Файлинн, мгновенно оценив ситуацию, заговорил со свойственными ему вкрадчивыми нотками:

— Я не знал, Астор, мальчик мой, что ты можешь не выполнить приказ своей королевы! Но, раз твой брат жив, а королева пала от его руки, значит, так и есть!

Младший ар Нирн поднял на него полный растерянности взгляд и переспросил:

— Викер?

— Это ложь! — крикнул тот. — Я не убивал её!

— Он убил её хладнокровно. Свернул голову, как курице. Астор, Астор, кому ты веришь больше, своему духовному отцу или отступнику и убийце?

— Брат, зачем мне было убивать её?

Я всё это время ощущала, как слабею, видела, как тьма затягивает склеп. Не та, что плескалась чёрными чернилами в Первосвященнике, а другая, сотканная Смертью, паутина, в которой я запутывалась сильнее с каждой потерянной каплей крови. Мои руки висели плетьми, как вдруг пальцы нащупали рукоять кинжала, спрятанного в складках богато расшитого золотом пояса одеяния Первосвященника.

— Именно Атерис отдала приказ о твоей казни, Викер — мурлыкнул Файлинн, — не я, заметь!

Астор медленно потащил из ножен меч.

Викер ар Нирн шагнул навстречу.

— Опомнись, брат, — твёрдо сказал он. — Даю слово, я не убивал Её Величество!

Взревев, как раненый зверь, младший ар Нирн бросился на старшего. Клинок чиркнул по стене склепа, выбив из камня искры и потревожив чьи-то останки.

Мне, наконец, удалось ухватить рукоять более-менее крепко. Пальцев я почти не чувствовала — их сковывали оцепенение и холод, но надеялась, что на последний удар сил хватит. Больше я ничем не могла помочь Викеру, разве только…

Я подхватила пропавшее слово затихнувшей молитвы, как знамя. Как раненую птицу. Тепло шло из сердца, согревая её. И мне не надо было напрягаться, чтобы читать слова, выжженные в памяти. Мой голос стал громче, и Файлинн с ненавистью тряхнул меня, причиняя боль.

— Замолчи, Тамарис! Заткнись!

Мне показалось, или к моему голосу прибавился ещё один — спокойный голос мэтрессы Клавдии? И ещё — строгий и чуть насмешливый сестры Кариллис? И ещё… и ещё… Возможно, лишь я слышала их — голоса убитых дочерей Фаэрверна, моих сестёр? Но пальцы вдруг обрели силу рвануть кинжал из-за тугого пояса и всадить его Первосвященнику под лопатку. Краем глаза мне удалось увидеть, как сошлись врукопашную братья у стены склепа. Викеру удалось выбить из руки Астора меч. Теперь их силы был равны. Прижав его к камню и нависнув над ним, старший несколько раз хорошенько приложил младшего затылком к стене.

Между тем, Файлинн перевёл на меня изумлённый взгляд и качнулся. Я не успела ударить дважды — он швырнул меня на пол, как ядовитую змею, и, заведя руку назад, принялся нашаривать рукоять. Длинные пальцы, кажущиеся ослепительно белыми в полумраке склепа, ползали по его спине, как огромный паук.

— Ненавижу вас, люди! — вдруг странным низким голосом сказал он. Легко выдернув кинжал, уронил на пол. — А особенно, тебя, отступник, тебя, ведьма и тебя… идиот!

Резко отпустив брата, Викер отступил назад и внимательно посмотрел на Файлинна.

— Что? — побелевшими губами спросил Астор.

— Нет ничего глупее мужчины, отдавшегося женщине по самые яйца! — ухмыльнулся Первосвященник, подбирая кинжал и поворачиваясь ко мне. — А ведь она даже не вспомнила твоё имя, мой мальчик, когда я сворачивал ей шею!

Глядя в его белые от бешенства глаза, я поняла, что вот теперь-то Смерть делает последний шаг! И так уж она замешкалась, заигравшись со мной!

Викер метнулся к нему, но Астор был быстрее. Со сдавленным криком он подхватил с пола свой меч, оттолкнул брата и, бросившись на Файлинна, вонзил клинок ему в спину. Потемневшее от крови лезвие вышло из его груди… А спустя мгновение Первосвященник уже стоял за младшим ар Нирном, и кинжал рисовал кровавую улыбку на горле паладина. Всё произошло мгновенно. Викер подхватил падающего брата и, оттащив от Файлинна, рухнул вместе с ним на пол. Первосвященник медленно опускался на колени, ощупывая торчащее из груди лезвие, почти как Викер в доме сестры Кариллис.

