Недоумевая теперь, почему же она вчера так быстро успокоилась и уснула, Ольга пустилась в рассуждения о различной защите человеческого организма в стрессовых ситуациях. Так, если Шурик начинает мучиться отчаянным голодом и поглощать все подряд в больших количествах, то на нее нападает непреоборимая сонливость, и именно в подобных ситуациях она засыпает быстро и спит крепко.

Не дослушав ее теоретических обобщений, Шурик метнулся к телефону, набрал Светкин номер и долго ждал, тяжело дыша от волнения. Трубку наконец сняли.

— Света, это я, Шурик! — закричал он, ликуя. Радости его не было предела. — Извини, что разбудил. У тебя все в порядке?.. Я сейчас от Ольги звоню, нам надо встретиться… да, втроем, срочно, и поговорить… Почти восемь часов… Давай так договоримся: ты подъезжай ко мне… Нет, ко мне домой, адрес ты, надеюсь, помнишь… Нет, к Оле не надо… Я тебе потом объясню почему… Нет, я не выдумываю, ты потом поймешь… Мы с Олей просим тебя, умоляем просто, чтобы ты сейчас же оделась и поехала. Мы тоже едем.

Услышав короткие гудки, Шурик шумно выдохнул, будто закончил тяжелую физическую работу, и скомандовал:

— На все сборы даю тебе пять минут!

— Шурик, а почему все-таки нельзя Светке приехать сюда? — спросила Ольга. — Ведь никто из них не знает, где я живу.

— Зато им наверняка известен теперь твой телефон, — мрачно проговорил Шурик, — по которому ничего не стоит узнать адрес. Из слов хозяйки я понял, что у Светы аппарат с определителем номера. — Он задумался и покачал головой. — А в том, что вчера к ней приходила не соседка, я почти не сомневаюсь.

Шурик оказался прав. Когда вчера вечером позвонили в дверь, Светка, окрыленная отъездом Ираклия и своей свободой, сразу открыла. В квартиру ворвались двое. По Светкиному описанию. Ольга с Шуриком поняли, что один из них был «парень с добрыми глазами», а второй — тот самый членовредитель, который коварно заманил Шурика в кусты.

Командовал длинноволосый, тот, что был моложе. В его руках оказался большой пистолет, как выяснилось, с глушителем, поэтому он настоятельно рекомендовал не поднимать шума, иначе ее крик будет последнее, что она услышит в своей жизни. Он повел ее на кухню.

Сначала Светка, будучи вообще не робкого десятка, не очень испугалась, к тому же второй парень, постарше, который сразу прошел в комнату и, предварительно записав номер абонента, положил трубку, совершенно не был похож на бандита. Его внешность настолько располагала к себе, а взгляд был такой честный и открытый, что, окажись Светка в опасности где-нибудь на улице, именно его она не задумываясь выбрала бы из толпы, чтобы обратиться за помощью.

Она сразу поняла, что это люди режиссера и что им нужен Ираклий, поэтому последовавшим вопросам не удивилась, но на главный вопрос — куда именно он уехал — ответить не смогла, так как и в самом деле этого не знала. Тот, что постарше, которого молодой называл Китычем, вел себя очень сдержанно, расспрашивал Светку вежливо и терпеливо и смотрел ей в глаза так проникновенно, будто заранее верил каждому ее слову. Молодой, по кличке Малыш, оказался очень нервным и недоверчивым субъектом, он постоянно вскакивал с табуретки и чуть что хватался за свою «пушку».

Под этой же «пушкой» он повел ее в комнату, по дороге давая указания, что ей следует говорить, и заставил позвонить Ольге.

— Одно лишнее слово — и ты сирота, — предупредил он и в доказательство того, что не шутит, назвал адрес ее матери.

После этих слов у Светки душа ушла в пятки. Но она отлично понимала, что ни она сама, ни ее мать их не интересует, и ей показалось, что если она будет правильно себя вести, то есть расскажет все, что ей известно, их с матерью оставят в покое.

