Она хотела мужчину хотя бы на одну ночь.

Мужчина, стоявший перед ней, согласился заплатить за женщину, но только за одну ночь.

Он едва вмещался в дверной проем и был так высок, что ей приходилось запрокидывать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Необычайное, грубовато-прекрасное лицо, черты которого, казалось, были вылеплены из песка и солнечного света. Глубокие морщины обрамляли рот, разбегались из уголков глаз, непроницаемо-темных, казавшихся почти черными.

Мохаммед, так назвал его хозяин гостиницы.

Он был арабом. Она — англичанкой.

Он был облачен в просторное белое одеяние и тюрбан. Она — в черное платье и вуаль.

Итак, между ними не было ничего общего, если не считать чисто физических нужд и потребностей. И все же оба по прихоти судьбы оказались на самом краю земли, в Корнуолле.

Меган знала, что от нее требуется. Знала и боялась. Предстояло сделать самый трудный в жизни шаг. Медленно, подчеркнутым жестом она подняла вуаль и откинула на тулью шляпы. Гордо выпрямилась, мысленно приготовившись… сама не зная к чему… отказу… согласию…

Араб приказал владельцу гостиницы найти ему шлюху; вместо нее в дверь постучалась сорокавосьмилетняя вдова. И он ее впустил. Словно она и в самом деле была той, за которую себя выдавала, — потаскухой.

Возможно, так оно и было на самом деле. Ни одна порядочная женщина не стала бы участвовать в подобном фарсе.

Грудь ее нервно вздымалась, грубая шерсть платья натирала соски. Не стоило и опускать глаза, чтобы знать, как предательски они натягивают лиф. Его мрачный взгляд, словно скребком, прошелся по ее лицу, грудям, набухшим под пристальным изучением. Грудям, ставшим куда полнее и тяжелее, чем в молодости. Глаза скользнули по животу и бедрам, округлившимся, как и все ее тело, за последний десяток лет, снова поднялись к лицу, вернее, к тем морщинам, появление которых не имело ничего общего с солнцем и песком.

Меган судорожно вцепилась в карман юбки, где лежал ключ от ее номера, располагавшегося всего в нескольких шагах по коридору.

Что он скажет? Согласится или прогонит?

— Ты слишком стара для шлюхи, — жестко бросил он.

У нее все сжалось внутри, но она не отступила. Зеленые глаза, которые время было бессильно изменить, смело смотрели на мужчину.

— Некоторые сказали бы, сэр, что и вы чересчур стары, чтобы пользоваться услугами жриц любви.

Легкий румянец окрасил его щеки… а может, это все лишь ее собственное бесстыдное воображение?

— Под платьем на тебе ничего нет.

Если его угловатые скулы и порозовели, то ее куда более округлые щеки ярко вспыхнули, но она вызывающе вскинула подбородок.

— Да. И что из того?

Меган и в самом деле не надела ни турнюра, ни корсета, ни сорочки, ни панталон, ни чулок. Ей казалось, что на это имеют право только женщины респектабельные. Кроме того, все это тряпье только помешает цели ее визита.

Ей нужна эта ночь. Ей хотелось лежать обнаженной в объятиях этого мужчины.

Хотелось снова испытать близость, возможную только в постели.

Меган была готова ко всему. Пропитанная уксусом губка жгла внутренности, распаленное лоно пульсировало, напоминая о последствиях — возможной беременности, вероятном бесчестье, изгнании…

В камине взорвался уголек. Напряжение кололо кожу сотнями мелких игл. Ключ впивался в бедро сквозь плотную шерсть юбки.

Уголок его рта чуть дернулся.

— Вижу, ты не из этих мест.

— Коренные жители западного Корнуолла разговаривали с характерными мелодическими переливами, словно выпевая слова. За последние тридцать лет Меган научилась изъясняться как дама благородного происхождения. Вероятно, и араб на каком-то этапе жизни перенял манеру обращения английского джентльмена.

— Я в самом деле не отсюда, — спокойно подтвердила она.

— Идешь от другого мужчины?

Меган едва сдержала порыв… чего? Гнева? Волнения? Как раскрашенная проститутка, настоящая, а не поддельная, ответила бы на этот вопрос?

