1956 год — начало перестройки. Все познается в сравнении. Побежденная Германия восстановила и уже увеличила свой экономический потенциал, обогнала СССР по уровню жизни, а во многих отраслях и по объему производства. В Японии экономическое чудо. В Швеции построен социализм. В СССР — нищета, жилья нет, хлеба нет…

Хрущевская оттепель — это в том числе курс на биологическое восстановления нации. Курс на биологическую стимуляцию. Это и смягчение режима, и освобождение заключенных, и освобождение крестьян, и строительство жилья. Десятилетний импульс, выданный при Хрущеве, дал народу протянуть по инерции еще некоторое время. Конечно, можно было еще затянуть гайки, такой вариант был. Получился бы режим Пол Пота. Камбоджийского народа больше не существует и он не возродится никогда. Все оставшиеся — это психи в лесах и потомки вьетнамцев. Даже страны такой — Камбоджа — больше нет. Есть Кампучия, но у ее народа другой этнический состав. Верные друзья и хозяева полпотовцев китайцы посмотрели на все это, и, будучи людьми не совсем глупыми, решили учиться на чужих ошибках и объявили постепенную либерализацию.

Современное состояние русской нации скорее может быть охарактеризовано как усталость на фоне старения. Это не нация 17 года и даже не нация имперской России. Гумилев обещал русской нации 300-летний «золотой период», но на его языке нации с признаками современной русской называются реликтовыми.

Просто стечение неблагоприятных обстоятельств, финалом которых была отечественная война и слишком большие потери. Качество нации упало, механизмы самосохранения нарушились, пошел процесс регресса. Не страны, а именно биологической единицы — нации. Пьянство застойных лет — это уже следствие. Вымирание в настоящее время — это видимый результат.

Под грузом десятилетних болезней русская нация, начавшая путь на Куликовом поле и закончившая его в Берлине, сначала медленно, а потом быстрее и быстрее пошла к дезинтеграции, распалась на отдельных ничем не связанных людей, перестала существовать. Прежняя русская нация взяла имя от племени русов и назвала свою страну Россией. Новая нация назовет себя русской, так как в России родится.

Культурная традиция включает в себя национальную этику и эстетику, а строится на национально-оригинальной биологической системе выживания. Она не включает биологию. Она на ней строится и полностью ее покрывает — биология в системе добра и зла редко кажется красивой, но именно она — краеугольный камень.

Культурная традиция устанавливает направления национального прогресса, который можно свести к трем пунктам: улучшение качества национального биологического материала, улучшение качества жизни, улучшение механизмов улучшения.

Нация имеет свой характер. В качестве последнего этажа национальной архитектуры на национальном характере строится национальная традиция. Ее практическое значение:

1. Определение своих-чужих-союзников.

2. Через отражение ландшафта и включение понятия т. н. красоты — для поддержания направлений естественного отбора.

3. Содержит привязанную к ландшафту концепцию национальной безопасности.

4. Сохранение национального характера через нормы, правила, законы и через это — сохранение нации как неповторимой единицы.

5. Определение путей творческого поиска людей нации.

Национальная традиция включает в себя:

1. Традиции передела жизненного пространства — революционные.

2. Традиции обеспечения справедливости, включая традиции организации и функционирования государства.

3. Традиции защиты жизненного пространства.

4. Национальную идею — концентрированное выражение традиции в будущее.

Можно поднять бойцов в атаку с лозунгом «За наше социалистическое отечество» или «За веру Православную», но с лозунгом «За наше биологическое пространство» вряд ли это удастся сделать. Хотя именно из-за последнего все войны и происходят.

Культурная традиция всегда национальная. В ее кольце соединяются начала высшее духовное и животно-биологическое. Внутри находится сознание каждого конкретного человека. Культурной традицией конкретные люди сплачиваются в нацию — во всяком случае, они так думают. На самом деле они сплачиваются на основе биологической симпатии (комплементарности — Гумилев). Этика и эстетика могут быть разными в количественном подходе, но не в качественном.

Без традиции нет этики, без этики нет добра и зла. Существуют групповые представления о добре и зле, но не больше. Традиции принадлежат нации. С нею они приходят и уходят. В современной России культурной традиции не существует. Если она существует — о ней не нужно говорить, ее не нужно защищать, основная масса людей должна ее просто знать, как каждая птица знает, как вить гнездо.

Православная культурная традиция умерла. Бытовое православие, которым она собственно и держалась, умерло вместе с земледельческим бытом. Быт этот уже не восстановить, и то ушедшее Православие — тоже.

Советская империя — финал России Романовых. Коммунизм как высшая и последняя стадия обрядового православия. Все это — тоже традиции, но дополнительные, с инородными включениями, искусственно созданные на базе традиции национальной.

Имперская традиция, и без того слабая, тянула в одиночестве весь ХХ век. Но так как нет империи — то у традиции просто не оказывается практического применения. Имперская традиция возникает после появления империи, одновременно с имперским сознанием, она переживает империю, но ее краеугольным, начальным камнем быть не может. В последнее время появилось понятие «имперской нации» — конгломерата из представителей разных народов, особая социальная и этническая группа, просто химера и не нация по большому счету. Сами такие разговоры свидетельствуют об отсутствии национальных представлений как таковых. Существует имперское сознание — но оно следствие империи, империи по волюнтаристскому желанию не возникают. Подобное сознание без империи годится только в качестве кредо неудачника. Территория не может постоянно расширяться. Сейчас она сокращается катастрофическими темпами. Имперское сознание сокращается еще быстрее. Через несколько лет оно станет уделом панков.

При наличии большого количества информации человек создает систему информационного обеспечения. Так, если у него есть сто тысяч отдельных листов с материалом, он собирает их по 10 листов в обложку, 10 обложек в папку, 10 папок на полку, 10 полок в шкафу, всего 10 шкафов. Потом пишется каталог и любая единица информации извлекается в нужный момент без проблем.

В нации информация накапливается несколько иным образом — это больше похоже на то, как на один стол всегда кладутся новые листы, и эти листы закрывают старые. Со временем получаются культурные слои, пласты, а так как эти знания — гуманитарные, пласты знаний диаметрально противоположных и от них промежуточных. Время идет, возникает практическая необходимость в извлечении материалов. Но весь материал, собранный за столетие, обработан быть физически не может. К столу имеет доступ вся нация, но на столе крайне противоречивый материал. На всякую идейную информацию есть контринформация. В результате в нации возникает множество пост-идеологий — отголосков идеологий прошлого. И никакой практической пользы изо всей информации, скопившейся на этом столе, нация извлечь не в состоянии. Весь ранее полученный историко-культурный опыт обращается в абсолютный ноль — даже в сфере идейных споров и теоретизирований, не говоря уже о применении практическом. А историко-информационное поле нации превращается в некоторое подобие Библии, где можно отыскать не только любой тезис, но и прямо ему противоположный.

Наследие громадно. Оно еще и разнообразно, всеохватывающе, глобально. Но этого мало — оно оперирует разными терминами. Двое русских, перерывающих один и тот же пласт в разных направлениях, будут говорить на двух реально разных языках, будут пользоваться одними терминами, закладывая в них различный смысл. Высокий уровень сделанных наработок лишает доступа к причинам и следствиям информационных знаний не только массы, но и интеллигенцию. Груз прошлого, в том числе и культурного, слишком велик. Нести нельзя, бросить жалко. Но бросить придется — тогда закончатся не только информационные, но и моральные кризисы.