Воодушевление, с которым он говорил о деде и бабке, сменилось каким-то болезненным выражением.

— Да, — коротко бросил он и сделал большой глоток из высокого стакана.

— А где?

Глядя на его окаменевшее лицо, она уже ожидала услышать, что это не ее дело. Но он ответил:

— Мама жила в Байе, когда я был ребенком, но лето я всегда проводил с дедушкой и бабушкой в Мехико.

Когда он упомянул о деде и бабке, его тон, смягчился. Очевидно, они оказали большое влияние на жизнь внука.

— Бабушка обожала путешествовать, — продолжал Джонатан, — и мы каждое лето ездили то в Испанию, то в Португалию, то в Буэнос-Айрес.

— Замечательно повидать мир, — воскликнула Карли. Такой жизни она даже не могла себе представить.

Казалось, он не разделяет ее энтузиазма.

— Это если вам нравится жить в гостиницах. — Голос его звучал без всякого выражения.

— Отец с матерью когда-нибудь ездили с вами? — Может быть, он скучал по родителям и поэтому не любил ездить за границу?

— В путешествия? — Джонатан вопросительно взглянул на нее.

— Ну да, и когда вы уезжали на лето в Мехико. — Кажется, ему не хочется говорить о родителях.

— Время от времени они наезжали в Мехико. — У него дернулся мускул на щеке. — Но они никогда не ездили за границу. Отец был слишком занят делами.

— А чем он занимался?

Она пригубила вино. Заставить его рассказывать о родителях было все равно что купать кошку — за каждое слово приходилось сражаться.

По его лицу было видно, что он колеблется. Карли поставила локти на стол, придвинулась к нему ближе и ждала.

— Он основал корпорацию «Геркулес». — Джонатан снова отпил из стакана.

Она постаралась скрыть удивление. Значит, Джонатан был не просто крупным чиновником компании. Тогда понятно, почему он так богат. Он получил деньги по наследству, как все эти маменькины сынки из колледжей.

— Значит, ваш отец американец? — Она не совладала с голосом, и вопрос прозвучал излишне резко.

— Да, Norte Americano. — Джонатан бросил взгляд на дверь.

Проследив за его взглядом, Карли увидела плотную женщину с квадратной фигурой, на которой был яркий передник из набивного ситца, поверх красновато-коричневой гофрированной юбки и такого же цвета блузки. Джонатан кивнул, и она поспешила к столу.

— Карли, это Маргерита. Я знаю ее и Гилермо — это ее муж — с самого детства.

Шеба, которая сидела у стула Джонатана, при виде Маргериты застучала хвостом по полу, но не сдвинулась с места.

После того как Джонатан познакомил женщин, Маргерита подала гаспачо.

— Теперь начинай жарить бифштексы, — попросил Джонатан.

Когда кухарка ушла, Карли снова завела разговор, из которого надеялась побольше узнать о родителях Джонатана. Его явное нежелание о них говорить только еще больше подстегивало ее любопытство.

— Маргерита и ее муж служили у вас в доме? — спросила она.

— В доме деда, — поправил он. — Когда дед и бабушка умерли, они перешли к матери, а от нее ко мне.

Карли отставила бокал с вином и съела ложку супа. Почему он говорит «к матери», а не к «родителям»?

— Ваш отец жив? — негромко проговорила она.

— Он умер, когда мне было одиннадцать, — нахмурившись, ответил Джонатан. — Вот тогда я стал жить у деда и бабки.

По болезненному выражению его лица Карли догадалась, что смерть отца была для него тяжелым ударом. Может быть, и мать погибла вместе с отцом в какой-нибудь катастрофе и Джонатан остался сиротой?

— А мама?

— Она жива. — Он забарабанил пальцами по столу. — Но я уверен, что можно найти более интересный предмет разговора, чем моя мать.

Карли все-таки отважилась задать еще один вопрос.

— У вас есть братья или сестры?

— Нет, но не могу сказать, что мне их не хватало. — Его губы тронула циничная усмешка. — Второй муж моей матери был богат как Мидас, но по возрасту годился мне в братья. — В его голосе слышалась горечь, и он сразу же помрачнел, будто жалея о том, что сказал лишнее.

