Но снято место, как известно, пусто не бывает. После потери сторожевыми городцами военного значения на их месте прочно обосновался народ совсем другого толка, нежели бывшие псковские и новгородские дружинники. Выросли здесь землянки и шалаши лихих людей. Одной из таких баз озерных разбойников стала опустевшая Гора-Городище...

...Идут по озеру торговые караваны; Псков — Финский залив, Псков — Юрьев — одни из самых оживленных водных трактов Северо-Запада. Купцы в лодьях с опаской посматривают на темные леса по берегам. Как знать, когда явятся разбойные люди — встретят ли в озере, нежданно окружив лодьи в быстрых, не загруженных товаром лодках, или нападут на берегу, во время ночного отдыха. И уйдут, сделав свое темное дело, в тайное укрывище, куда не найдет дорогу ни один казенный человек...

О лихих людях, промышлявших разбоем на просторах Чудского озера, и сейчас еще говорят в прибрежных деревнях. Говорят разное.

О разбойниках Горы-Городища существует отдельное предание. Рассказывают, что настало однажды такое время, когда купцы не то стали избегать опасного участка побережья, не то — лучше охранять свои караваны; так или иначе, но поубавилось работы у местных разбойников. Сидеть без дела им не понравилось, и собрались они куда-то податься. Награбленное добро прихватили с собой, только самое тяжелое и дорогое — бочку с золотыми монетами и слитками — схоронили до поры до времени в озере, что неподалеку от Горы. Думали вернуться за ней, обосновавшись на новом месте, да вот не довелось. И осталась бочка в озере...

...Выбирая маршрут летнего путешествия, вспомнили мы с друзьями о Горе-Городище и подумали, что интересно было бы посетить такое замечательное место, где была и крепость кривичей, и разбойное гнездо с обязательной легендой о кладе, и где, как говорят, рыбалка столь великолепна, что перед ней тускнеют даже рассказы о щуках реки Лух, затерянной во владимирских лесах.

И вот остались позади серокаменные островерхие башни Пскова... Песчаная полузаросшая дорога уводит под своды деревьев, туда, где за многими километрами лесов и болот лежит Чудское озеро. Нередко чуть в стороне от дороги увидишь цепочку курганов, любовно охваченных корнями сосен. Это — могилы, или, как их здесь называют, могильники чуди и древних славян-кривичей времен Псковской Республики. По берегам рек, на высоких местах, можно встретить жальники — курганы, окруженные кольцом камней. Это — захоронения особых людей, священные места. Лесные тропки могут привести к возвышающимся средь болот буграм — великанским курганам, порою в десяток-другой метров высоты. Это, как говорят, погребения очень древних людей, что были мудрее людей теперешних и вдвое или втрое превосходили их ростом.

Много интересного могут рассказать и показать местные жители, если найти с ними общий язык. А лексика их чего стоит! Местные рыбаки прекрасно знакомы со всеми современными ухищрениями рыбной ловли: с донками, заколами, кружками и т.д. Но вместо «поставить сети» от старых людей услышишь «распустить тенета»; лодку больше, чем на одну пару весел, привычно назовут лодьей...

Проходя с пожилым охотником по узкому сухому перешейку меж пространных болот, увидели однажды большие проплешины примятой травы, с вывороченным местами дерном. Спросили, что это.

— Хозяин по земле катался.

— Хозяин?

Старик лишь кивнул, ничего не пояснив.

Но мы поняли. По всей России бывалые охотники предпочитают не называть медведя его настоящим именем. Это и древнее табу, связанное с культом медведя как священного зверя бога Белеса, и вера охотников в то, что назови хозяина по имени, — и он явится, нежданный и грозный.

Интересно, что табуирование имени этого зверя застыло сейчас на середине, так сказать, второго круга. В древности, пару тысячелетий тому назад, у североевропейских народов имя медведя было «Бер». (Отсюда — «берлога», т.е. «логовище Бера».) У славян запрет на произнесение этого имени привел постепенно к замене его на прозвище со значением «Тот, кто мед ведает (т.е. ест)», звучащее ныне как «медведь» (Запрещали произносить имя медведя также и другие североевропейские народы: и древней Англии заменителем имени «Бер» было «Беовульф» — «Волк пчел». — Прим. авт.). Древнее же имя зверя к нашему времени почти везде стерлось из народной памяти, а прозвище «медведь» стало новым именем. Запрет же сохранился, но только теперь нельзя произносить и прозвище, ставшее именем.

