И уже после этого краткого исследования «гроциевских», веками проверенных терминов, можно обратиться к новинке Made in USA государства-изгои. Термин предполагает наличие чего-то общего в этом списке: Ливия, Белоруссия, Сербия, Ирак, Иран, Северная Корея. Авторы твердят, что назначение в «изгои» — это не прихоть американцев, не личная антипатия Буша. Но что тогда? Не все же страны из этого списка имеют красные или зеленые цвета на флагах, не у всех президенты носят военную форму и не у всех на фотографиях зверско-угрожающее выражение лица.

Пока авторы не дают строго критерия «изгойства», можно дать только одно косвенное, коммуникативное определение, post factum. Итак: страна-изгой находится вне интенсивного мирового финансового, человеческого и товарного обмена. А если конкретно: туда не летят самолеты (ведущих авиакомпаний), туда не проходят платежи (first-class банков).

И вот в 2001 году мне довелось участвовать в организации одной московской PR-акции (Столетие реформы Витте и завода «Кристалл»), имевшей быть 17 сентября. И вот один фрагмент праздничной программы праздника пришлось отменить— как раз потому, что 12, 13, 14 сентября не прошли две «платежки» и не смогли прилететь из Нью-Йорка несколько нужных персон…

То есть 11–14 сентября, несомненно, объективно, Соединенные Штаты являлись «страной-изгоем». Как говорится, «не рой другому термин»…

На этом краткий исторический экскурс завершаем. Выяснено само происхождение термина «война», перечислены гроциевские типы войн и некоторые положения его «права войны и мира». Также указаны самые последние новинки в этой сфере: «общечеловеческие ценности как противовес национальному суверенитету» и «страна-изгой».

В следующей главе попробую некоторым образом обрисовать одно очень знаменитое, но очень ложное теоретическое положение, и на «развалинах его» предложить один новый термин.

Да, именно он, бывший полковник Русской армии, вернувшийся в прусскую в 1814 году и написавший книгу «О войне», Карл Клаузевиц.

Абсолютно всем известен его афоризм из той книжки:

Клаузевица почитал и Ленин (именно в ленинском пересказе тот афоризм был известен на территории «одной шестой»), и Муссолини, назвавший перевод «О войне» на итальянский «… великой, подлинно фашистской книгой». (В Италии до 1943 года «фашистский» значило, разумеется, не ругательство, а наоборот).

Мною же взамен Клаузевицу предлагается историк Брюс Кэттон, написавший: «Отличительная особенность современной войны в том, что она сама берет на себя командование. Единожды начавшись, она настоятельно требует доведения до конца и по ходу действия инициирует события, оказывающиеся неподвластными человеку. Делая, как им кажется, лишь то, что необходимо для победы, люди, не замечая того, меняют саму почву, питающую корни общества».

Только то, что мы выше называли Большой Войной, у Кэттона — «Современная война». Пусть так, но вы же не можете не признать, что весь пафос Кэттона именно в том, что война — это конец политики.

Да, в общем, об этом же писал и Энгельс, чья репутация, может, и подмочена дружбой-сотрудничеством с другим бородатым теоретиком, дававшим экономические прогнозы, сбывавшиеся с «точностью до наоборот». Фридрих Энгельс, однако, имел свой независимый международный авторитет военного ученого. Статьи ему заказывала и Американская энциклопедия. И вот что он предвидел еще в 1887 году:

Что, и это — «продолжение политики»? Согласитесь, что «крах их рутинной мудрости» — это явно о старых, довоенных политических планах.

Кстати, война (Первая мировая) России с Германией продолжалась и в 1917-м. Это что: «продолжение» царской политики — уже отрекшегося, арестованного царя?… Война продолжалась и даже в 1918 году — это что: продолжение «буржуазно-временной» политики разбежавшегося Временного правительства и переодетого в женское платье Керенского?

Проигравшими в Первой мировой считали себя абсолютно все — это был крах всего мира Bell Epoqe («Прекрасная Эпоха» — устойчивое обозначение двух примерно десятилетий до Первой мировой войны. Прогресс, Конгрессы…).

И даже замечание Троцкого: «Современные войны ведутся не тем оружием, которое имеется у воюющих стран накануне войны, а тем, какое они создают в процессе самой войны», — как-то косвенно говорит примерно о том же. Современная война — это всегда новая реальность.

Теперь оборотимся к анекдоту, приведенному мной в «Мюнхенской главе» этой книги, где описывается, как…

Известно, что за три дня до того, как герои мюнхенского анекдота собрались, один из них — немец, получил от американца (Рузвельта-президента) письмо с одной очень интересной фразой, которая, в общем-то, к Мюнхену отношения не имела, но была все-таки очень важной фразой, которую мы рассмотрим в главе «Право большой войны».

Так вот, писал Рузвельт-президент Гитлеру-фюреру тогда дословно следующее:»… Социальная структура каждой вовлеченной в войну страны может рухнуть». Мудрый был человек. Так о чем же это он: о «продолжении» или о Конце политики?

Но, может, истины здесь вообще нет, и прав другой гений — Мао Цзэдун, выпустивший в обращение знаменитые лозунги: «Винтовка рождает власть» (это скорее на нашу с Кэттоном мельницу), а потом, так же легко, и «Партия управляет винтовкой»?..

На кого более всего мне не хотелось бы походить в этой главе, так это на авторов книг, а чаще брошюрок (наверняка вам попадались), где «на пальцах» опровергается теория относительности Эйнштейна, законы Ньютона или вообще вся мировая история, хронология и т. д.

Я, разумеется, не возьмусь здесь, на 10 печатных листах, опровергать книгу «О войне» Клаузевица. Я просто констатирую, что кроме Клаузевица есть еще теоретики, и предложу вам на выбор самые конечные выводы их теорий (при условии, конечно, добросовестного цитирования).

По Клаузевицу, война играет подчиненную по отношению к политике роль, и только политика определяет цели, которые преследует та или иная война, масштаб войны, объем прилагаемых усилий и пр. Тем самым отношениям придается чисто иерархический характер, когда политике отводится роль вышестоящего по иерархии управляющего элемента, определяющего и направляющего ход боевых действий и военной кампании в целом.

Вот Клаузевиц дословно: «может возникнуть мысль, что политика может выдвигать перед войной требования, которые она не в состоянии выполнить; но данная гипотеза бросает вызов естественному и неизбежному предположению, что политика знает инструмент, который намерена использовать».

А вот, например Джон Киган (John Keegan): «… для многих обществ война обеспечивает больше религиозные, культурные функции, нежели чисто политические». Понятие культуры при этом определяется как «разделяемые верования, ценности, ассоциации, мифы, табу, императивы, обычаи, традиции, предания и стиль мышления, речь и художественная выразительность, придающие устойчивость любому обществу».