Голоса, окружавшие меня, стали громче. В сиянии бирюзы и мёда я видела их — своих сестёр. Я видела стены Фаэрверна, прекрасные в своей целостности и мощи, заросшие плетями девичьего винограда и плюща, дарующие надежду. Я видела беседку для Привратницы и блеск золотого ключа в её потемневших от времени ладонях. Видела, как медленно раскрываются ажурные двери алтаря, приглашая меня внутрь, в ярчайший свет любви. И, со вздохом облегчения, шагнула внутрь.

Время остановилось. Затихла на полу рыжая. Первосвященник застыл, стоя рядом с ней на коленях. Лишь бурлила и весело пузырилась кровь из страшной раны на горле Астора. Тот пытался что-то сказать, но каждая попытка вызывала новый фонтан. Потому лишь смотрел в глаза брату, и взгляд говорил о многом.

Об отчаянии и страхе.

О раскаянии и горечи.

О холоде и пустоте…

Прижав его к себе, Викер плакал без слёз, а в памяти вставало поле, где бегали они, босоногие потомки ар Нирнов, тис и листья подорожника, что он наклеивал на царапину Астора, совместные игры и шалости, общие страхи и надежды, всё то, что делало их родными, близкими. Семьёй. Первые слёзы пролились, когда он, положив умершего на пол, накрыл ладонями его веки и зашептал молитву. Ему показалось, или его голос был не одинок? Нет, он действительно слышал их — женские и мужские голоса, сотни и тысячи голосов, которые помогали не сбиться с пути, в отчаянии не забыть слова. И когда зелёный росток пророс из груди Астора и ушёл вверх, время вновь пустилось вскачь, будто взбесившаяся лошадь.

Файлинн заваливался на бок, его кожа собиралась в складки и обвисала, словно на скелете. Вскочив, Викер с ужасом следил, как съёживается тело, превращаясь в мешок из одеяния Первосвященника. Как тьма, наполнявшая его, поднимается грибовидным облаком и смотрит безглазо в лицо, как выбрасывает отростки в его сторону, пытаясь добраться, но не в силах преодолеть свет, даруемый словами Сашаиссы. Как с рёвом устремляется вглубь катакомб, через стены и перекрытия, вызывая полный отчаяния крик у блуждающих там безумцев и шёпот ужаса и сожаления у встревоженных мертвецов. Когда тьма исчезла, он бросился к Тамарис, поднял, прижал к себе. Она не дышала. На прекрасном бледном лице застыла странная, нежная улыбка…

Запрокинув голову, ар Нирн закричал, криком разрывая себе грудь.

«Отчаяние — путь во тьму, дитя!»

Викер резко обернулся. Они стояли позади — серьёзно смотревшая на него девочка и сероглазая монахиня Великой Матери, держащая сармато. Асси Костерн и мэтресса Таграэрна Лидия.

— Положи нашу сестру на пол и отойди! — приказала последняя.

Викер молча замотал головой. Ему казалось — отпусти он Тамарис, потеряет её навсегда!

Асси коснулась руки мэтрессы.

— Подойди, Викер ар Нирн! — негромко сказала она, и в её голосе он с изумлением узнал тот, что говорил о пути во тьму.

Словно во сне он шагнул к ней и опустился на колени, прижимая рыжую к груди. И замер, глядя на ребёнка. Как он раньше не замечал, что она не похожа на обычное дитя? Эти широко расставленные глаза, высокие скулы, прямой нос и губы — паладин узнавал изображение Сашаиссы, не раз виденное в подвергнутых поруганию Храмах. Асси протянула к Тамарис руки, словно собираясь ладонями накрыть ей веки. Викер подался назад — не мог поверить, что его женщины больше нет. Смерть играла с ними обоими, но он отдал бы всё, чтобы она перепутала цели! Ради неё, ради рыжей, он готов был умереть! Лишь бы она была жива!

«Посмотри на меня, дитя! Забудь об отчаянии, из-за него ты боишься ПОВЕРИТЬ! Думай о своей любви к Тамарис и смотри на меня!»

Викер нерешительно поднял глаза и утонул во взгляде, полном бирюзы и мёда. В этом тёплом сиянии услышал голоса: свой и Тами.

«— Кто ты? — Та, кого тебе следует убить! — Ты не боишься меня?..»

«— Вернись в Фаэрверн, оглянись вокруг? Это — то добро, которое Бог несёт людям? Пройдись по окружающим деревенькам и городкам, спроси — скольким жителям мы, монахини Великой Богини, исцелили души и тела — словом и делом, служением и любовью? — Новое всегда начинается с разрушения! Люди всегда противятся новому! Но новое — то, что сделает жизнь лучше!»