Знания по специальности у него тоже были блестящие и обширные, но какие-то нереальные, словно огромный, напряженный, радужный мыльный пузырь. Часто, особенно раньше, сотрудники обращались к нему со своими сомнениями, ошибками, спорами. Он почти никогда не отвечал "да" или "нет" на прямой вопрос. Он отвечал обобщениями. С ловкостью фокусника он совершал какой-то волшебный поворот - и вопрос раскрывался в совершенно иной постановке, смыкался с другими - в причудливых, неожиданных связях. А тот, первоначальный вопрос, из-за которого, собственно, и пришел вопрошатель, тускнел, начинал казаться плоским, прозаичным. Пришедший замолкал, ошеломленный такими далекими перспективами, таким крылатым "завтра", что просто совестно было за свою сегодняшнюю мелкую болячку. Но стоило вернуться на рабочее место - и ясность пропадала, и снова вставал вопрос - скромный, незначительный и нерешенный.

И все-таки сотрудники любили ходить к Чифу, смотреть на него и слушать. Одна речь Чифа чего стоила. В ней буйствовали скрипучие выкрики. Чиф ставил ударения криком и на самых неожиданных местах, например на предлогах. Ему даже не нужно было гласной, чтобы поставить ударение. В! кричал он. К! - и все становилось ясно. Это было зрелище - великолепное, яркое и слегка эксцентрическое. В поведении Чифа всегда был чуточный оттенок клоунады. Никогда нельзя было до конца понять: серьезен он или издевается? Что он сам внутри себя думает? Что такое, в конце концов, Чиф?

ПРОБЛЕМА ЧЕРНОГО ЯЩИКА

Никто не понимал, что такое Чиф, но больше всех бесился Вовка-критик. Для него - щеголя, скептика, остроумца - люди были ясны, по крайней мере казались ясными, а Чиф - нет.

Совершенно непонятны, например, были экскурсы Чифа в область искусства. Почти профессиональные. Какие он писал картины, ну и ну... Некоторые восхищались ими, другие фыркали, третьи просто смеялись. Это не была даже абстрактная живопись: там все-таки есть какие-то законы. Чифу не были писаны никакие законы. Он творил разнузданно, пышно, безвкусно и загадочно. Мог, к примеру, написать голую ярко-розовую нимфу верхом на пушке или бабу-ягу в реактивной ступе, с пламенем, бьющим из дюз. Или нарисовать картину, издали похожую на гравюру, а вблизи, если всмотреться, - всю из мелких-мелких точек-тире азбуки Морзе...

Вовка-критик был как-то у Чифа в гостях - специально напросился - и просто ошалел от картин. За ними не было видно обоев. Картины и рамы. У Чифа была теория, что художники губят свои картины, предоставляя рамки ремесленникам. Он сам делал рамки, расписывая их, как картины, иногда даже с сюжетом, и смотреть на это было жутковато, словно бы пиджак вдруг стал человеком. Вообще все в этом доме было странно и немного жутко: и ободранная фанерка, прибитая к стене специально для того, чтобы голубой кот мог точить об нее свои когти; и детская железная дорога на рояле (хотя в доме детей не было), и домоправительница Чифа, не то сестра, не то тетка, - тощая крашеная дама с одним интеллигентным глазом, согнутая в спине, как кочерга, и называющая Чифа детским именем Вишенька.

А поэзия? Чиф не чуждался и поэзии. В лаборатории об этом узнали случайно, когда он внезапно предложил выступить со своими стихами на институтском вечере самодеятельности. После парня с десятью гармошками мал мала меньше, после толстой девицы в розовом (художественный свист) вышел конферансье и торжественно заявил: "Слово для зачтения стихов собственного сочинения имеет академик Лагинов". Боже, что это было! Свалив набок огромную красную голову, закрыв глаза и покачиваясь с ноги на ногу, Чиф не то зарыдал, не то завыл. Нараспев, как было принято в начале века, он читал какие-то оскорбительно скверные вирши. О чем - понять было нельзя. Упоминались там спутник, Иисус Христос и самообслуживание. Когда он кончил - внезапно, словно испортился, - никто не решался сразу захлопать. Чиф открыл глаза, поднял руку, сделал, как циркачи говорят, "комплимент" публике, игриво дрыгнул ножкой и ушел с эстрады. Только тогда раздались аплодисменты - вразнобой, нерешительно - и прекратились. Нет, черт побери, этот Чиф был загадкой! В присутствии Чифа Критик чувствовал свой надежный, испытанный скептицизм как бы несуществующим. В чем был секрет Чифа? Иной раз Критик, выходя от него, просто зубами скрипел от досады.

В кибернетике есть понятие "черный ящик". Чтобы объяснить, что это такое (термин вряд ли понятен за пределами узкого круга), пожалуй, лучше всего будет процитировать специальную книгу, одну из тех, что высокими стопками громоздятся у Критика на столе. Там написано:

"Проблема черного ящика возникает в электротехнике. Инженеру дается опечатанный ящик с входными зажимами, к которым он может подводить любые напряжения, и с выходными зажимами, на которых ему предоставляется наблюдать все, что он может. Он должен вывести относительно содержания ящика все, что окажется возможным.

Хотя проблема первоначально возникла в электротехнике, область ее применения значительно шире. Например, врач, исследующий больного с повреждением мозга, может предложить ему несколько вопросов (тестов) и, наблюдая ответную реакцию, вывести некоторые заключения о механизме заболевания.

Вообще проблема черного ящика возникает везде, где ставится вопрос о внутреннем устройстве системы или организма, познакомиться с которым нельзя без нарушения его функций. Единственный выход, остающийся наблюдателю, - это производить ряд наблюдений и проб, регистрируя их в специальном протоколе, например:

Время ..... Состояние

11 ч. 18 м. Я ничего не делал - ящик испустил ровное

........... жужжание частотой 240 герц.

11 ч. 19 м. Я нажал на переключатель, помеченный буквой

........... "К", - звук поднялся до 480 герц и остался на этом уровне.

11 ч. 20 к. Я случайно нажал кнопку, помеченную знаком

........... "!", - температура ящика поднялась на 20ьС.

И так далее.

Пожалуй, этой цитаты достаточно, чтобы понять, почему у Чифа было второе прозвище: Черный ящик. Критик терпеливо вел протокол. Этот протокол хранился у него на столе под табелем-календарем. Иногда записи вносили и другие сотрудники.

Последняя запись была такая:

Время ..... Состояние

10 ч. 08 м. Я ничего не делал - ящик испустил несколько

........... телефонных звонков:

........... а) в институт судебной психиатрии по вопросу

........... о диагностической аппаратуре;

10 ч. 18 м. б) на кошачью выставку - предлагал принять у него кота,

........... при условии, что кот (редкой голубой масти) не будет

........... помещен в комнату с розовыми или оранжевыми стенами;

........... в) в редакцию газеты - условился о встрече с

........... корреспондентом сегодня в 14:00.

10 ч. 20 м. Ящик отбыл в неизвестном направлении.

КОРРЕСПОНДЕНТ

Итак, корреспондент должен был явиться сегодня в 14:00, а было уже четверть пятнадцатого, а он все не шел, а Чифа не было. Вовка-критик по многу раз со свистом расстегивал и застегивал свои "Молнии". Ведь это ему нужно было сопровождать корреспондента, черт бы его побрал. Только работать мешают. А все-таки и ему было немножко интересно: какой такой корреспондент? К ним обычно посторонних не пускали. И вдруг звонок: сопровождающего.

В проходной стоял высокий, кудрявый, серовато-бледный человек с большим кадыком и блестящими, голодными глазами.

- Рязанцев, - сказал он, сунув Вовке руку.

- Климов, - сказал Вовка. - Я за вами.

Корреспонденту было все интересно. Он первый раз был в таком месте, и все на него произвело впечатление: колючая проволока, часовой, тетка за широким прилавком, бдительно охраняющая недозволенные вещи, вахтер, который, надев очки, долго читал пропуск, тщательно сверяя его с паспортом. Ему казалось, что сейчас он попадет в страну чудес. Однако за проходной, по крайней мере сразу, чудес не было. Все было очень обыкновенно: мокрый асфальт, тощие деревца. Вестибюль с деревянными, под мрамор, урнами. Рогатые вешалки. Объявления на стене: "шахматный турнир...", "желающие отправить детей в зимний лагерь..." ...А вот в траурной рамке портрет молодого парня: "...октября 19... года трагически погиб при исполнении служебных обязанностей Володя Савицкий. Светлая память о нашем товарище навсегда останется в наших сердцах" (корреспондент автоматически мысленно поправил: "вечно будет жить в наших сердцах"). От этого портрета - совсем молодой парень, толстогубый, смешливый, наивный, ему стало не по себе, и вместе с тем сердце выжидающе екнуло. Может быть, вот они, чудеса, начинаются. Однако лаборатория, куда провел его Климов, была простая комната, без чудес, с желтыми канцелярскими столами. Все было очень обыкновенно, кроме загадочной надписи: "Каюку каюк"; может быть, это шифр. Корреспондент обратился к Вовке:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: