«Гражданская война» – термин неточный. Русская революция была атакована не только белогвардейцами, но и иностранными державами. Красной армии пришлось сражаться не только с царской военщиной и царскими штабами, но и с военщиной французской и английской, а также японской, американской, румынской, греческой и т. д.

Империалистические державы не удовлетворились тем, что совершенно открыто поддерживали вождей белогвардейских орд (все эти вожди были поочередно официально признаны французским правительством), – поддерживали и деньгами, и людьми, и руководством. Мало того: мировая война была уже кончена, мир был уже заключен, а французские и английские войска, вопреки всякому международному праву, проникнув в Россию и с моря, и с суши, принялись вслед за германскими войсками захватывать и грабить советские земли, избивать население, расстреливать руководителей, разрушать дотла промышленные районы.

Германская армия оторвала от России Прибалтийские страны и Финляндию. Союзники отторгли от нее Польшу и, дополнив ее кусками Австрии и Германии, создали независимое государство. Они сделали это не ради прекрасных глаз поляков, но для того, чтобы отгородиться плотиной от России. Они украли у советского государства Бесарабию, чтобы, пренебрегая желаниями бесарабцев, заплатить ею Румынии. И все эти махинации осуществлены, повторяю, в тот момент, когда ни Франция, ни Англия отнюдь не находились в состоянии войны с Россией. Их военные захваты были предприятием объединенной контрреволюции. Они были вызваны не только желанием отомстить за сепаратный мир (не надо забывать, что первыми подписали Брестский договор не большевики, а украинские националисты, которым одновременно покровительствовали и Германия и Антанта; стоит ли лишний раз подчеркивать, что позиция Советской России в Бресте была позицией справедливости и защиты прав человека, а против нее выступала коварная политика империалистического хищничества, гибельные результаты которой мы теперь видим воочию). Но «свободная» Англия и «революционная» Франция никак не могли примириться с антикапиталистической революцией и считали себя обязанными сделать все, чтобы любыми средствами пресечь этот кошмар народной власти, возникшей на глазах у всей Европы.[5]

То, что союзническая интервенция, пытавшаяся оторвать от России области, которым революция дала новое социальное устройство, была актом контрреволюции, блестяще доказывается уже хотя бы одним сотрудничеством войск Антанты с германскими отрядами в Балтике (фон-дер-Гольц, Розенберг).

… Но вот Советская Россия освобождена от войск контрреволюции.

Качества, обнаруженные Сталиным в драматических обстоятельствах гражданской войны, нисколько не были неожиданными для тех, кто знал этого человека. Он только применил в новой сфере деятельности свои личные данные: точность взгляда, уменье сразу схватывать решающие пункты каждой конкретной ситуации, понимание подлинных причин и неизбежных следствий любого факта, понимание связи этого факта со всем процессом, отвращение к беспорядку и путанице, несгибаемое упорство в деле подготовки и создания всех условий, необходимых для достижения поставленной цели, раз уж эта цель обдумана и определена. Все это – не что иное, как истинный марксизм, перенесенный на поля сражения.

Вождь, умевший до такой степени разработать и усовершенствовать дело практического осуществления, был суров и даже жесток с теми, кто не умел работать, он был неумолим к предателям и саботажникам, – но можно указать целый ряд случаев, когда он со всей своей огромной энергией вступался за людей, которые были, по его мнению, осуждены без достаточных оснований. Так, например, именно он освободил приговоренного к смерти Пархоменко.

В периоды, когда решаются судьбы народов, когда все играют ва-банк, когда каждому, хочет он того или нет, приходится отвечать своей головой, – встает вопрос о ценности человеческой жизни и о праве располагать ею ради успеха дела.

Этот вопрос надо ставить в свете социализма. Если бы перед нами был капиталистический режим, империалистическая власть, то никаких вопросов ставить не пришлось бы. Слишком очевидно, что самый принцип капиталистического империализма основан на презрении к жизни человека: товары навязываются силой, торговля превращается в таможенную войну, система преимуществ, система индивидуальной и коллективной войны возводится в правило. Колониальный режим есть каторжный режим интенсивного выкачивания прибыли. Страны-колонизаторы берут слабые народности в плен, присваивают их территории и обращаются с туземцами одновременно как с врагами и как с домашним скотом: из них выжимают все соки, их избивают, их приговаривают к принудительным работам, а если они добиваются свободы, их просто казнят. Бельгийское Конго, Марокко, Французская Западная Африка, Индия, Индокитай, Ява. А потом – ради выгод национально-интернациональной фирмы, все акции которой находятся в руках нескольких человек, разжигаются войны, наносящие человечеству огромные раны.

Социалистическая же система – это система, служащая интересам человека. Разумной и справедливой организацией всех людей она стремится максимально улучшить жизнь каждого. Ее можно назвать системой «гуманитарной» по своей природе.

Таким образом, именно для большевиков, – подлинных социалистов нашего времени, – вопрос об уважении к человеческой жизни является чрезвычайно серьезным и важным. И они ставят его сами.

Именно из уважения к человеческой жизни они заявляют, что некоторых людей надо уметь обезвреживать (слово «наказывать» будет здесь неправильным: обращаясь к мистической идее искупления, мы тем самым предполагаем существование и личное вмешательство господа бога).

В самом деле, вполне очевидно, что в известных случаях бывает необходимо поразить одного человека, чтобы спасти тысячу, чтобы спасти сто тысяч, чтобы спасти будущее и создать лучший мир, в котором человек уже никогда не будет жертвою человека.

В пространном эпическом романе «Отверженные» Виктор Гюго с обычным своим возвышенным красноречием, и в то же время с огромной проницательностью, сказал о французской революции: «Из самых жестоких ее ударов рождается ласка человечеству». Если для ограниченной великой революции 1789 года, сделавшей буржуазию хозяином XIX века, это лирическое утверждение и стало спорным, то для всеобъемлющей революции, с потрясающей честностью осуществленной людьми Октября, оно бесспорно.

Многие говорят: «всякая революция требует крови, а у меня мягкое сердце, – и потому я не хочу революции». Социальные консерваторы, говорящие так, жалко близоруки, если они только не разыгрывают комедию. Мы, живущие вне страны Советов, находимся в условиях кровавого режима. Несправедливость и убийства окружают нас со всех сторон. Чтобы убедиться в этом, достаточно оглянуться кругом. Но большинство не оглядывается. Оно неспособно замечать страдания других. И в конечном счете революцию обыватель рассматривает не с точки зрения того, что она дает людям, а с точки зрения тех неудобств и трудностей, которые она может внести в его личную жизнь.

Недавно скончавшийся руководитель ОГПУ Менжинский, с которым я имел продолжительную беседу, говорил мне о том, до какой степени принципиально нелепо обвинять в жестокости или неуважении к человеческой жизни руководящую партию Советского Союза, конечной целью которой является братская солидарность всех людей на земле и мирный труд. И в самом деле, он показал мне, как бережно стража революции, родная сестра трудящихся масс, использует каждый случай, когда можно «исправить», «переделать» преступника не только уголовного (в этой области карательной политики большевики проявляют исключительную человечность и почти парадоксальное терпение), но также и политического. Коммунисты исходят из того принципа, что уголовные преступники – это люди, которые не сознают собственных интересов и сами коверкают себе жизнь, так что остается только доказать им это; враги же пролетарской революции, являющейся началом революции во всем мире, – тоже люди заблуждающиеся (те, которые искренни), и их надо в этом убедить. Вот почему тюрьму всячески стараются превратить в школу.