.

— В общем, я вам все сказал. Пожалуйста, уезжайте из города. — Сгорбившись, новый шеф вышел из комнаты.

— Ну и что дальше? — буркнул Хафнер. — Отпуск так отпуск, пока у нас нет других проблем! Что, если нам отправиться сегодня вечером в Мангейм, ведь нам приказано покинуть город. Мангейм хоть и просто дешевый бордель, но в Шветцингенском предместье есть Пивная академия…

На Тойера тут же навалилось воспоминание о последних событиях его жизни. Ему стало плохо, и он, не выдержав, вытряхнул из себя свои горести.

— Я все сделал неправильно, ведь пора бы уже поумнеть, но нет! — Голос Тойера дрогнул. — Зачем только я позвонил Хорнунг? Скажи мне, Лейдиг. Просто скажи мне!

— Вы ведь оговорились? Вы имели в виду Ильдирим?

— Нет. — Тойер замахал руками. — Хорнунг.

— Хорнунг? Кто это? — удивленно спросил Зенф.

— Потом, Зенф… это было раньше…

Немного успокоившись, Тойер начистоту рассказал всю нелепую историю, не утаил даже правду о своем сексуальном порыве — Лейдиг при этом прятал глаза.

— И теперь все кончено. Я жертва слабоумия. Я не сумел изобличить обезьяну, не сумел найти для больной девочки подходящий курорт, в тот раз я не нашел заказчика Дункана, я потерял мою женщину, Хорнунг, а теперь теряю Ильдирим, а ведь она согласилась быть со мной, старым, слабоумным кретином.

— По-моему, у всех нас имеются причины для отчаяния, — спокойно возразил Зенф. — Никто не приватизировал право на несчастье, оно принадлежит всем людям.

Тойер кивнул и устыдился.

— Я могу устроить дом для вашей подруги, — помедлив, предложил Зенф. — У моря. Я арендовал его для себя, очень красивый; между прочим, в Эккернфёрде. Место, правда, не вызывает сейчас приятных ассоциаций…

— А ты? — спросил Тойер, сомневаясь и надеясь.

— Ах, я поселюсь в отеле, внизу есть отель «Зигфридверфт», там были свободные номера.

— Ну, тогда обе дамы тоже могут поселиться в отеле, — возразил Лейдиг.

— Или так, — кивнул Зенф, — но я подумал, что в доме девочка лучше отдохнет… Только вот что, господин Тойер: дом не совсем обставлен, вам придется кое-что привезти для обеих дам, кстати, это неплохая идея, я имею в виду, вам не повредит, если вы проявите чуточку заботы, так сказать…

— Значит, половина группы уезжает, — пробурчал Хафнер. — Как раз сейчас, под обстрелом противника. А нам с Лейдигом в подвале прятаться, да?