— Нет.

Вряд ли кто-нибудь станет платить за тот товар, что она предлагала сейчас.

Его испытующий взгляд оставался холоднее беззвездной ночи. Ледяные пальцы тревоги стиснули ее сердце. С чего она взяла, будто за неимением выбора этот человек согласится на такую, как она?

— Понимаю, что вы, вероятно, предпочитаете женщину помоложе… — дрожащим голосом начала она.

— Мне пятьдесят три года, мадам, — перебил он, точеные черты его смуглого лица словно отвердели. — Я хочу видеть в своей постели женщину, а не ребенка. Как вами уже было отмечено — вы женщина. Я заплачу вам один золотой соверен.

Облегчение, охватившее ее, немедля сменилось беспокойством. Такая щедрость неслыханная. Странно, что он готов выбросить такую сумму за чье-то покорное тело. Золотой соверен равен двадцати шиллингам. Потаскуха, которую Меган перехватила в коридоре, алчно схватила двойной флорин, иначе говоря, четыре шиллинга, явное доказательство того, что она ожидала получить от клиента значительно меньшую сумму.

Почему этот араб готов заплатить больше любого англичанина?

Она заставила себя разжать пальцы, стиснувшие ключ.

— Спасибо.

— Можешь называть меня Мохаммедом, — приказал он, не сводя с нее взгляда, в глубине его бездонных глаз что-то блеснуло. — Под каким именем ты известна?

— Мег… — начала она и осеклась. На память пришли строчки Роберта Бернса:

Нет в деревне девицы милей нашей Мег,

Нет в деревне девицы скромней нашей Мег.

Как ребенок, послушна, как ребенок, тиха…

Но в том, что она собиралась сейчас совершить, не было ничего скромного.

— Меган, — выдавила она наконец. Он оттолкнулся от двери. Женщина невольно отступила.

Вихрь белой ткани и экзотических ароматов пронесся мимо: похоже, соблазнительные запахи исходили от одежд араба. И все окутал мрак: мужчина задул масляный светильник.

Боль пронзила Меган. Очевидно, он не желал видеть обнаженное тело сорокавосьмилетней женщины. Страх боролся с обидой оскорбленного женского достоинства. Она вспомнила слухи, ходившие об арабских мужчинах: они непревзойденные любовники, они покупают женщин, как любой другой товар, они совершенно не похожи на европейцев.

Шорох ткани вновь привлек ее внимание.

— Мужчины пользуются тобой для собственного удовольствия.

Какой у него резкий голос! По ее спине словно провели холодной сталью.

И доносится он откуда-то сзади, со стороны кровати.

— А ты? Ты получаешь удовольствие от мужчин, которых ублажаешь?

Меган с бешено заколотившимся сердцем круто развернулась, в висках стучала кровь. Давно забытая, казалось, страсть туманила голову.

— Да, — выдохнула она.

Это не было ложью. Она и в самом деле наслаждалась ласками мужа.

На пол, бесшумно извиваясь, полетела белая лента. Такое же белое облако поднялось над головой мужчины, подобно древнему привидению. Немного помедлив, оно тоже опустилось.

Меган не сомневалась, что он стоит перед ней голым… ведь и у нее ничего не было под платьем. Она напрягла глаза, пытаясь разглядеть силуэт или блеск глаз, но не сумела. Ночь словно поглотила его.

Тишину прорезал тихий скрип пружин, просевших под весом мужского тела. Шум вернул Меган к действительности, грубо напомнив, кто она, где находится и для чего сюда пришла.

Она, миссис Меган Филлин, добродетельная вдова викария, поклялась никогда не возвращаться туда, откуда пришла. Она вот-вот вступит в плотскую связь с мужчиной, которого в глаза не видела до сегодняшнего дня и после этой ночи больше никогда не увидит.

Он следил за ней.

Она не знала, каким образом араб способен видеть ее в непроглядной тьме, да еще во всем черном, но чувствовала, что он неотрывно наблюдает за ней. Ощущала так же безошибочно, как и понимала, что, если сейчас бросится к двери, навсегда потеряет последнюю возможность снова испытать мужскую страсть.