Холодной весенней ночью на дороге было пусто, ветер громко шелестел ветвями деревьев-великанов — сторожей заповедного леса. По обочине шел человек — невысокий, с всклоченными, светлыми с проседью волосами. Он тяжело дышал, потому что большую часть пути бежал, но теперь силы оставили его. Лечь бы среди сухого валежника да передохнуть… но входить в заповедный лес без приглашения опасно, а кто может пригласить, если темнеет, и на дороге — ни души?

О странных обитателях леса ходили разные слухи: один страшнее другого, но с недавних пор эти слухи перестали его пугать. Когда нечего терять — и бояться нечего. А ведь еще так недавно жизнь казалась солнечной и светлой, до того злосчастного дня, когда жену немолодого пекаря увели на допрос, а потом не вернули домой. Кто ж знал, что расписанные яркими цветами и диковинными птицами стены выбеленной хаты вызовут такое неудовольствие властей?

Жена пекаря страдала сердцем и не пережила страшных дней заключения. Известие об этом принесла соседка. Ночью дом с расписными стенами загорелся, а его хозяин исчез, и наутро стража тщетно искала его, расспрашивая всех, живущих на той же улице.

Он ушел, бросив все, но едва вышел за город, понял — идти некуда и незачем. И все же бежал, бежал прочь от своего горя, пока не выбился из сил.

Мужчина смотрел под ноги, а потому заметил преградивших ему дорогу незнакомцев лишь когда едва не наступил на ногу одному из них. Он не стал спрашивать, кто эти люди. Ему сказали: "Пойдем с нами", и пекарь послушно свернул на узкую тропку, ведущую вглубь заповедного леса.

Вскоре кроме скрипа сухих веток под подошвами стал различим еще один звук — странный, и непостижимо знакомый, хотя мужчина был уверен, что никогда не слышал ничего подобного. Что-то пело в лесу — тихо и нежно, плакало без слов, падало и взлетало, и от этого звука внутри все сжималось до боли, мир перед глазами расплывался. Казалось, солнце вдруг выглянуло из-за ветвей, но глаза не видели его — только сердце…

Деревья расступились, и когда первый провожатый отступил в сторону, беглец увидел костер. И рядом с ним — черноволосого мальчишку лет двенадцати. У его губ — маленькая, собственными руками вырезанная сопилка. Встретившись с ним глазами, мальчишка перестал играть. Музыка смолкла, но осталась мелодичная лесная тишина с шелестом ветвей, окликами ночных птиц, потрескиванием костра. И только тогда пекарь заметил еще одного человека. Это была девушка — она сидела, скрестив ноги перед собой и спрятав их под широкой пестрой юбкой. Шоколадного цвета волнистые волосы распущены по плечам. В темноте ее глаза видно плохо, но не оставалось сомнений, что девушка внимательно его разглядывала, а потом поднялась и, подойдя на расстояние одного шага, протянула руку.

* * *

Вокруг высокого костра сидели люди — мужчины и женщины, дети и старики. Лес окружал их пушистой стеной. Под деревьями виднелись небольшие рубленые домики и палатки.

Запах мясного бульона разнесся над поселком, собрав у огня многих его жителей. Они переговаривались, кто-то рассказывал новости "из внешнего мира", светловолосый пекарь, с миской в руках, отвечал на осторожные вопросы рыжеусого воеводы и его помощников. Пустота на время ушла из его глаз, сменившись слабым любопытством.

Возле девушки в широкой юбке собралась толпа ребятишек, которые наперебой требовали:

— Ния, Ния! Расскажи нам сказку!

Уговаривать долго не пришлось. Ребята расселись — кто-где, но поближе к рассказчице. Ния, укрыв ноги широкой пестрой юбкой, смотрела на огонь, и языки пламени отражались в ее глазах, а желтоватые блики плясали на лице.

