В последующие годы – та же деятельность. Великое дело упорных очистителей партии с трудом, героически, но прочно завоевывает себе сторонников в ее рядах. В 1910 году Сталина арестовали.

Период 1909—1911 годов был очень тяжел для разбросанных по империи революционеров: то был период застоя, безнадежности, почти паники. Российская социал-демократическая партия, дезорганизованная непрерывными ударами контрреволюции, теряла веру: Интеллигенты и даже многие рабочие отходили от партии. Не только меньшевики, но и некоторые большевики начинали все больше и больше думать о том, как бы легализоваться. Тяга к ликвидации подполья доходила до стремления к созданию легальной либеральной, почти официальной партии. Это был путь к самоубийству: это значило – «пожертвовать смыслом жизни, лишь бы жить», если позволительно воскрешать торжественный язык платоников. Ленин упорно, яростно боролся с упадочничеством, и Сталин все время сражался бок о бок с ним. Во время этой эпидемии им пришлось бороться против всех. Но, в конце концов, Ленин восторжествовал, «ибо был прав».

В 1911 году Сталин, по своему обыкновению бежав из ссылки, появляется в Петербурге. Его снова поймали и сослали в Вологду; но он опять сократил срок ссылки – убежал, чтобы ринуться в бой. Он возвращается в Петербург и развертывает там напряженную деятельность, неустанно выступая в подпольных и полуподпольных кругах против меньшевиков (прежде всего – Троцкого) и анархо-синдикалистов.

В начале 1912 года состоялась Пражская конференция, – Сталин на ней не присутствовал. Эта конференция отмечает собою крупную дату в истории общественного движения: здесь был окончательно оформлен раскол между большевиками и меньшевиками. Размежевание провел Ленин, который тогда же, независимо от социал-демократии, организовал монолитную большевистскую партию. Сталин, несмотря на его отсутствие, был избран членом Центрального Комитета новой партии.

Сталин был всюду. Сталин объезжает партийные организации в разных районах России, редактирует «Звезду», является одним из основателей «Правды». Снова его арестовывают и ссылают, снова он возвращается к работе, перехитрив всех стражников и жандармов. Осенью он едет за границу для свидания с Лениным. Его видят и слышат на Краковском совещании большевиков (конец 1912 года).

Именно в это время русская дипломатия, вместе с дипломатией французской, занимается внешнеполитической стряпней, обмениваясь со своей союзницей теми официальными нотами, которые, будучи впоследствии опубликованы и попав на свет истории, доказали, что львиная доля ответственности за мировую войну падает именно на франко-русский союз: Константинополь и проливы, Эльзас-Лотарингия (реванш и железо), Извольский и Пуанкаре. «Этот мерзавец Извольский», – как называл его Жорес, – этот мерзавец Извольский (знавший людей не хуже самого Жореса) заставил французские газеты и французских газетчиков, в частности «Тан» и г. Тардье, внезапно переменить фронт: у него были, по-видимому, магические средства убеждения.

В это же время начался новый революционный подъем, явно предвещавший могучее движение, которым было опрокинуто ненавистное царское самодержавие. Подлый ленский расстрел 1912 года, – войска стреляли в выборных от бастующих рабочих и в безоружную толпу, причем было убито пятьсот человек, – вызвал в стране огромное возмущение; уже слышались раскаты надвигающейся революционной грозы.

Не покидая своих боевых постов, изо всех сил боролись подлинные революционеры за единство крепкой, действительно революционной партии, поистине несущей человечеству благодеяние глубочайшего политического и социального переворота, а не капитулянтство окончательно выродившегося меньшевизма. Надо было отстаивать правильную линию среди искривлений и зигзагов; тут были и «ликвидаторы», желавшие убедить партию, чтобы она отбросила революционные методы и погрязла в легальности, и те, кто, перегибая палку в другую сторону, впадали в бешенство, как только речь заходила об использовании легальных возможностей, и те, кто, «прикрываясь тогой примиренчества», проповедовали объединение любою ценой и, вопреки здравому смыслу, хотели заставить идти рука об руку взаимно друг друга исключающие направления (такова была позиция Троцкого).

Ленин и Сталин стремились максимально использовать одновременно все возможности революционной работы, – как легальные, так и подпольные. Они отбрасывали обманчивое единство (ловкая западня) и боролись за единство подлинное, за победоносную целостность партии.

Теперь, когда все прошлое лежит перед нами, как на ладони, нам очень легко говорить, что они были правы. Но когда тебя захлестывает и увлекает водоворот сталкивающихся движений эпохи, – чтобы в этот момент видеть настоящее, как прошлое, ясно различать все последствия и предвидеть будущее, – для этого необходим огромный реалистический гений. Здесь прозорливость равносильна творчеству.