Она со всеми подробностями описала хутор под Каунасом и объяснила, как можно туда добраться. Светка не знала, кому он принадлежит, так как с хозяевами не встречалась, а спросить об этом Ираклия ей и в голову не приходило. Она была тогда в такой эйфории от своего чувства к нему, что сейчас, спустя совсем немного времени, вспоминая пребывание на хуторе, даже предполагала, что находилась под каким-то гипнозом, но было ли то гипнотическим воздействием незаурядной личности Ираклия или чем-то наведенным извне, наподобие порчи, объяснить не взялась бы.

Она поняла, что информацию ее, конечно, тщательным образом проверят и обманывать их не только не имеет смысла, но и просто опасно. Поэтому ей пришлось признаться, что из Прибалтики они уехали почти три недели назад и все это время жили на даче. Она знала, что дом этот принадлежит сводному брату Николаши, но ей совсем не хотелось бы впутывать в эту историю такого доброго, славного человека, как Георгий Иванович, который, она была уверена, вообще не имел отношения к делишкам брата и Ираклия, а просто предоставил им убежище и всячески помогал по своей доброте и человеколюбию.

Валяясь на больничной койке с многочисленными переломами и прочими травмами после нападения, Николаша судорожно обдумывал, где бы им найти надежное укрытие на ближайший месяц. И вдруг его осенило, что где-то в Тульской области проживает его брат, с которым они всегда не очень ладили, а лет десять уже не виделись и никак не общались между собой.

Выписавшись из больницы, он сразу же отправился к Георгию, где встретил неожиданно теплый и радушный прием. Дня через три Николаша снова поехал в Москву и вернулся оттуда с Ираклием и Светкой, которых привез прямо с вокзала, затолкав их с поезда в машину и не дав им даже опомниться.

Ираклий, отличавшийся отменным красноречием, распушив хвост перед Георгием Ивановичем, рассказал ему ту же печальную повесть, что и Ольге: дескать, за ними с Николашей, честными коммерсантами, охотится мафия, чтобы отобрать их кровно заработанные копейки, а самих убить. Георгий Иванович проискам мафии ужаснулся и пообещал свою помощь и содействие.

Так прожили они у него тайными гостями около трех недель, причем к концу этого срока Светка уже на дух не переносила этих мошенников-бизнесменов, а общаться могла только с Георгием Ивановичем, который остался в ее памяти человеком милым, доверчивым и мастером на все руки.

Она поняла, что следующий круг вопросов будет посвящен даче, и решила имени Георгия Ивановича вообще не упоминать, а, сославшись на Ираклия, сказала, что дача эта принадлежит якобы кому-то из его приятелей.

Когда возник вопрос о местонахождении дачи, Светка объяснила, что Ираклий, заранее предвидя подобную ситуацию, это местонахождение от нее всячески скрывал, и поскольку туда они ехали ночью и она спала в машине, а обратно ее везли с завязанными глазами, то она, естественно, ничего не знает.

После такого заявления Малыш возмущенно вскочил с табурета и схватился за пистолет.

— Я те щас память-то подправлю и мозги прочищу! — злобно зашипел он.

Китыч успокаивающим жестом остановил его.

— Тише, тише, Малыш, — сказал он тем тоном, каким обычно говорят с непослушными детьми, — убери свою «пушку», Светлана сама сейчас все вспомнит и расскажет нам. Ну?

— Да я же вам говорю, — повторила она, стараясь не смотреть в сторону нервного Малыша. — Ираклий боялся, что я, не дай Бог, узнаю, где мы находимся, ведь я же могла сбежать и рассказать кому-нибудь.

— Ну хорошо, пусть так, — быстро согласился Китыч. — Просто вспомните, как вы там жили, заходил ли кто из соседей, где находился магазин и, наконец, почему вы действительно не убежали?

Их интересовало все: когда они выехали в Москву, сколько времени находились в пути, какая была машина и где они высадили Светку. Она путано отвечала, изо всех сил стараясь не произнести случайно имени Георгия Ивановича или названия какого-нибудь ближайшего к ним населенного пункта.

Ее мозг сверлила одна неотвязная мысль, представлявшаяся ей в виде огромных весов, на одной чаше которых покоилась безопасность и благополучие Ираклия и Николаши, а на другой — жизнь ее матери, которая попала в эту историю только по случайному факту родства, и Светка переживала мучительные минуты от сознания, что сполна расплачивается за свою влюбчивость и легкомыслие.