«Какая интересная семья», — подумала Карли и вдруг сама показалась себе слишком скучной и слишком обыкновенной. Он ездил по свету с бабушкой-тореадором, отец у него был крупным магнатом, а отчим почти его ровесником.

Как во все это укладывалась Шейла Вэйд? Ответ был очевиден. Красивая, пользующаяся известностью женщина была необходимым дополнением его образа жизни. От этой мысли Карли стало как-то неуютно. Она положила ложку и отпила вина.

Для Джонатана не остались незамеченными ее сузившиеся глаза и плотно сжатые в прямую линию полные губы. Не надо было говорить ей об отчиме. Джонатан предпочитал не трясти грязное белье на людях.

— Вы расстроены? — Он гадал, о чем она сейчас думает.

Напряженное выражение ее лица сменилось улыбкой. Она глотнула еще вина.

— У вас очень необычное семейство. По сравнению с ним моя собственная семья кажется ужасно серой.

Джонатан, внимательно следивший за лицом Карли, подумал, что в ее слабой улыбке сквозит печаль. Он колебался, стоит ли открывать, что ему немало о ней известно. Когда ей передали здание, он тщательно изучил ее прошлое. При этом он убеждал себя в том, что такая информация поможет с ней работать, хотя на самом деле проводил эти раскопки из любопытства. Карли его заинтересовала. Он узнал не только о ее платежеспособности, но и репутации в Самтере, где она выросла, и в университетском городке, где она жила сейчас, едва ли не больше, чем знала она сама.

— Разве можно считать серой жизнь полицейского? — удивился он. — А тем более смерть?

У Карли широко открылись глаза.

— Вы знаете, что мой отец служил в полиции?

— И был убит, когда выполнял свой долг и защищал беременную женщину от пьяного мужа. — Джонатан говорил с искренним воодушевлением. — Наверное, он был стоящим человеком. В моем представлении ваш отец окружен ореолом героической смерти. Не то что мой — который умер от старости.

Глаза Карли вспыхнули.

— Какое право вы имеете копаться в моем прошлом?

Он коснулся ее плеча и через тонкую ткань почувствовал, что она дрожит. Вдруг в нем всколыхнулось что-то, заставившее его отдернуть руку. Он откинулся на спинку стула, удивленный и раздосадованный собственной реакцией.

— Такого отца, как сержант Пат Мак-Донаф из полицейского управления Южной Каролины, довольно трудно держать в секрете. — Он с облегчением увидел, что ее застывшее лицо ожило, смягчилось.

Через несколько минут Маргерита подала бифштексы. Пока Джонатан ел, он все время спрашивал себя, откуда в нем сегодня столько доброжелательности. Если бы на месте Карли Мак-Донаф был кто-нибудь другой, он ни за что не открыл бы карт, чтобы иметь преимущество в игре. Когда дела касалось Карли, он по какой-то причине ощущал странное желание; оберегать ее.

Все женщины, с которыми он встречался за последние десять лет, в конце концов расставались с ним, обвиняя его в эгоизме, холодности и бессердечии. И он был с ними согласен. Но в Карли было что-то такое, от чего глубоко спрятанная в глубине его существа нежность прорывалась наружу.

«Берегись! — предупредил он себя. — Эта женщина для тебя слишком молода. Если не будешь осторожен, она на тебе живого места не оставит. И винить будет некого».

На протяжении всего обеда они, казалось, внимательно изучают друг друга. Стоило Карли оторвать взгляд от тарелки, как ее глаза встречались с его глазами; когда он смотрел в сторону, она ловила себя на том, что рассматривает Джонатана. На его лице играли блики свечей, подчеркивая темные глаза и твердые черты лица, которые будили в ней странное волнение. Карли в раздражении не желала признаться себе в том, что сердце у нее бьется вдвое быстрей, чем обычно.

Это просто беспокойство из-за предстоящего разговора, наконец решила она, поняв, что не в силах проглотить ни кусочка бифштекса. Как ни странно, у Джонатана, как видно, тоже не было аппетита, и он насилу справился с половиной порции. Кухарка, неодобрительно покачивая толовой и тяжело вздыхая, забрала у них тарелки.