Ленин очень высоко ценил все, что писал в те времена Сталин. Вот что пишет он в 1911 году: «Корреспонденция тов. К[обы] заслуживает величайшего внимания всех, кто дорожит нашей партией … лучшее опровержение взглядов и надежд наших „примирителей и соглашателей“ трудно себе представить».

«Троцкий и подобные ему „троцкисты и соглашатели“, – продолжает Ленин, – вреднее всякого ликвидатора, ибо убежденные ликвидаторы прямо излагают свои взгляды, и рабочим легко разобрать их ошибочность, а гг. Троцкие обманывают рабочих, прикрывают зло, делают невозможным разоблачение его и излечение от него. Всякий, кто поддерживает группку Троцкого, поддерживает политику лжи и обмана рабочих, политику прикрывания ликвидаторства».

Сталин уже давно не имел – точнее, никогда не имел личной жизни. Без паспорта, загримированный, он изо дня в день должен был менять пристанище. Но ничто не останавливало его работы по созиданию большевистской партии в подпольных условиях … «Нужно было создать боевой штаб, сколотить руководящий Центральный Комитет, который бы явился организатором – водителем масс начавшегося революционного подъема» (Швейцер).

Другой заботой Сталина была социалистическая национальная политика. Вопрос капитальный, от него в значительной степени зависела победа советской власти. В 1912 году Сталин нашел время написать по этому вопросу ряд статей решающего значения, впоследствии вошедших в его книгу «Марксизм и национально-колониальный вопрос» – об Этой книге мы еще будем говорить.

«Правду» запрещают. Сталин и Молотов выпускают ее вновь под вызывающим псевдонимом: «За правду». Газету опять закрывают. Она появляется как «Путь правды».

Затем Сталина арестовали снова. В июле 1913 года его увезли в Сибирь, в Туруханский край: он уже успел провести вологодских, нарымских и прочих тюремщиков. У него был особый дар выскальзывать из жандармских лап. На сей раз его запрятали прочно. Его поселили в 20 километрах от Полярного круга, в зимовье Курейка; там были две-три избушки и примерно столько же бесснежных месяцев в году «Ему пришлось, – рассказывает Шумяцкий, – устраиваться в промерзшей тундре на манер Робинзона». Сталин сам смастерил себе все нужное для рыболовства и охоты, от сетей и силков вплоть до гарпуна и топорика, которым он прорубал лед. Целый день он охотился, ловил рыбу, колол дрова, топил печь, стряпал пищу. Целый день … И все же в его избушке, на грубом деревянном столе, под тупым и подозрительным взглядом стражника, специально приставленного следить, чтобы изгнанник не убежал, нагромождались все новые и новые исписанные страницы, говорившие о важнейших вопросах рабочего движения.

В Сибири Сталин пробыл до 1917 года. На горизонте нависла черная туча мировой войны и вспыхивали зарницы второй русской революции.

Таков первый этап человеческого пути, который мы рассматриваем в этой книге. Если обратиться к настоящим знатокам дела, если попросить, например, такого человека, как Каганович, дать в одной фразе характеристику этого периода жизни Сталина, то Каганович (с каким сдержанным восторгом в голосе!) ответит: «Это – тип старого большевика!» «Самой замечательной и характерной чертой его, – добавит Каганович, – является именно то, что он на протяжении всей своей партийно-политической деятельности не отходил от Ленина, не колебался ни вправо, ни «влево». То же самое, в тех же выражениях, скажет нам и Бела Кун, тот самый Бела Кун, который руководил большевистской революцией в Венгрии и, доведя ее до победы, был впоследствии вынужден отступить (здесь сыграли роль, прежде всего, предательство венгерской социал-демократии и вооруженные силы европейского империализма), – тот Бела Кун, который и до, и после смерти Ленина постоянно работал рука об руку со Сталиным. То же самое скажут нам и Пятницкий, и Мануильский, и Кнорин. Орджоникидзе говорит: «В те годы черной реакции, когда создавались и строились наши большевистские организации в России … т. Сталин был верным учеником Ленина … а господа Троцкие вели в это время жестокую борьбу против Ленина и его партии». В это время Троцкий «клевещет на партию, называя Ленина воплощением фракционной реакции и раскольнического своеволия, обвиняя большевиков в том, что они захватывают незаконно средства, и грозно спрашивая, на каком основании большевики назвали газету «Правдой» (Ярославский).