Он неподвижно замер с поднятым вверх пальцем. За пределами карточной комнаты голоса расходящихся людей становились все тише, у входа приглушенно затарахтели моторы автомобилей.

— Все время обе двери находились под пристальным наблюдением. Но убийца благополучно скрылся. — С кривой усмешкой Банколен постучал себя по голове костяшками пальцев и продолжал: — В любом случае почему же в баре раздался звонок из этой комнаты? Вот что меня озадачивает. Зачем он звонил?

— А зачем вообще люди звонят в колокольчик? — с отчаянием воскликнул доктор. — Видимо, чтобы вызвать слугу.

— Следовательно, в любой момент здесь можно было ожидать появления слуги?

— Естественно.

— Следовательно, убийца, зная, что в любой момент может появиться слуга, тем не менее приступает к отсечению головы Салиньи. Чего же он хочет? Свидетеля своего преступления? Если это Салиньи дернул за шнур, неужели убийца все равно решил приступить к своему черному делу? И что то же самое, возможно ли, чтобы убийца сам вызвал слугу и приступил к делу?

— Это не тревожило убийцу, — вступил в разговор медэксперт, — если он такой невидимка, как вы уверяете. Или он стал невидимым и благополучно вышел в одну из дверей, или стал легче воздуха и вылетел в окно. Более невероятной ситуации и придумать невозможно. Или он был закрыт в комнате, все двери которой были под наблюдением, или вам нужно было смотреть внимательнее.

Банколен в задумчивости потер щеку и вдруг заявил:

— Есть еще одна возможность.

— Ну? — нетерпеливо спросил доктор.

— Ни Салиньи, ни убийца не вызывали стюарда.

— Вы хотите сказать, стюард вообще не слышал никакого звонка?

— Нет. Я так же уверен в полной невиновности стюарда, как и в том, что он слышал этот звонок. Я хочу сказать только то, что сказал.

— Звонил кто-то другой? — заорал доктор. — Тот, кто потом исчез?

— Нет. Я думаю, шнур дернул человек, который вообще не находился в комнате.

Доктор что-то возмущенно забормотал, но постарался овладеть собой, пока натягивал перчатки. Пристально глядя на Банколена, он спокойно сказал:

— Ваше предположение, месье, выходит за рамки вероятности. Лично я нахожу его просто невозможным… Кстати, вы абсолютно уверены, что вашему детективу Франсуа Дильзару можно полностью доверять и что его показания правдивы?

— Готов поручиться головой.

— И вы так же настаиваете на своих показаниях?

— Да, конечно.

В ответ доктор только трагически воздел руки и ретировался. Вскоре мы увидели его рядом с Франсуа у подножия лестницы. Они размахивали руками и возбужденно кричали друг на друга, со страстностью истинных галлов. Банколен закрыл дверь.

— Возможность скрытого входа, — заметил он, стукнув ногой по полу, — совершенно исключена. Как я сказал, мы проверили все стены. Однако ради перестраховки, прежде чем я пришлю сюда архитектора, мы с тобой проверим пол и потолок. Я подниму ковер, а ты тем временем поднимись наверх и найди помещение над этой комнатой. Мы можем проверить этот пол, перестукиваясь. Но я совершенно уверен в отрицательном результате. — Он удрученно покачал головой. — В этом деле каждая личность, каждое событие противоречит друг другу. Каждое событие несет в себе ложное значение. Слишком большое количество странных поступков, взятых вместе, складывается в картину, которая сбивает нас с толку. Я начинаю думать, что в этом преступлении слишком много неестественных моментов, чтобы считать его делом рук сумасшедшего.

Я вышел в холл, оставив Банколена размышлять в комнате. Снизу по-прежнему доносились голоса Франсуа и доктора. Их спор шел на убыль, везде стало тихо и пусто. Приглушенный свет падал на оставленные в беспорядке стулья в конце холла. Одна кадка с пальмой была опрокинута, на красной ковровой дорожке и мраморном полу валялись окурки сигарет. Владельца заведения не было видно, но уже появилась уборщица с метлой и корзиной. В салоне кто-то собирал осколки стекла, а в курительной слышались чьи-то осторожные шаги в такт тихо напеваемой мелодии „Аллилуйя“.

