У меня есть художнические запреты, как у других бывают запреты моральные или религиозные. Сознание недозволенности, мысль, что «так не делают», чуждые мне как существу, свободолюбивому от природы, присущи мне как рабу (причем рабу восторженному) суровой художественной традиции. (Я преодолел эти табу лишь в «Осадном положении», чем объясняется нежность, которую я испытываю к этому мало кем оцененному сочинению.)

...Возможно также, что это недоверие противостоит моему глубинному анархизму, и в этом его польза. Я знаю свою разбросанность, силу некоторых своих инстинктов, способность впадать в ярость. Все эти непредсказуемые силы должны быть пущены в ход, когда созидается произведение искусства (я имею в виду будущее). Но необходим и барьер, их сдерживающий. Мои барьеры еще и сегодня слишком крепки. Но и то, что им приходилось сдерживать, было слишком мощным. В тот день, когда я достигну равновесия, я попытаюсь написать книгу, о которой мечтаю. Она будет похожа на «Изнанку и лицо», иными словами, в ней будет много любви.

Я думаю, мне это по силам. Мой обширный опыт, знание ремесла, мое неистовство и мое смирение... В центр новой книги также будет поставлено великолепное безмолвие матери, искания человека, который стремится обрести любовь, подобную этому безмолвию, обретает ее, затем утрачивает и, пройдя войну, познав страдание и безумную страсть к справедливости, возвращается к уединению и покою, к счастливому безмолвию смерти. Я напишу там...

Холодный вечер, ледяные призрачные сумерки... это выше моих сил.

Когда все будет закончено, начать смесь. Записывать все, что взбредет в голову.

Пока он был безупречным мужем, он не верил в Бога; изменив жене, уверовал.

Лучше быть свободным бедняком, чем богатым невольником. Конечно, люди хотят быть и богатыми, и свободными – и из-за этого подчас становятся бедными рабами.

Делакруа: «Реальны во мне лишь те иллюзии, которым я даю жизнь на своих полотнах. Все прочее – зыбучие пески».

Я никогда не читал в своем сердце достаточно ясно. Но инстинктивно я всегда следовал за невидимой звездой... В глубине моей души – анархия, ужасный хаос. Творчество стоит мне тысячи мучений, ибо оно требует собранности, а все мое существо противится ей. Но без нее я до самой смерти не избавился бы от разбросанности.

Подчинить произведение своей власти, не забывая, однако, о дерзости. Творить.

Понятие «интеллектуал» (и соответствующая реальность) родилось в XVIII веке.

Позже написать, без оглядок и недомолвок, эссе обо всем, в чем я уверен (делать то, что не хочется, желать того, что не делается).

В Дневнике Делакруа109 фраза (с чьих-то слов) о критиках, которые позволяют себе заниматься художественным творчеством: «Нельзя одновременно сечь и подставлять свой зад».

Крестьянин, который равнодушно выслушал молитву, исторгнувшую слезы у всех слушателей. Людям, упрекавшим его в бесчувственности, он отвечал, что он не этого прихода.

Память слабеет с каждым днем. Надо решиться вести дневник. Делакруа прав: все дни, которые не описаны, словно бы и не прожиты. Может быть, начну в апреле, когда вновь обрету свободу.

Литературное общество. Людям чудятся коварные интриги, грандиозные честолюбивые замыслы. А на деле – одно лишь тщеславие, и притом весьма непритязательное.

Немного гордости довольно, чтобы держаться на должном расстоянии. Помнить об этом, несмотря ни на что .

Удовольствие, переходящее в благодарность, – венец творения. Но есть и другая крайность – горькое удовольствие.

Мистраль расчистил небо, и оно стало совсем новенькое, синее и блестящее, как море. Со всех сторон доносятся громкие птичьи трели – ликование, упоенная разноголосица, бесконечный восторг. День журчит и сияет.

Не мораль, но свершение. Для свершения же нужно только одно: полюбить, то есть отречься от себя и умереть для мира.

Дойти до конца. Исчезнуть. Раствориться в любви. Тогда творить буду уже не я, творить будет сила любви. Сгинуть в бездне. Раздробиться. Уничтожиться в свершении и погоне за истиной.

Протестанты-филантропы отрицают все неразумное, потому что разум, как они полагают, может дать им власть над всем, даже над природой. Над всем, кроме Красоты. Красота неподвластна этим расчетам. Поэтому художнику так трудно быть революционером, хотя всякий художник – бунтарь. Поэтому он не может стать убийцей.

Ждать, ждать, пока один за другим погаснут дни, огоньки которых еще светят мне. В конце концов последний погаснет, и настанет полная тьма.

Один месяц абсолютного владения собой – во всем. Потом начать заново – но не терять правды, реальности предшествующего опыта и принять все последствия, решившись преодолеть их и преобразить в крайнюю (но сознательно избранную) позицию творчества.

Ни от чего не отказываться.

В искусстве абсолютный реалист был бы абсолютным божеством.

Яков Генсс, управляющий Вильнюсским гетто, согласился на эту полицейскую должность, чтобы облегчать положение людей. Постепенно три четверти обитателей гетто (48 тысяч) были уничтожены. В конце концов расстреляли и его самого. Расстрелянный ни за что – и ни за что лишившийся чести.

Китайцы утверждают, что империи, близящиеся к гибели, изобилуют законами.

Ослепительный свет. Мне кажется, будто я просыпаюсь после десятилетнего сна – еще связанный по рукам и ногам путами несчастья и ложной морали, но вновь нагой и устремленный к солнцу. Блестящая, размеренная сила – и суровый, острый ум. Я возрождаюсь и телом тоже...

Комедия. Человек получает официальную благодарность за добродетельное поведение, которое до тех пор было инстинктивным. Теперь он осознанно стремится к добродетели – полный крах.

Стиль XVII века, по словам Ницше: четкий, точный и свободный.

Современное искусство: искусство тираническое.

Словно с первым лучом любви скопившиеся в ее сердце снега начали постепенно таять, давая дорогу буйному, неостановимому потоку радости.

Слишком поздно находишь в себе мужество смириться с тем, что знаешь.

Мир, где я чувствую себя вольготнее всего, – греческий миф.

Сердце – еще не все. Оно должно быть, ибо без него... Но оно должно быть покоренным и преображенным.

Все мое творчество иронично.

Вечное искушение, против которого я непрестанно веду изнурительную борьбу, – цинизм.

Быть язычником для себя, христианином для других – к этому инстинктивно склоняется всякий человек.

Существовать не трудно, а невозможно.

Любовь несправедлива, но одной несправедливости недостаточно.