— Саша, Саша! — слышит она Лешин голос. — Анюта, мама приехала, бежим!

Они бегут навстречу друг другу. Авоська хлопает Сашу по ногам. Да черт с ней, с авоськой! Брошу! Лешка подберет.

Налегке, раскинув руки, она бежит навстречу Анюте и, зажмурясь, обнимает ее. Два сердца бьются близко друг от друга — Анютино и Сашино. Обе запыхались. Но уже забыта дорога в поезде, больница, жара.

— Мама, — говорит Анюта.

И Сашину щеку щекочут длинные Анины ресницы.

Взявшись за руки, они идут к калитке по влажной дороге, еще не просохшей после дождя.

Застенчиво опустив голову, глядит им навстречу высокий человек. Он стоит у калитки. Кто это?

— Мой приятель, Поливанов, — говорит Леша. — Вы знакомы. Я прихватил его с собой на воскресенье.

День потемнел. Нельзя будет бегать по дорожкам с Анютой. Нельзя будет свободно шлепать босыми ногами по влажной траве. Дремать под деревом. Качаться с Анютой в гамаке. Кормить с ней хозяйских цыплят. На даче — чужой человек. Надо принимать гостя. И зачем он приехал?

Опустив глаза на свои грязные босые ноги, Саша говорит:

— Здравствуйте, Дмитрий Александрович.

А он в ответ молчит. И на светлой рубашке нет никакого ордена. И растрепаны его волосы. Весь он домашний, дачный, совсем не такой, как в Москве.

Летний вечер. Дачный, субботний. На свет электрической лампы налетают из сада мотыльки, бьются о стекло и падают на скатерть.

Леше и Дмитрию Александровичу стелют на террасе; Окна Сашиной комнаты выходят на террасу. Они не завешены — никому не могло прийти в голову, что Лешка привезет гостя.

Аня спит. И вдруг открывает глаза и говорит:

— Мама! А мы с ним пускали кораблики. И бабушка чашку дала. Мы ее понесли в сад.

Аня снова засыпает. И вдруг опять открывает глаза:

— Мама, он умеет стрелять из лука

— Спи, Анюта, — отвечает мама.

— Мама, он пел индийскую песню.

— Спи, Аня.

И Саша открывает окно в сад. Тихо стоят у окна кусты сирени. Не дрожат листья. Ночь беззвездная, безлунная. Деревья заполняют сад и там, за калиткой, сливаются с лесом. Ночь посылает Саше в окно много волшебных запахов. Запах свежести и дождя, запах лета. Неподалеку лает собака. Тявкнула — и замолчала. Видно, свой кто-нибудь прошел в темноте по саду.

Свой? И вдруг она видит, как темноту прочерчивает маленький красный круг: это зажженная трубка. Трубка мечется. Туда и обратно ходит она — неспокойно, тревожно. В тишине ночи, в синей тьме она то разгорается ярче, то вдруг готова погаснуть — меркнет красный пятачок огня. Хозяин трубки бесшумно бродит по саду и не знает, что трубка его выдаст. Оранжевый светляк летает перед глазами у Саши. Вот трубка опустилась, затихла, замерла. Видно, ее хозяин присел на крыльцо. Долго будет она гореть в темноте ночи — то красным, то желтоватым огнем. И Саша уснет, так и не дождавшись, чтобы она погасла.

Река широкая, утро тихое, а над головой — небо: летнее, синее.

Надо плыть медленно, чтоб успеть заметить все вокруг. На том берегу два мальчика. Один стоит, другой сидит, опустив ноги в воду, и оба отражаются в воде. Один в трусиках и красной майке — и отражение в воде тоже красное. А дальше гуси — раз, два, три, четыре гуся. Гусь вытянул шею, попил и задумался: хорошо. Прохладно. На воде едва заметна рябь. Повыше стоит церквушка. Бежит по воде — рябая, длинная, с белыми стенами и продолговатым куполом.

— Саша, вы устали? Отдохнем на том берегу?

— Нет!

И все же она устала. Когда они возвращаются, она жалеет, что не передохнула. Рядом с ней, по правую сторону, блестящее от воды загорелое плечо. Дмитрий Александрович плывет кролем, ничего не скажешь, хорошо плывет. И фыркает, как дельфин.

Он повертывается к ней лицом. Лицо смеющееся, мокрое, с налипшими на лбу прямыми волосами.

— Положите-ка мне на плечо руку, устали ведь?

— Нет! — отвечает Саша и добавляет:

— Спасибо. Нет.

На том берегу, куда они возвращаются, маленькое голубое пятнышко — это Аня. Рядом Леша. Голова у него повязана носовым платком. И сейчас же проходит усталость.

— Мама! — кричит Аня навстречу Саше.

— Иду! — кричит Саша вместо "плыву".

Берег песчаный. Она вбегает наверх, отжимая на ходу волосы, и смеется. Кожа покрыта каплями, кончики пальцев — белые. Это кровь отхлынула — так долго они были

В воде.

— Возьмите-ка полотенце, Саша! — говорит Дмитрий Александрович. Вытащив полотенце, он покрывает Сашины плечи.

Саша стоит, опустив руки, и не оборачивается.

— Саша, живо разотритесь! Ну что вы упрямитесь? — слышит она.

На солнце — тепло. Совсем тепло. Но еще не жарко. Холод реки в Сашиных пальцах, в волосах, подколотых шпилькой. Она смотрит вниз и видит среди песка две травинки. По травинке ползет муравей. Травинка раскачивается на ветру.

— Это его качели, — говорит Саша Ане и посиневшим пальцем показывает на муравья.

— Сашка! — орет Леша. — Ну, тебе же как человеку говорят, разотрись! Ведь синяя, мертвец мертвецом. Черт тебя знает, упрямая как осел!

Он хватает полотенце и начинает что есть мочи растирать Сашину спину.

— Спасибо, друг, — говорит Дмитрий Александрович.

Саша с Аней лежат на песке и смотрят на муравья. Муравей озабоченно переползает с одной травинки на другую. Аня говорит:

— Давай ему поможем. Ему трудно, а нам ничего. Муравей, должно быть, думает про нее и про Сашу, что

Они волшебники — взяли и пересадили его с одной травинки на другую. Но Ане этого мало.

— Мама, сделаем ему лодку. Мама, дай ему печенье. Мама, а у него дети есть? А где его дети?

— Завтракать! — говорит Дмитрий Александрович. Саша и Аня оглядываются.

Ну и молодец! На траве салфетка, на салфетке нарезанный хлеб, крутые яйца, огурцы. А главное, рядом, совсем неподалеку — костер. Какой он маленький при свете дня, пламени почти не видно, только тихонько потрескивают ветки. Они потрескивают и будто пытаются взлететь. Дмитрий Александрович стоит над костром, через голую руку перекинуто полотенце, глаза смеются.

— Прошу, — говорит он.

Леше с ним легко. Веселый он человек. И бывалый. Глядя на белый дневной огонь, Саша думает: сколько костров разжег он, должно быть, на своем веку. Сколько разных берегов перевидал, сколько дорог исходил. Нет, изъездил, должно быть, на мотоцикле, на велосипеде, на плотах, на лодках…

— Дмитрий Александрович, а вы умеете ездить на мотоцикле? — спрашивает она.

На мотоцикле? А вы хотели бы покататься на мотоцикле? Это можно устроить. У моего приятеля…

— А на коне вы умеете? — задумчиво спрашивает Саша.

— И это можно, — не теряется Дмитрий Александрович. — В колхозе "Светлый путь" замечательные кони. Прошлым летом я снимал там…

Саша вздыхает и смотрит в огонь. О многом рассказывает ей этот дневной огонь. Обо всем, что бывает на свете, обо всем, чего она не видала. Юля ездила на практику в Самарканд. Володя был в Испании. Испания, моя Испания… Да, а потом… Потом Володя был в Париже. А этот — на Северном полюсе. А она? Что она видела на свете? У нее были — школа, Калуга, дом. А еще? Больница, где она работает. А еще?..

— Приступим, — говорит Дмитрий Александрович. — Аня, держи помидор.

Хорошо. Зато у нее есть такая страна, она называется Аня. И была у нее страна, называлась — любовь.

— Саша, ну что же вы ничего не едите?

И есть у нее страна — это простая речка, березы, песок на берегу. И плевать она хотела на его Северный полюс. На плоты и мотоциклы.

— Ну, так как же с мотоциклом? Аня, хочешь на мотоцикле?

Аня хочет. И Леша тоже. А Саша молчит.

И вдруг замолкает Дмитрий Александрович. Он смотрит в огонь. Он думает о своей стране. Как она зовется? Этого Саша не знает. Но Дмитрий Александрович знает, как зовется его страна. Она не зовется ни Аней, ни Лешей. Она зовется…

— Эх, — говорит Леша с досадой, — сюда идут.

И правда, через капустное поле, которое отделяет речку от леса, идут горожане с велосипедами, с футбольным мячом. Они кричат, смеются.