Опыт перевесил побуждение. Благодаря службе в войсках, он узнал, что когда приходишь в себя непонятно где, лучше прикинутся спящим, пока не соберешь достаточно информации.

Двигаясь незаметно, он расслабил руки, ощупав окружающее. Он лежал на чем-то мягком, но упругом, как на ковре с начесом или… траве?

Он сделал глубокий вдох, и его нос подтвердил данные, полученные ладонями. Черт, свежая трава?

Картины несчастного случая на стройке промелькнули перед его взором, но… что за чертовщина? Последним он запомнил, как сто двадцать вольт пронеслось по его телу… и логично предположить, что раз он может связно мыслить, значит, он жив, и, следовательно, находится в госпитале. Но, насколько он знал, больничные койки не покрывают… газоном.

И большинство медсестер и докторов в США не говорят как английские лорды, и не называют друг друга лужайками.

Джим распахнул глаза. Небеса над головой были испещрены хлопковыми облаками, и хотя на горизонте не было видно солнца, сияние было по-летнему субботним… не просто яркое и ясное, но успокаивающее, будто не было никаких срочных дел, никаких тревог.

Он обернулся на голоса… и решил, что умер.

В тени огромных каменных стен замка, четыре парня с молотками для игры в крокет стояли вокруг сосредоточия калиток и цветных мячей. Квартет был одет в белое, у одного из них была курительная трубка, у другого - пара круглых розовых очков. Рука третьего лежала на голове ирландского волкодава. Номер четыре скрестил руки на груди, на лице повисло скучающее выражение. Джим резко сел.

– Где я, черт подери?

Блондин, который готовился к удару, оглянулся и заговорил, не вынимая изо рта трубки. От чего его акцент стал более чопорным.

– Одну минутку, если не возражаете.

– А я говорю, можешь продолжать болтовню, – пробормотал парень с темными волосами и скрещенными руками, тем же сухим тоном, что разбудил Джима. – Он все равно жульничает.

– Я знал, что очнешься, – прощебетали Круглые Очки в направлении Джима. – Знал это! Добро пожаловать!

– О, ты очнулся, – вступил в разговор тот, что с волкодавом. – Приятно познакомиться!

Черт возьми, они все обладали приятной внешностью, с аурой абсолютной отрешенности от мира, которая приходит не просто с богатством, а передается по наследству.

– Мы закончили с болтовней, дамочки? – Парень с Трубкой, которого, очевидно, и звали Найджел, оглянулся. – Я буду благодарен тишине.

– Почему бы тебе не перестать указывать нам, что да как делать? – спросил темноволосый.

– Завянь, Колин.

На этом трубка перекочевала с одного уголка рта на другой, парень с треском ударил, и красный мячик прошел через калитку и задел голубой.

Блондин улыбнулся как профи, коим он и являлся.

– А сейчас время для чаепития. – Он оглянулся, встречая взгляд Джима. – Ну, пошли, что ли.

Мертв. Он определенно умер и попал в ад. Либо так, либо он вырубился перед ТВ во время фильма «Четыре свадьбы и одни похороны», и ему приснился чертовски странный сон.

Джим поднялся на ноги, когда парни и волкодав направились к столику, накрытому серебром и фарфором, и, не имея особого выбора, он последовал за ними к «чаю».

– Почему бы вам не присесть? – предложил Найджел, указывая на свободный стул.

– Спасибо, я постою. Что я здесь делаю?

– Чаю?

– Нет. Кто вы…

– Меня зовут Найджел. Этот язвительный болван, – блондин кивнул на парня с темными волосами, – Колин. Байрон – наш закоренелый оптимист, Альберт – любитель собак.

– Друзья зовут меня Бэрти, – добавил Мистер Собачник, погладив волкодава по загривку. – Так что, прошу, будьте любезны. А это – мой обожаемый Таквин.

Байрон приподнял свои розовые очки выше на нос и хлопнул в ладоши. – Я точно знаю, что чаепитие выйдет потрясающим.

Еще бы. Безусловно. Ну, вот оно и произошло, подумал Джим. Я наконец-то съехал с катушек.

Найджел поднял серебряный чайничек и начал разливать по фарфоровым чашкам. – Джим, могу представить, ты слегка удивился, оказавшись здесь.

Да ладно?

– Откуда вы знаете мое имя? Что это за место?