— Когда-то, очень-очень давно, были такие существа — музы… — Она говорила тихо, словно чтобы заставить прислушиваться, и дети, боясь громко вздохнуть, внимали очередной сказке… или сказанию, потому что часто Ния рассказывала им былины и старинные легенды. — Музы были похожи на людей, только намного красивее и мудрее. Они любили все прекрасное и помогали людям, которые это прекрасное творили. Каждая муза занималась своим — одна танцами, другая — стихосложением, третья музыкой, четвертая еще чем-нибудь… Но пришло время, когда то ли музы забыли о людях, то ли люди перестали слышать их голоса, и тогда песни стали глупыми, стихи — бессмысленными, танцы — неживыми, а музыка перестала быть собой. Случилось это еще до нашего рождения, очень давно, и с тех пор ничего не изменилось. Но музы очень расстроились, увидев, как живут люди без прекрасного, и решили помочь.

Ния обвела взглядом детские лица, улыбнулась одними уголками губ.

— Они поселились на земле, приняв подобие простых людей, и ходят среди нас по сей день, меняя обличие. Есть муза песни, муза танца, муза художества, стихосложения и, конечно же, музыки… и много других, о которых мы не знаем. Они ходят среди нас, живут людской жизнью, умирая и возрождаясь, могут быть мальчиком или девочкой, мужчиной или женщиной…

— И их никак нельзя узнать? — разочарованно пробормотала малышка с торчащими в разные стороны косичками, но тут же виновато примолкла, опасаясь, что прервала рассказ.

— Можно, — улыбнулась Ния. — Людей, которые на самом деле являются музами, узнать можно. Они посвящают жизнь прекрасному и слагают стихи, поют песни, сочиняют музыку… Они всегда бывают самыми лучшими, самыми-самыми!

Мальчишка с блестящими, как маслины, глазами аж подскочил на месте — до того ему хотелось задать вопрос:

— А человек знает, что он… ну, не совсем человек?

Рассказчица лишь пожала плечами — мальчику наверняка хотелось думать, что и он может оказаться тем самым особенным.

— Ния, скажи, — снова подала голос девочка с косичками. — А ты когда-нибудь видела музу?

— Может быть, — взгляд Нии стал задумчивым. Она долго смотрела на подсвеченные костром верхушки деревьев, контуры которых четко обрисовывались на темном фоне неба. — Да, наверное… Помните рассказы о великом певце и музыканте, который много лет странствовал по нашим краям?

— Да, помню! — обрадовалась девчушка. — Мой дедушка его видел! И слушал!

— И мои родители тоже! — поспешил похвастаться еще кто-то из ребят.

— И мои! И мои!

— А мой папа с ним даже разговаривал!

Ния подождала, пока смолкнут голоса.

— Я тоже его видела, когда была маленькой, — она протянула руку, погладила рыжие кудри тринадцатилетней девчушки-подростка, что сидела рядом, — как вы сейчас. И я сама с ним разговаривала. Мне очень нравилось, как он играет, как поет… Это было невероятно, так что и словами не передать. Поэтому я думаю, что этот музыкант был одним из них.

— А где он сейчас? Что с ним? Можно ли нам его увидеть?

— Не знаю, — взгляд Нии потух, она опустила глаза. — Может, когда-нибудь вы и увидите его, но вряд ли это случится скоро… Злые люди продали его властям, которые очень не любят таких людей, как этот музыкант. Полицейские схватили его, порвали серебряные струны на старинных гуслях, сломали скрипку, а самого музыканта посадили в самую страшную тюрьму, откуда никому не выбраться. И остается надеяться только на чудо. Ведь вы верите в то, что чудо может произойти?

Дети задумались, и первым молчание нарушил мальчишка, из-за пояса которого выглядывала тоненькая сопилка:

— Какое тут чудо, если тюрьму охраняет две дюжины солдат с мечами и арбалетами!

Ния посмотрела на него с удивлением и, одновременно, легким упреком — как старший, он не должен был пугать ребятню такими реальными и правдивыми вещами, как арбалеты. Черноволосый мальчишка смутился, и, заметив это, девочка с косичками тронула его плечо своей маленькой ладошкой: