Я хмурюсь.
— Ты же не собираешься навлечь на него проблемы, не так ли?
Его подбородок напрягается.
— Ленни достаточно взрослый и достаточно суров, он сам накликает на себя проблемы без моей помощи.
— Но ты же не заманиваешь его ни в какую ловушку? — продолжаю настаивать я.
Его лицо смягчается.
— Это не ловушка. Это всего лишь бизнес.
И я совершенно четко понимаю, что он говорит правду. Я не знаю Шейна, но почему-то доверяю ему.
— Ладно, я тебе верю.
— Хорошо.
— Во сколько в пятницу? — интересуюсь я.
Он запрокидывает голову и смеется, торжествующем, довольным смехом, и мой взгляд невольно скользит по его сильной, загорелой шеи. В нем есть что-то особенное. И я вдруг понимаю, что мы не собираемся быть просто друзьями, и давно моя мама предупреждала о таких мужчинах, сторониться их всеми силами. «Мужчины, которые слишком красивы, имеют слишком большой выбор. А мужчины, слишком легко обольщающие женщин, как свиньи валяются в грязи, причем валяються будут весь день».
Нам приносят еду, и Шейн наблюдает за мной, я не беру ни вилку, ни нож, разрывая тонкий правой рукой нер досаи, затем окунаю его в карри с курицей и подношу к своему рту.
— Если есть руками, то лучше будет на вкус? — спрашивает он с кривой ухмылкой.
На самом деле, да, именно так и будет.
— Ты можешь помыть руки в мужском туалете.
— Нет необходимости, — говорит он, разводя пальцы перед собой. У него красивые руки, большие и мужские, с квадратными ногтями. — Я ел с пола и выжил.
Я наблюдаю, как он отрывает нежный белый досаи, макает его в карри и кладет в рот. Он задумчиво жует, потом приподнимает одну бровь, явно под впечатлением.
— Хорошо, — произносит он.
Я улыбаюсь.
— Я так и думала. Это блюдо из Мангалора.
— Ты часто сюда приходишь?
— Да, часто, насколько могу.
Он смотрит по сторонам опустевшего ресторана.
— Это место всегда такое мертвое?
— Да, каждый раз, когда я бываю здесь. Много посетителей приходят вечером. Но, честно говоря, оно мне нравится таким, своего рода vellichor.
Он потягивает пиво.
— Vellichor?!
— Место, которое обычно занято, теперь оказывается свободным. Знаешь, похоже на странную тоску, когда ты попадаешь в книжный магазин. Пыльные корешки книг, оставленные на полках, как бы кричат, ожидая новых хозяев.
Его губы расплываются в улыбке.
— И тебе это нравится?
Я пожимаю плечами.
— Это подходит мне… это мой образ мыслей.
— Ты очень странная девушка, Сноу Дилшау. Но ты мне нравишься.
Бог знает, почему, но я вспыхиваю, чуть ли не всем телом.
— Расскажи мне о себе, — просит он, прикончив первую тарелку и потянувшись за второй.
— Что ты хочешь узнать?
— Все. Начнем с того, где ты родилась.
— Я выросла в Индии. Моя мать англичанка, отец — индус.
Он крутит левой рукой, чтобы я продолжала.
— Должно быть, у тебя было удивительное детство.
Я пожимаю плечами.
— Просто другое.
— Расскажи мне, на что оно было похоже, — спрашивает он.
— Мой отец был очень успешным промышленником. Он много путешествовал, и моя мама настаивала, что ей необходимо везде его сопровождать, поэтому двух старших детей и меня оставляли на попечение многочисленных слуг. Пока мне не исполнилось почти пять лет, я думала, что моя няня Читра была моей мамой. Она готова была сделать все для меня. Я даже прокрадывалась к ней в комнату и спала в ее кровати, когда уезжали мои родители.
Он поднимает брови в немом недоумении.
— Вау, ты думала, что твоя няня была твоей мамой?
— Да, думала. Я очень сильно любила ее.
Шейн смотрит на меня с каким-то шоком и недоверием, очевидно, он вырос в очень дружной семье, в которой явно не возникало таких сомнений, кто их мать.
— Печально, — говорит он.
— Да, узнав, что красивая, надушенная блондинка с холодными глазами и белой ниткой жемчуга, которая терлась о ее шелковую блузку, была моей настоящей матерью, я очень испугалась. Конечно, я была в восторге от нее. Все были в восторге. В стране, где все население черноволосое, с темной кожей, она казалась особенной. Независимо от того, куда мы шли все обращали на нее внимание.
— Я помню, как однажды мы вдвоем ожидали, когда нас заберет водитель у магазина, а мимо проходило уличное шествие. Оно было разным — там шли школьники, учителя, солдаты... одна из групп пела и это были слепые попрошайки, поддерживающие друг друга. Но когда они проходили мимо нас, один из этих слепых, вдруг поднял свои очки и просто в открытую пялился на мою мать.
Шейн хмурится.
— Поэтому, несмотря на то, что она была особенной, я никогда не гордилась, что я ее дочь. Мне даже кажется, еще будучи маленькой, я уже ощущала отсутствие ее любви. Иногда мне даже казалось, что она с трудом находилась в одной комнате со мной.
— Прости. Это должно быть было ужасно, — тихо говорит Шейн.
— Не знаю с чем это было связано. Но, когда растешь в фаталистическом обществе спокойно воспринимаешь совершенно неприемлемое более легко. Однажды я спросила Читру, почему моя мать не любит меня. Она посмотрела на меня своими большими грустными глазами и сказала: «Возможно она была твоим врагом в прошлой жизни».
Глаза Шейна распахиваются.
— Вау! Это полное дерьмо.
— Не скажи. Читра индуска, и она верит в реинкарнацию. По ее словам, даже если у тебя нет никаких воспоминаний о своих прошлых жизнях, твой дух распознает врагов и людей, которые тебя любили, из других жизней и реагирует соответствующим образом.
— Что насчет твоих братьев или сестер? Их это тоже касалось?
— Если я была врагом моей матери в прошлой жизни, то мой брат Джош был ее великой любовью. Когда мне было шесть, я услышала, как она сказала ему: «Я мечтала о тебе каждую ночь, когда ты был у меня в животе». Джош все делал правильно, не правильно к нему просто не относилось. Однажды он залез на обеденный стол и стал писать по всему залу, специально распыляя струю. Он даже попал на нашего повара и ей пришлось бежать к себе в комнату, мыться и переодеваться. Но когда моей матери сказали об этом, она просто сделала вид, что как бы ругает его. Он убежал к себе в комнату, обидевшись и надувшись. Я до сих пор помню, как мама ушла наверх и сидела у него целую вечность, уговаривая его спуститься вниз на ужин.
— Дай угадаю, он превратился в капризного маленького мальчишку, который таскал тебя за волосы и заставляя плакать?
Я улыбнулась.
— Таскал меня за волосы? Он пошел немного дальше. Он поджог их. Это был единственный раз, когда я видела, как мой отец потерял контроль. Он потушил огонь голыми руками, а затем оторвал ветку от дерева и выпорол моего брата, мама выбежала с криком в истерике из дома и бросилась к Джошу. Я все еще помню, как мой отец стоял над ним, тяжело дыша с дикими глазами. Но хватит обо мне, что насчет тебя? Расскажите мне о себе, — прошу я.
— Мы — цыгане. Моя мама из цыганской семьи, отец — ирландец-путешественник.
— Ух ты! Это очень интересно. У тебя должно быть тоже было удивительное детство.
— Было. У меня было замечательное детство. По крайней мере, пока не умер отец. Потом все развалилось на некоторое время.
— Прости, — говорю я.
— Это было давно, — отвечает он и быстро меняет тему, возвращаясь ко мне. — Итак, как же ты оказалась в Англии?
— Я сбежала из дома, когда мне было девятнадцать, — коротко говорю я.
Его глаза наполняются любопытством.
— Сколько же тебе сейчас?
— Двадцать.
Он хмурится.
— Ты в этой стране только год.
Я киваю.
— Как ты связалась с Ленни?
Я отрицательно качаю головой.
— Я не могу сказать.
Он смотрит на меня, в его глазах видится лед, и я отвожу свой взгляд.
— Но ты с ним по собственной воле.
Я киваю.
— Я хочу, чтобы ты запомнила мой номер телефона и адрес.
Он говорит его и заставляет несколько раз повторить.