Эдит вздрогнула. Впрочем, она ведь была уверена, что встретит Гордона здесь.

— Нет, я…

Ее уже перехватил толстый рыжеволосый юноша.

— А-а, Эдит, — начал он.

— О, я… здравствуйте…

Она поскользнулась, споткнулась, пробормотала машинально:

— Простите, бога ради…

Она увидела Гордона. Он был очень бледен и стоял прислонившись к косяку. Стоял совершенно неподвижно, курил и смотрел на танцующих. Она успела заметить, что он похудел и осунулся и рука у него дрожит, когда он подносит сигарету ко рту. Она танцевала теперь совсем близко от него.

— Они пригласили такую уйму чужих ребят, что тут… — говорил толстый юноша.

— Гордон! — крикнула Эдит через плечо своего кавалера. Сердце ее бешено колотилось.

Его большие темные глаза были прикованы к ее лицу. Он шагнул к ней. Партнер повернул ее в другую сторону. Она слышала, как он гудит у нее над ухом:

— Но большинство этих остолопов напились и смылись заблаговременно, так что…

Где-то сбоку прозвучал негромкий голос:

— Разрешите мне…

Она не успела опомниться, как уже танцевала с Гордоном. Он обнимал ее одной рукой, и Эдит чувствовала, как напрягается минутами его рука, чувствовала его ладонь с чуть расставленными пальцами на своей спине. Ее рука вместе с крошечным кружевным платочком была зажата в другой руке Гордона.

— О Гордон… — взволнованно начала она.

— Здравствуйте, Эдит.

Снова она поскользнулась, он подхватил ее, и, качнувшись вперед, она ткнулась щекой в жесткий черный лацкан его фрака. Она любила его. О да, она поняла, что любит его… Затем на минуту воцарилось молчание, и ее охватило странное чувство неловкости. Что-то было не так.

Внезапно сердце ее упало — она поняла, в чем дело. Гордон производил жалкое впечатление — у него был какой-то потрепанный, смертельно усталый вид, и к тому же он был пьян.

— О! — невольно вырвалось у нее.

Он смотрел на нее сверху вниз, и она увидела вдруг, что у него налитые кровью глаза и бегающий взгляд.

— Гордон, — взмолилась она, — сядем. Я хочу посидеть.

Они были почти в центре зала, но Эдит заметила двух юношей, которые направлялись к ней с разных сторон, остановилась, схватила холодную, безжизненную руку Гордона и увлекла его за собой сквозь толпу. Губы ее были плотно сжаты, лицо бледно под легким слоем румян, в глазах стояли слезы.

Они поднялись по устланной ковром лестнице, и Эдит присела на ступеньку. Гордон опустился рядом с ней.

— Ну вот, — начал он, остановив на ней мутный взгляд, — я очень, очень рад, что встретил вас, Эдит.

Она ничего не ответила и только смотрела на него во все глаза. Она была потрясена. Не раз в течение многих лет приходилось ей наблюдать мужчин на разных стадиях опьянения, разных мужчин — от старших ее родственников до шоферов, — и порой это было забавно, порой вызывало отвращение, но такого невыразимого страха она еще не испытывала никогда.

— Гордон, — сказала она наконец с упреком, чуть не плача. — У вас ужасный вид! Он кивнул.

— Я попал в беду, Эдит.

— В беду?

— Тысячи бед свалились на меня. Не говорите ничего своим, но я пропадаю. Я запутался, Эдит.

Его нижняя губа дрожала. Казалось, он уже почти не замечает присутствия Эдит.

— А вы не можете… — Она заколебалась. — Вы не можете рассказать мне, в чем дело. Гордон? Вы же знаете, меня всегда интересовала ваша жизнь.

Она прикусила губу. Она хотела сказать больше, но в последнюю минуту почувствовала, что это как-то не получается.

Гордон мрачно покачал головой.

— Нет, не могу. Вы порядочная девушка. Я не могу рассказывать порядочной девушке такие вещи.

— Чушь! — сказала она с вызовом. — Я нахожу, что так говорить — это просто оскорбительно. Это как пощечина. Вы пьяны. Гордон.

— Спасибо. — Он отвесил ей угрюмый поклон. — Спасибо за сообщение.

— Почему вы пьете?

— Потому что мне нестерпимо плохо.

— Вы думаете, что-нибудь исправится, если вы будете пить?