– Тебя выбрали для важной миссии. – Поставив чайник на место, Найджел принялся за сахарные кубики.

– Миссии?

– Да. – Оттопырив мизинец, Найджел поднял чашку, и когда он взглянул на Джима поверх нее, было сложно определить цвет его глаз. Они не были серыми, голубыми или зелеными… но и не карими или цвета лесного ореха.

Боже Милостивый, такого цвета Джим раньше не встречал. И у всех были такие глаза.

– Джим Херон, тебе суждено спасти мир.

Повисла длинная пауза. В течение которой вся четверка взирала на него с невозмутимыми лицами. Когда никто не начал смеяться, Джим решил восполнить пробел, запрокинул голову назад и покатился со смеху, так что из глаз полились слезы.

– Это не шутка, – оТрэзал Найджел.

Переводя дыхание, Джим ответил: – Черт та с два, не шутка. Блин, ну что за дурной сон.

Найджел поставил чашку, встал со стула и подошел к нему по ярко-зеленой траве. Вблизи, от него пахло свежим воздухом, и эти необычные глаза воистину гипнотизировали.

– Это. Не. Сон.

Ублюдок ударил Джима по руке. Просто сжал свою совершенную руку в кулак и крепко долбанул ею.

– Твою дивизию! – Джим потер место удара… весьма значительное, между прочим. Парень с трубкой мог быть высоким и сухощавым, но удар у него сильный.

– Разреши мне повториться. Ты не спишь, и это не шутка.

– Можно следующим ударю я? – спросил Колин с ленивой усмешкой.

– Нет, у тебя отвратительный прицел, ты можешь попасть в деликатное место. – Найджел вернулся к своему столу и взял маленький сэндвич с подноса, наполненного легкими закусками. – Джим Херон, ты – тай-брейкер в игре, человек, с чьей кандидатурой согласны обе команды, и который сможет повлиять на исход игры.

– Обе команды? Тай-брейкер? Что за чушь вы несете?

– Ты получишь семь шансов. Семь возможностей повлиять на подопечного тебе человека. Если ты выступишь, как мы того ожидаем, результатом станет спасение душ, о которых идет речь, и мы восторжествуем над противником. Если эта победа состоится, человечество продолжит процветать, и все будет хорошо.

Джим только открыл рот, чтобы выдать им вагон и маленькую тележку возмущений, но выражения на лицах этих парней остановило его. Даже самый нахальный в группе выглядел серьезным.

– Это должен быть сон.

Никто не встал, чтобы снова его треснуть, но когда они уставились на него с такой важностью, он начал слабо подозревать, что происходящее может оказаться чем-то большим, чем разгулявшееся подсознание, пока он валялся в обмороке.

– Все это – реально, – сказал Найджел. – Я понимаю, что ты не этого ожидал для себя, но тебя выбрали, ничего не поделаешь.

– Предполагая, что вы тут не сказки сказываете, что, если я откажусь?

– Не откажешься.

– Ну а вдруг.

Найджел окинул взглядом расстояние между ними.

– Тогда на этом все закончится. Не победит ни добро, ни зло, и мы все, включая тебя, прекратим существование. Ни Рая, ни Ада, все будет стерто под чистую.

Джим вспомнил всю свою жизнь… сделанные им выборы, все совершенное им.

– По мне, так звучит неплохо.

– Неправда. – Колин постучал пальцами по скатерти. – Подумай хорошенько, Джим. Если мироздание прекратит существовать, тогда все было бессмысленно. И, следовательно, твоя мать ничего не значит. Ты готов заявить, что она – ничто для тебя? Что ее любовь к тебе, любимому сыну, ничего не стоит?

Джим резко выдохнул, будто его снова ударили, и боль из его прошлого рикошетом отдалась в груди. Он не думал о своей матери годами. Может, десятилетиями. Конечно, она всегда была с ним, единственное теплое пятно в его холодном сердце, но он не позволял себе думать о ней. Вообще.

И вот внезапно, прямо из ниоткуда, перед глазами возник ее образ… такой знакомый, четкий и до боли реальный, будто в его мозг вживили кусочек прошлого: она готовила ему яичницу за плитой в их видавшей виды кухне. Ее хватка на железной ручке сковородки была сильной, спина – прямой, а темные волосы – коротко подстрижены. Она начинала как жена фермера, в итоге сама стала землевладельцем, ее тело было столь же выносливым и сильным, как ее улыбка – нежной и доброй.