– Ты что же это говоришь, рожа яблочная, – возник Жиритофель. – Моя должность однозначно нужна, мои сторонники заявление в партию кровью подписывают.

– Фу, – не сдался яблочный изверг[10], – кровью, скажешь только! Мочой старого осла они подписываются. Такие же, как ты придурки. Я на месте шефа давно бы тебе запретил на поверхности земной показываться, чтоб дело наше не компрометировать.

– А ты… А ты… – не мог найти слов оппонент.

Он надул свое дряблое тело и окончательно потерял сходство с человеком. Теперь он был тем, кем и являлся в самом деле, – дурнопахнущим, плохообученным нечистым из низшей касты, введенным в передовой отряд вредителей только по прихоти какого-то стратега, посчитавшего, будто паршивая овца быстро испортит все стадо. Яблочный изверг тоже принял позу атаки. Он выгодно отличался от Жиритофеля, хотя годы, проведенные в человеческом облике, успели нанести некоторый ущерб его фигуре. Собравшиеся радостно загалдели, будто настал час пиршества. Драки между собратьями сопровождали отрицательными флюидами и всегда вызывали у нечистых эйфорию.

Лишь в дальнем углу зала двое не приняли участие в общей трапезе. Это были несчастный, заблудившийся в страницах этой книге Штиллер, и охранник с устрашающими рогами. Охранник обнаружил постороннего и требовал пропуск, а Евгений Иудеевич лишь попукивал[11].

В это время по залу пронесся знойный смерч, всегда предшествующий появлению того, чье имя лучше не произносить без нужды.

Он прошел по проходу между стульями, гордо отклячив черную, пушистую задницу и плотно постукивая выпущенными из лап когтями. Взошел (именно – взошел!) на подиум, резко увеличился до размеров карликового бегемота, присел на краешек хрустнувшего стола и приказал:

– Песню.

Так как гимны нечистых братьев постоянно сменялись, то никто не знал что именно петь. Ошибившемуся грозило долгое заключение в статис поле, где нет течения времени[12].

Бесшабашный детинушка Жиритофель тряхнул глупой головушкой и запел. Он был бесстрашен, как порой бывают бесстрашны невинные дети или законченные дебилы.

– Димедрольное похмелье, – запел он, димедрольное вино…

– Очень странное веселье мне судьбою суждено, – подхватили бесы.

Только теперь вступил сам Мефис. Он пел шаляпинским басом, от которого когда-то лопались пивные кружки:

И наступила тишина. Все сидели и смотрели на предводителя, а он не смотрел ни на кого.

С большим трудом удалось мне уговорить Ыдыку Бе ликвидировать груду вещей, созданных его больным воображением. Осталась только одна игрушка, с которой наотрез отказалась расставаться Женя. Она (игрушка, естественно) отдаленно напоминала калейдоскоп, которым я сам вдосталь играл в тихие совдеповские, дефицитные времена, но, как я подозревал, сочетала в себе разные функции, мне не ведомые, но используемые Женей тайком от взрослых.

Ыдыка, похоже, обиделся. Не пошел гулять, сидел себе на кухне и мрачно смотрел в окно. Был поздний вечер, в окно светила ясная луна. Я тоже засмотрелся на эту луну, вспомнил о прошлом и спросил Ыдыку Бе:

– Слушай, а ты можешь управлять временем?

– Временем никто не может управлять, – ответил Бе, не поворачивая рыжей головы. – Его можно лишь разрушить, но это приводит к бедам.

– То есть как! – удивился я. – Время же движется, значит подвержено воздействию.

– Время неподвижно, движется все остальное: материя, пространство.

Конечно, я знал о времени лишь из фантастики, но фантастику порой писали доктора наук. И везде выдвигалась мысль, что время подвижно.

– Но Эйнштейн?.. – спросил я.

– Ваши земные ученые часто путают яичницу с яйцами, – непонятно ответил Бе.

– А что ты тут у нас делаешь? – опять спросил я после небольшого раздумья. – Тебе, как я вижу, тут скучно.

– Если бы я знал, – тоскливо сказал пришелец. – Это все болезнь моя.

Пришла Женя.

– Посмотри, – сказала она, протягивая свой калейдоскоп.

Я добросовестно посмотрел. И ничего не увидел. О чем и сказал ей.

– Как же, – Женя сплеснула руками и забрала игрушку. – Как же, там столько всякого…

– Это телескоп квантовый, – печально сказал Ыдыка Бе. – В него можно увидеть все обитаемые миры, так он настроен. Вроде, как вы щелкаете переключателем программ в телевизоре. Надо только приноровиться их переключать. Твоя маленькая спутница приноровилась.

Я вновь взял игрушку, повертел в руках, попытался что-нибудь высмотреть – безуспешно. И кнопок не было. Наверное, я стал пожилым. Неспособным видеть то, что открыто детям.

Мое смущенное молчание разрядила соседка. Сперва послышалось пыхтение, потом по стенам кухни метнулись радужные блики и лишь потом собравшиеся смогли лицезреть саму Ароновну. Она примостила мощные ягодицы на табуретку и улыбнулась.

– Я опять без стука, – сказала она невинным голоском пятиклассницы. – Дела, знаете ли. Не корысти ради, а токмо пожеланием пославших меня. Всем здравствуйте, пожалуйста.