— Не только немного, а даже совершенно. Уже холодный.

— Чтоб мне умереть! — воскликнул Ярек, еще больше глупея. — А кто его прикончил?

— Правда! — припомнила я. — Пан Ярек, так вас не было?

Ярек явно смутился.

— Речь идет как раз о том, что был...

— Как это?..

— Ну, формально был, а на самом деле не был. Вышел тихонько, пока Иоанна была у Витека в кабинете, и теперь не знаю, что делать. Признаться или нет...

— Не записался в книгу выходов?

— Конечно, нет! И теперь, черт побери, не знаю, что делать...

— Лучше говори правду, — посоветовал ему Веслав. — Если в это время ты ничего не украл в городе, то можешь признаться, что тебя не было.

— Украсть не украл, но провернул одно дельце, такое, не очень...

— Но раз тебя не было, то ты не мог пришить Тадеуша. Имеешь алиби.

— Но если я скажу, что меня не было, то должен это доказать, так?

— У тебя нет свидетелей?

— Есть один, с которым я проворачивал это дельце, но он ни за что не признается, что меня знает.

— Да, твое дело плохо. Но дельце, по крайней мере, провернул?

— Провернул, черт бы его взял, и даже получил деньги...

— Ну да?! — крикнул Лешек и сорвался с места. — И только сейчас об этом говоришь? Пять сотен до первого!

— Взбесился? Ты думаешь, я банк ограбил? Две максимум.

Сошлись на двух с половиной. Лешек спрятал деньги и покрутил головой.

Может, и в самом деле лучше не признаваться? Все равно рано или поздно все выяснится.

— А кто это мог сделать? Как вы думаете?

— Ну, прошу, — довольно сказал Веслав. — Наконец-то у нас есть возможность все обдумать.

Мы начали обдумывать, выдвигали разные предположения, как беспорядочные, так и глупые, одновременно кратко излагая Яреку ход событий. Вернувшийся с Янушем капитан прервал наши размышления и выдворил Ярека из комнаты. На лице Януша было написано глубокое облегчение, чувствовалось, что он уже подружился с капитаном.

— Ну, может быть, теперь начнем все с начала, — сказал представитель власти, снова садясь на место Витольда. — Кто же все-таки открыл преступление, пан или пани?

— Януш, конечно, вы же слышали. Он пошел в конференц-зал и обнаружил труп. Речь о том, что еще раньше все было обсуждено с многочисленными подробностями.

— Что было обсуждено?

— Преступление. Еще при жизни Тадеуша, и покойник сам принимал в этом участие.

— Ничего не понимаю, — нетерпеливо сказал капитан. — Боюсь, что мы вынуждены приступить к допросам. Когда ваши ответы будут заноситься в протокол, вы будете вкладывать больше смысла в свои слова.

— Как бы вы ни старались, больше смысла не найдете, потому что все это слишком глупо, чтобы в это можно было поверить. Думаю, что нужно вам как-то все объяснить с самого начала.

Рассказывая капитану о проделках моего разошедшегося воображения, мы совершили множество ценных открытий. Во-первых, установили время обнаружения трупа.

Как оказалось, перед выходом Януша из комнаты Веслав включил радио и проверил часы, было десять минут второго. Говоря об этом, он встал и устроил целое представление, воспроизводя свои последующие действия, в состав которых входило рисование двенадцати колец разной величины. Он нарисовал их теперь снова, а мы все, страшно заинтересованные, наблюдали за этим. По-моему, еще никогда черчение углем на плане благоустройства не было ни для кого таким захватывающим зрелищем!

С помощью двенадцати колец мы выяснили, что Януш вышел из комнаты в 13.13, после чего немедленно совершил свое ужасное открытие.

Определение времени, когда Тадеуш был еще жив, представляло гораздо большую трудность. Лешек вернулся из города именно в те минуты, когда звучал сигнал. В половине двенадцатого Ядвига спрашивала меня о времени. Как раз в этот период, между вопросом Ядвиги и возвращением Лешека, покойный Столярек был в нашей комнате и спорил о своей смерти.

И тут, открыв работу, которой я занималась в то время, я припомнила, что в последний раз мы видели Тадеуша в 11.45.

— То есть примерно полтора часа назад, — сказал капитан. — Но как же случилось, что больше часа в вашем бюро лежал труп, и никто этого не заметил?

— Он тихо лежал, не бросался в глаза... — так же задумчиво ответил Лешек.

Мы недовольно досмотрели на него и объяснили капитану, что конференц-зал, как правило, пустует. Вообще заходят туда не часто, только если проводится какой-нибудь технический совет, ведутся переговоры с инвесторами или просто кто-то хочет с кем-то спокойно поговорить. Иногда там бывает ужасная суматоха, но также бывают дни, когда ни одна живая душа туда не заглядывает. Если бы Янушу внезапно не понадобились «Вестники законов», преступление могло быть обнаружено только утром следующего дня, когда пани Глебова пришла бы туда убираться.

— Может и лучше, что это я его нашел, — с сомнением сказал Януш. — Если бы это была пани Глебова, то еще неизвестно, может быть, сейчас у нас было бы два трупа?

— Конечно лучше, — подтвердил капитан.

Следующим открытием, которое нам удалось совершить, был факт исчезновения с доски объявлений написанных Веславом листков. С уверенностью можно предположить, что, например, Витек их не снимал, потому что он относился к нашему творчеству с глубоким отвращением и никогда не касался собственноручно ни одного из предметов, вывешенных там нами. Никто из нас четверых их тоже не трогал, значит, снял их кто-то другой.

— Наверное, Влодек, — сказал Веслав. — Мы там бросаем на него подозрения.

— Ты что? — недовольно спросила я. — Крутыми яйцами?..

— Яйцами не яйцами, а он мог счесть это опасным для себя.

— Тогда бы он наверняка еще гвоздями их прибил, чтобы потом изображать невинно страдающего. Это же мазохист! Уж скорей Збышек, ему все это преступление сразу не понравилось.

— А я вам говорю, что снял сам убийца, — решительно заявил Лешек.

— Откуда ты знаешь? — заинтересовался Януш. — Он тебе сказал об этом?

Лешек презрительно посмотрел на него.

— Думать нужно, панове, думать, — и он постучал себя по лбу. — Снять их должен кто-то, кому это было нужно. Витеку, может быть, и нужно, но он скорей бы руку себе отрезал, чем прикоснулся к чему-либо подобному. Збышек в последнее время нервничает, ему не до глупостей. А все остальные скорее добавили бы что-нибудь туда, чем сняли. Повод был у одного убийцы, а какой — этого уж я не знаю.