Наверху, где мраморная лестница с бронзовыми перилами делала поворот к следующему этажу, было темно. И дверь на площадке была закрыта — мне следовало об этом догадаться, так как она вела в помещения, куда вход обычным клиентам запрещен. Я наудачу повернул круглую ручку. Дверь оказалась незапертой.

С внутренней стороны двери имелись два засова — Фенелли не любил рисковать. Я остановился, всматриваясь в темноту коридора. Он был такой же, как и внизу, только здесь на стенах висели гобелены, выдержанные в серо-зеленых тонах, а пол устилала серая ковровая дорожка. На нее падали блики лунного света, отражаясь от бронзовой венецианской лампы с матовым колпаком. Когда я закрыл за собой дверь, в коридоре стало так тихо, как будто стены в комнате были звуконепроницаемыми. В стене коридора, обращенной к лестнице, виднелись четыре двери с номерами. Вероятно, это были отдельные кабинеты. В противоположной стене были еще три двери. В сумраке металлические цифры номеров отливали зеленоватым цветом. Никакой охраны, никаких голосов.

Кабинет под номером 3 находился как раз над карточной комнатой. Я передвигался в полной тишине, словно призрак. Когда я осторожно повернул ручку этой двери, она бесшумно подалась внутрь — очевидно, петли ее были смазаны, — так что движение двери было странным и жутким, как во сне открывается отверстие над пропастью… В комнате было окно в крыше, и в синеве за тенями облаков можно было разглядеть яркие неподвижные звезды. Еще я увидел тонкие лучики света, проникающие сквозь стеклянный колпак с дырочками над лампой, — на темном фоне стены тонкие светлые нити струящегося вверх дыма.

Возможно, вам знакомо влияние ладана на мозг. Он изменяет все вокруг. Это медленно действующий наркотик, под влиянием которого закрытые двери представляются вам входом в таинственный мир. Он застилает дымкой цветущий переход к мечтам. Его легкий, одурманивающий запах проникает в мозг, а затем обволакивает сердце… Так было и сейчас — этот вкрадчиво стелющийся по тихой комнате дым, несущий в себе напоминания о пропавших в толще времен городах, цветах и языческих божествах.

Я стоял, со сладким ужасом прислушиваясь к тяжелому биению сердца. Ощущение холодной ручки двери было единственным реальным ощущением, потому что мне казалось, что пол уходит из-под ног. В мозгу пронеслось: „Амбра“, потом кто-то звенящим голосом медленно повторил: „Амбра для страсти“…

Моим первым осознанным движением была попытка нащупать на стене слева выключатель. Я протянул руку и ничего там не обнаружил. У меня появилось ощущение, что моя рука попала в колодец. Я неуверенно и тихо продолжал стоять в дверях, как вдруг услышал слабый стон… Он не повторился, этот стон в темноте. Я замер с рукой, поднятой, словно для удара.

У меня в кармане должны быть спички, подумал я. А, вот они, маленький коробок. Вспыхнул огонек спички. Удивительно, как это крошечное пламя способно ослепить человека, находящегося в полной темноте! Не думаю, что я очень удивился тому, что предстало моим глазам, потому что это каким-то образом подходило к представлению о мертвых городах и об аромате амбры.

Обнаружить здесь красивую женщину, поднявшую глаза на пламя спички, тоже казалось видением. Глаза ее были янтарного цвета, ближе к карим, а бледное лицо искажено Ужасом. Волны золотистых волос на плечах, наброшенное на одно плечо кимоно — вот и все, что прикрывало ее наготу. Да, она была раздета — захватывающее зрелище прекрасного обнаженного тела, состоящего из света и тени, на фоне подушек. Одна рука плотно прижата к губам, в густой бахроме ресниц расширившиеся от страха глаза… Рука шевельнулась, и она вздохнула. Спичка погасла.

Что ж, подумал я, пожал плечами и чуть не рассмеялся, это всего лишь еще одно свидание, еще одна ветвь процветающего дела Фенелли. Ничего непонятного и таинственного. Но женщина вдруг заговорила на английском, тихо и испуганно. Я даже вздрогнул от неожиданности.