Когда пыль осела, рассеченное надвое здание стыдливо показало свои внутренности. Мягкие человеческие тела перемешались с обломками стен и потолков и, как тряпки, валялись в проломах. Только теперь они начали краснеть. Мелкие клочки рваной бумаги и штукатурки облепляли эти краснеющие лохмотья как голодные мухи. Все вокруг еще двигалось, только тела, казалось, уже успокоились.

Потом послышались стоны и крики людей погребенных под балками, пронзенных проволокой и трубами, искалеченных и раздавленных обломками стен. Из зияющей воронки вышла только одна старуха. Она широко разевала беззубый рот, но так ничего и не смогла сказать. Одежда на ней разорвалась, были видны свисающие с костлявого тела иссохшие груди. Она добралась до края воронки и вскарабкалась на кучу обломков, отделяющих яму от дороги. Потом она опрокинулась навзничь и исчезла в развалинах.

От руки ближнего можно было умереть и не так живописно. Недавно, когда я жил у Леха, я видел как двое крестьян затеяли драку посредине комнаты. Они набросились друг на друга, и, вцепившись в глотки, покатились по грязному полу. Кусаясь, как бешеные псы, они рвали в клочья одежду и тела. Извиваясь в дикой пляске, они подпрыгивали, царапались и хватали друг друга. Кулаками они били по головам, как молотами.

Потом гости, спокойно окружившие парней и наблюдавшие за дракой, услышали сильный удар и резкий хруст. Один из парней взобрался на другого. Поверженный на пол драчун тяжело дышал и, как видно, ослаб, но у него хватило сил приподнять голову и плюнуть победителю в лицо. Тот не простил такого оскорбления. Он, как лягушка, высоко подпрыгнул и со всего размаха ударил обидчика по голове. Голова уже больше не пыталась подняться и начала тонуть в луже крови. Человек был мертв.

Я чувствовал себя, как бездомный пес, которого однажды нашли партизаны. Сначала они гладили его по голове, потом почесали за ухом. Исполнившийся радостью пес визжал от любви и признательности. Потом они бросили ему кость. Он помчался за ней, виляя лохматым хвостом, распугивая бабочек и сминая цветы. Он нашел кость и с гордостью показал ее и тогда они пристрелили его.

Солдат подтянул ремень. Его движение отвлекло меня от воспоминаний.

Потом я попытался высчитать расстояние до леса и время, которое потребуется солдату, чтобы вскинуть винтовку и выстрелить, если я внезапно побегу. Я умру на половине пути к лесу – он был слишком далеко. В лучшем случае, я успевал добежать до зарослей сорняков, которые помешали бы мне бежать, но не защитили бы от пуль.

Солдат встал и со стоном потянулся. Вокруг было тихо-тихо. Ласковый, пахнущий душицей и хвоей ветерок уносил резкий смрад бензина.

Я подумал, что он наверняка застрелит меня в спину. Люди предпочитают убивать не видя глаз жертвы.

Солдат повернулся ко мне и, показывая на лес, начал махать рукой, как бы говоря:"Беги, ты свободен!". Вот и пришел мой час. Я сделал вид, что ничего не понял и пошел к нему. Он попятился, будто боясь, чтобы я не прикоснулся к нему и, прикрывая рукой глаза, сердито показывал на лес.

Я подумал, что это он здорово придумал, чтобы провести меня – он притворялся, что ничего не видит. Я как врос в землю. Солдат нетерпеливо глянул на меня и сказал что-то на своем резком языке. Я ласково улыбнулся ему в ответ, но это еще сильнее рассердило его. Снова он взмахнул руками в сторону леса и снова я не сдвинулся с места. Тогда он вынул из винтовки затвор, положил его на шпалы и лег сверху.

Проверив расстояние до леса еще раз, я решил, что теперь можно было рискнуть. Когда я начал отдаляться от дороги, солдат дружелюбно улыбнулся мне. Я дошел до края насыпи и оглянулся. Солдат продолжал неподвижно греться на солнце.

Я взмахнул руками и, как заяц, помчался вниз, прямо в мелколесье, к прохладному темному лесу. Обдираясь о кусты, я мчался дальше и дальше, пока не запыхался и упал на влажный ласковый мох.

Я уже лежал и прислушивался к лесным голосам, когда у железной дороги прогремели два выстрела. Очевидно солдат сделал вид, что убил меня.

В зарослях начали шуршать проснувшиеся птицы. Совсем рядом, из-под корня вылезла маленькая ящерица и внимательно посмотрела на меня. Я мог бы прихлопнуть ее с одного удара, но на это сил уже не было.

Ранняя осень погубила часть урожая, потом в свои права вступила суровая зима. Сперва долго шел снег. Крестьяне знали причуды местного климата и торопились сделать запасы для себя и домашних животных, готовясь к сильным ветрам, конопатили стены домов и амбаров и укрепляли дымовые трубы и соломенные крыши. Затем ударили морозы.

Никто не нуждался в моих услугах. Еды было мало и каждый лишний рот был обузой. Кроме того, для меня не было работы. Даже навоз было невозможно вычистить, потому что коровники были по крыши завалены снегом. Крестьяне делили кров с курами, телятами, кроликами, свиньями, козами, лошадьми. Люди и животные согревали друг друга теплом своих тел. Но для меня среди них не было места.

Зима не отступала. Низкое, затянутое свинцовыми тучами небо, казалось, цеплялось за соломенные крыши. Иногда, как воздушный шар, пролетала туча еще мрачнее остальных. Такую тучу сопровождала зловещая тень – так нечистая сила крадется за грешником. Своим дыханием люди прогревали в обледеневших окнах глазки. Когда дьявольская тень накрывала деревню, они крестились и бормотали молитвы. Никто не сомневался, что на темной туче, над деревней проносится дьявол, а пока он поблизости, можно ожидать одних неприятностей.

Укутавшись в старые тряпки и обрывки кроличьих шкурок, я кочевал от деревни к деревне, согреваясь теплом самодельной кометы, консервную банку для которой нашел возле железной дороги. Я усердно подбирал любое подходящее для кометы топливо и складывал его в мешок за спиной. Как только мешок становился легче, я уходил в лес и ломал там ветки, обдирал кору, выкапывал торф. Когда мешок тяжелел, я продолжал путь и, раскручивая комету, радовался ее теплу и чувствовал себя в безопасности.

Разжиться едой было не трудно. Непрерывные снегопады удерживали крестьян в домах. Я безбоязненно пробирался в заваленные снегом амбары, выбирал там лучшие картофелины и свеклу и потом пек овощи на комете. Если меня и выслеживали, то неуклюже пробирающийся сквозь снегопад бесформенный ком тряпья принимали за привидение. Иногда крестьяне спускали на меня собак, но, когда они добегали до меня, я легко отгонял их кометой. Они возвращались к хозяевам уставшие и замерзшие.

Я был обут в широкие, перевязанные большими лоскутами башмаки. Благодаря широким деревянным подошвам и моему малому весу я не проваливался в глубокий снег. Закутавшись до глаз, я свободно бродил по округе, встречаясь только с воронами.

Я ночевал в лесу, забираясь под сугробы прикрывающие узловатые корни старых деревьев. Я загружал комету сырым торфом и влажными листьями и они обогревали мое убежище ароматным дымком. Огонь тлел всю ночь напролет.

В конце концов на несколько недель задули теплые ветры, началась оттепель и крестьяне начали все чаще выходить из домов. Бодрые отдохнувшие псы бродили теперь вокруг деревень и мне становилось все труднее добывать пропитание. Пора было остановиться в какой-нибудь деревне подальше от немецких застав.

Я шел через лес и с деревьев, угрожая затушить комету, на меня часто обрушивались подтаявшие снежные шапки. На следующий день я услышал чей-то крик. Я спрятался за куст и, боясь пошевелиться, внимательно прислушался к скрипу деревьев. Снова раздался крик. Наверху, в кронах деревьев, захлопали крыльями вспугнутые вороны. Осторожно перебегая от дерева к дереву, я приблизился к месту откуда доносился крик. На узкой размокшей дороге виднелась опрокинутая телега, возле нее стоял конь.

Заметив меня, конь повел ушами и встряхнул головой. Я подошел поближе. Животное так исхудало, что была видна каждая его косточка. Как мокрые веревки, провисали пучки изнуренных мышц. Конь посмотрел на меня налитыми кровью глазами и захрипел с видимым усилием поворачивая голову.