Впрочем, это уже отступление от темы.

У экспедиции Караева сорок лет тому назад были проводники из местных, указавшие ему путь посуху к Горе-Городищу. У нас проводников не было; так что немудрено, что мы малость заплутали в болотах Причудья. Но вот хлюпающая под ногами тропа пошла вверх, превратившись в песчаную, засыпанную сухой хвоей дорогу, и вывела нас на высокое сухое место. Могучая гора, с желтеющими песчаными осыпями и разноцветными пятнами мхов вздымалась прямо перед нами. Проезжие дороги опоясывали ее со всех сторон, и столбы телеграфной линии украшали склон.

Светлое, поросшее соснами взгорье, открытое солнцу и всем ветрам... Признаться, не таким представлял я себе место тайной крепостцы кривичей и прибежище лихих людей. Вспомнилась фраза из отчета Караева: «...стоит оно (городище — А.П.) среди леса и непроходимых болот; только знающий тропы может добраться туда...» Непохоже.

Сбросив рюкзаки, мы поднялись на вершину горы, огляделись. С четырех сторон подходили к ней вполне приличные, по здешним меркам, дороги, и болото было лишь там (разумеется!), где шли мы; с других сторон шумел чистый сосновый лес. Это гора быть Городищем не могла никак. Но Караев писал, что Гора-Городище — единственная возвышенность в этих местах; кроме того, с одного из склонов открывался вид на лежащее под горой озеро. То самое?

Было ясно, что без консультации с местными знатоками не обойтись. И тут, будто специально для нас, из лесу вышел дед.

Разговорились. Оказалось, что нежданно-негаданно мы вышли на еще одну гору, не замеченную экспедицией Караева. Дед сообщил нам ее название, и это название лучше всяких других слов поведало о том, что это за место. Красная Гора. Многие сотни таких названий отмечают на Руси места древних языческих святилищ и просто холмы, на которых справляли когда-то народные праздники — такие, как, например, Купала. И эта наша Красная Гора казалась прекрасным местом для подобных празднеств — есть ведь русская пословица: «В березовом лесу молиться, в сосновом — веселиться, а в еловом — удавиться».

— А гора, которая Городище, здесь тоже недалеко, — сказал дед на прощанье. — Вот пойдете по дорожине, свернете на большак, налево, а с большака — на другую дорожину, и потом по тропочке. К вечеру дойдете.

И, уходя, добавил:

— Там и озерко есть; лодку раскинете, рыбки наловите на уху...

Мы поблагодарили; дед ушел, бормоча еще что-то невнятное. И только когда он исчез в лесной чащобе, мы встрепенулись: батюшки, да откуда ж он знает, что мы несем с собой надувную лодку?

Стало немножко не по себе. Дело в том, кроме легенды о разбойниках и бочке с золотом, есть еще одно, более позднее, предание, связанное с этим кладом.

Рассказывают, что собрались однажды мужики из соседней деревни достать из озера эту самую бочку. Прорыли канаву от озера до ближайшего болота, чтобы спустить воду. И все было хорошо, и уже пошла канавой вода, но когда начало обнажаться дно, вышел из леса ветхий дед.

— Какова моя доля, если поднимете золото? — спросил он.

— А ты работал? — спросили его. — Нет? Ну и проходи своей дорогой.

Ветхий дед и прошел. А вода в канаве забурлила и потекла обратно в озеро. Так и остались мужики без своего клада, а про того деда говорят, что был это местный колдун, живущий на Горе-Городище с незапамятных времен.

...Городище мы нашли, и теперь все полностью совпало с описанием Караева. Гора невелика — куда меньше Красной, но склоны ее — столь же обрывисты, и болота начинаются сразу от их подножья. Классическое разбойничье логово, заросшее темным еловым лесом, мрачное и неприступное. Нашлось и озерко близ городища, и даже вскользь упоминаемый Караевым ров. Ров очень старый, с оплывшими склонами просматривается между озером и болотами. Не тот ли ров, где ветхий дед прошел?