— А вы что, хотите обратить меня на путь истинный?

— Нет. Я хочу помочь вам. Гордон. Можете вы рассказать мне, что с вами?

— Я в ужасном положении. Вам лучше сделать вид, что вы со мной не знакомы.

— Почему, Гордон?

— Я жалею, что подошел к вам, — это было нечестно. Вы — чистая девушка и всякое такое. Обождите здесь, я сейчас приведу вам другого кавалера.

Он приподнялся, покачиваясь, но она потянула его к себе и заставила снова опуститься на ступеньку.

— Послушайте, Гордон, это просто смешно. Вы обижаете меня. Вы ведете себя, как… как помешанный.

— Согласен. Я немного помешался. Что-то сломалось во мне, Эдит. Пропало что-то. Впрочем, это не имеет значения.

— Нет, имеет. Расскажите.

— Ну, вот что. Я всегда был со странностями, не совсем такой, как другие. В университете еще было ничего, а теперь стало совсем худо. Вот уже четыре месяца, как что-то обрывается во мне, точно плохо пришитые крючки на платье, и когда еще несколько крючков оборвется, все полетит к черту. Я понемногу схожу с ума.

Он взглянул ей прямо в лицо и вдруг рассмеялся. Она отшатнулась.

— Так что же случилось? В чем дело?

— Ни в чем, во мне, — повторил он. — Я схожу с ума. Все вокруг как во сне. Бал… «Дельмонико»…

Пока Гордон говорил, Эдит поняла, что он изменился неузнаваемо. От прежнего веселого, беспечного, легкомысленного юноши не осталось и следа — глубокое уныние, апатия владели им. Ее интерес к нему внезапно иссяк, уступил место чувству легкой скуки. Его голос долетал до нее словно издалека, из какого-то огромного пустого пространства.

— Эдит, — говорил Гордон, — я думал раньше, что у меня есть способности, талант, что я могу стать художником. Теперь вижу, что я ни на что не годен. Я не могу рисовать, Эдит. Впрочем, не знаю, зачем я говорю все это вам.

Она рассеянно покачала головой.

— Не могу рисовать. Ничего не могу делать. Я беден как церковная мышь. — Он горько рассмеялся. Смех его прозвучал чуточку слишком громко. — Я нищ, живу, как паразит, за счет приятелей. Я неудачник! Я нищий, черт побери!

Ее отвращение к нему росло. На этот раз она едва-едва кивнула в ответ на его признание. Теперь она только ждала удобного случая, чтобы оставить его.

Внезапно глаза Гордона наполнились слезами.

— Эдит, — сказал он, повернувшись к ней и огромным усилием воли беря себя в руки. — Я не могу вам сказать, как много это значит для меня — сознавать, что есть еще на свете человек, которому я не безразличен.

Он потянулся к ней и тихонько коснулся ее руки, но она инстинктивно отдернула руку.

— Я страшно благодарен вам, — продолжал он.

— Конечно, — медленно проговорила она, глядя ему прямо в глаза, — всегда приятно встретить старого друга… но я огорчена, что нашла вас в таком состоянии, Гордон.

Наступило молчание, их взгляды встретились, и огонь, вспыхнувший было в глазах Гордона, потух. Эдит поднялась и стояла, глядя на него сверху вниз, лицо ее было бесстрастно.

— Пойдем танцевать? — холодно предложила она. «Любовь — хрупкая вещь», — думала Эдит. Но, быть может, что-то сохраняется? Слова, которые дрожали на губах и остались непроизнесенными. Новые любовные слова, впервые зародившаяся нежность… Они сохранятся, эти сокровища, — для нового возлюбленного.

Питер Химмель, доставивший на бал прелестную Эдит, не привык получать отпор, и, когда Эдит осадила его, он был оскорблен, пристыжен и сбит с толку. Месяца два кряду Питер обменивался с этой девушкой срочными письмами, а так как единственный смысл такой переписки заключался, по его мнению, в том, чтобы поддерживать некие сентиментально-романтические отношения, то он уже не сомневался в успехе. И вот теперь он ломал себе голову, пытаясь разгадать, почему Эдит ни с того ни с сего придала значение такому пустяку, как поцелуй.

Когда молодой человек с усиками оттеснил его от Эдит, Питер вышел в вестибюль и начал складывать в уме ядовито-уничтожающую фразу. Претерпев многочисленные сокращения, она звучала примерно так: