Этот статный сероглазый моряк неспроста, оказывается, предложил Тебенькову свои услуги. В долгой беседе с ним главный правитель узнал, что Серебренникову были известны результаты всех предшествующих экспедиций. Без особых усилий, по памяти, штурман начертил на странице бумаги те участки реки, где побывали Ногаев, Тарханов, Баженов, Климовский, Григорьев и другие русские промышленники, и здесь же отметил разноречивость их показаний.

— Я не могу, однако, упрекнуть этих отважных людей в недостатке решительности и настойчивости, — сказал Серебренников. — Не имея специальной подготовки и астрономических инструментов, они все же сделали очень многое. Их донесения значительно облегчат мою работу.

Тебенькову, человеку образованному и пытливому, понравился молодой штурман, увлечённый открытиями. Он словно распознал в Серебренникове ту сдержанную, скрытую за скромностью силу, которая отличает волевых людей в их решимости на подвиг. Просматривая новую, подробную карту побережья, причудливые изгибы берега между редутом Константина и островом Каяк, Тебеньков отметил карандашом исходный пункт экспедиции. Этот путь начинался у западного рукава устья Медной и вёл на север через лабиринты горных кряжей.

— Я имею сведения, — заметил он как бы между прочим, — что за озером Плавежным, где-то в верховьях реки, уже несколько лет бродят какие-то подозрительные американцы. Не они ли повинны в гибели трех наших людей на факториях-одиночках? Эти люди погибли после того, как в гостях у них побывали американцы. Вам следует проявлять большую осторожность и в случае встречи с непрошенными гостями действовать сообразно с обстоятельствами. Главное, не позвольте себя обмануть: агенты Гудзоновской меховой компании — отъявленные авантюристы. Хитрость и вероломство давно уже являются их оружием. Я думаю, что для большей уверенности вам придётся идти с многочисленным отрядом.

— О проделках американцев и англичан, пробирающихся на российскую территорию, я уже слышал, — сказал Серебренников. — Но я считаю, господин главный правитель, что завершить работу с большим отрядом будет значительно труднее, чем с малым. Я хочу подняться в верховья Медной налегке, не тратя времени на перевалку запасов провизии и снаряжения. В спутники я намереваюсь взять только пять-шесть человек.

Правитель смотрел на штурмана испытующе.

— Вы хорошо обдумали этот вопрос? Вспомните о судьбе Самойлова и его отряда…

— Это очень давняя история, — спокойно возразил штурман. — Самойлов погиб полвека назад… У нас имеются более свежие примеры. Только три года назад флота лейтенант Лаврентий Загоскин закончил свои замечательные путешествия по Северной Америке. С малой группой людей он прошёл по Юкону и другим рекам Аляски несколько тысяч вёрст…

— Но у Загоскина был проводник и переводчик, — подчеркнул Тебеньков. — Вести наших людей на Медную никто из индейцев до сих пор не согласился.

— Вы сами изволили сказать, — напомнил Серебренников, — что славные русские мореходы Чириков и Беринг пришли к этим берегам без проводников… Я уже подобрал себе спутников, людей вполне надёжных. Если это окажется необходимым, в пути ко мне присоединятся индейцы.

Тебеньков поднялся из-за стола и медленно, словно в раздумье, протянул штурману руку.

— Желаю успеха… Я верю в ваш успех. Все необходимое для дороги вы можете получить даже сегодня.

В середине августа 1847 года из Константиновского редута к устью Медной вышли три большие индейские байдары и, несмотря на штормовую погоду, благополучно достигли мыса у западного рукава реки. Тут Серебренников достал из кожаной сумки инструменты, определил местонахождение отряда и сделал первую запись в дневнике. Шестерым своим спутникам он сказал:

— Поздравляю с началом большого пути… Буду счастлив поздравить вас и с его успешным окончанием.

Семеро русских не знали, что в те минуты, когда они сидели у жаркого костра на берегу, из-за ближайших сосен, из-за корчей бурелома за каждым их движением напряжённо следили черноглазые люди с разрисованными лицами и что в тот же день, на север, в далёкие селения атабасков, отбыли их посыльные с донесением о появлении русского отряда.

Вождь племени «воронов», старый Инхаглик-Чёрная Стрела, был очень удивлён прибытием «странствующего доктора». Эти белые люди могли поставить в тупик своими странными поступками любого мудреца. Виданное ли дело — человек отправляется в далёкую опасную дорогу, рискует жизнью и имуществом только ради того, чтобы лечить бедных индейцев! А главное — он не требует вознаграждения и не пытается выменивать дорогие меха, он как будто вполне доволен простыми благодарностями.

Приезд «доктора» в селение атабасков, расположенное там, где река Щечитна впадает в Медную, не вызвал недовольства и у шаманов. Американец сказал, что верит в чудесные действия шаманских плясок и причитаний, и даже дал главному шаману для освящения свои лекарства. После освящения эти лекарства приобрели такую силу, что уже через несколько дней ими был исцелён старший сын Инхаглика, болевший крапивной лихорадкой.

Два переводчика, прибывшие с «доктором» на отличной упряжке собак, долго объясняли Инхаглику причины этих дальних разъездов американца. Оказывается, какой-то индеец спас «доктору» Бобу Хайли жизнь, и поэтому, будучи достаточно богатым, Хайли решил посвятить остаток лет своих лечению индейцев.

Поистине с редкостным человеком свела судьба Инхаглика, и вождь племени «воронов» назвал счастливым тот день, когда упряжка «доктора» остановилась возле этого жилища.

Вечерами они подолгу беседовали у очага, а утром «доктор» уходил обычно на прогулку. Он любил прогуливаться вдоль берегов реки, где собирал веточки деревьев, мхи и какие-то камни, необходимые ему для изготовления лекарств. Из этих прогулок он возвращался иногда радостным и возбуждённым и, в приливе дружественных чувств к Инхаглику, дарил ему табак, или бисер, или цветной платок, или ещё что-нибудь на память. Щедрость «доктора», казалось, не знала границ: называя Инхаглика братом, он вручил ему собственное новенькое ружьё и полный патронташ патронов. Вождь «воронов» ликовал: никто из его соплеменников никогда не имел огнестрельного оружия, а тем более такого отличного ружья… Инхаглик снова заговорил о том, что находится в огромном долгу у «доктора», но тот только отмахнулся:

— Для человека, которого я назвал своим великом другом и братом, не жаль ничего.

— Все же я очень хотел бы, чтобы и от меня ты имел какую-нибудь память, — сказал Инхаглик. — Прошу тебя, друг мой, возьми мои меха. Я долго копил их для обмена на русские товары, но ты дал мне так много, что мне просто неудобно оставаться перед тобой в долгу.

«Доктор» задумался и, помолчав, ответил с доброй улыбкой:

— Если ты так хочешь что-то подарить мне, мой брат, я мог бы пожалуй, взять у тебя немногое… Я взял бы у тебя то, что не имеет никакой цены. Однако тогда я смог бы долгие годы жить с тобой по соседству, лечить тебя и твоих сыновей и сидеть у этого очага, слушая твои воспоминания о давних боевых походах.

Индеец в нетерпении поднялся со скамьи:

— Что же ты хотел бы получить, мой брат?

«Доктор» промолвил небрежно:

— Землю…

Инхаглик не понял:

— Какую землю? И зачем тебе земля?

— Я хотел бы получить побережье реки Щечитны от самых верховий её до впадения в Медную. Я знаю, что это мёртвые берега, но я оживил бы их, привёл бы рабочих, построил жилые дома и магазины, и твои люди получили бы у меня работу и много товаров, табаку и вина. Ты получил бы прекрасный дом, и целую дюжину ружей, и лучше твоих ездовых собак не было бы на всей Аляске… Ты стал бы очень богат и знаменит, Инхаглик, и, главное, мы остались бы соседями.

— Но что значит «получить землю»? — недоумевал индеец. — Земля это не лук, и не копьё, и не одежда. Как можно землю дарить? Разве ты унесёшь её к своим предкам?

«Доктор» тихо смеялся и гладил Инхаглика по плечу:

— Человек приходит в этот мир, брат мой, чтобы сделать добрые дела. Разве это плохо, если на берегу той реки мы построим селение, и ты и твои люди будете жить в достатке? Я не говорю о вечном владении: только на время моей жизни эта земля будет принадлежать мне.