В своих требованиях реорганизации врачебного дела, в суровой, хотя и справедливой критике существовавших порядков – или, вернее, беспорядков, – Вирхов проявил себя человеком, проникшимся демократическими идеями. Его «Сообщения о тифе в Верхней Силезии», с которыми мы уже познакомили читателей, послужили также к распространению взгляда на него как на демократа. Поэтому неудивительно, что один из тюрингенских округов при дополнительных выборах в октябре 1848 года избрал своим представителем в прусское учредительное собрание пылкого борца за реформу, прозектора Charité. В то время Вирхов не достиг еще требуемого законом возраста и поэтому не мог принять этих полномочий. С другой стороны, также неудивительно, что правительство в лице министерства народного просвещения не особенно одобрительно смотрело на ученого демократа и только ожидало случая, чтобы избавиться от него. Случай, которым правительство с этою целью воспользовалось, вернее, к которому оно придралось, был совершенно неправильно истолкован во вред Вирхову. Министерство обвинило Вирхова в том, что он вел выборную агитацию в стенах Charité. Между тем, Вирхов на страницах своего журнала «Медицинская реформа» открыто возмущался тем, что в больнице Charité устраивались политические собрания. Дело в том, что еще при первых общих выборах в мае 1848 года больница Charité с некоторою частью соседнего округа была выделена в особый избирательный участок. Сделано это было в тех видах, чтобы раненым мартовских дней, бывшим на излечении в Charité, дать возможность воспользоваться правом выборов – правом, завоеванным их кровью. При выборах 1849 года, уже неизвестно по какой причине, Charité также была выделена и имела 250 избирателей.

С точки зрения врача Вирхов и восставал против такого порядка. Политические собрания, разъяснял Вирхов, сильно возбуждают и могут вредно отзываться на здоровых, не только на больных. Нельзя считать благоприятным для здоровья моментом, если выздоравливающие почти пять часов проводят в переполненных собраниях, где ведется бурная и жаркая выборная борьба. Такая «выборная горячка» могла вызвать действительное повышение температуры у больных. Больница, по мнению Вирхова, не место для политической агитации. «Мы не желаем, – говорит Вирхов, – чтобы больницы стали политическими учреждениями, как и не стоим за то, чтобы сделать их очагами религиозной пропаганды». Трактатики религиозных партий и политические брошюры в одинаковой степени не должны нарушать покоя больных. Несмотря на такой резко выраженный взгляд Вирхова, взгляд, вполне беспристрастный, так как выборы в Charité были демократического характера, министерство все же, на основании этой агитации, отрешило Вирхова от должности прозектора. Уже задолго перед этим было предложение добровольно оставить свою должность, на что Вирхов, конечно, не согласился. Внезапное отрешение Вирхова вскоре, однако, было отменено – благодаря стараниям его друзей, оказавших воздействие на министра Ладенберга. Столкновение Вирхова с министерством закончилось тем, что с 1 мая 1849 года Вирхову пришлось очистить свою квартиру в Charité, a прозектура была оставлена за ним лишь под ясно выраженным условием возможного в любой момент отрешения. Находиться под таким дамокловым мечом для человека с заслуженным именем в науке и справедливым самолюбием в душе было нелегко. Из этого унизительного и ложного положения Вирхова вывел Вюрцбургский университет. Как раз в это время медицинский факультет Вюрцбургского университета предложил отрешенному от должности прозектору занять самостоятельную кафедру патологической анатомии в звании ординарного профессора. Вирхов по долгу службы сообщил об этом крайне лестном для него приглашении министру народного просвещения. Последний удостоил опального ученого пространнейшим и мотивированным ответом, резюме которого сводилось к тому, что министр, хотя и видит в этом приглашении справедливую оценку научной и преподавательской деятельности Вирхова, тем более должен сожалеть, что «настоящее положение вещей делает для него невозможным» предложить Вирхову в Берлине какое-либо положение, которое могло бы его побудить отклонить это почетное приглашение. Прочтя дипломатическое послание своего начальника, Вирхов ответил совету Вюрцбургского университета, что он готов занять предлагаемую ему кафедру с наступающего зимнего семестра.

Собираясь покинуть Берлин, Вирхов к этому времени, то есть к концу июня 1849 года, прекратил издание «Медицинской реформы». В прощальном слове к своим читателям редактор рисует, местами в поэтических красках, возникновение революционного движения и затем наступление реакции, задушившей все реформационные стремления. «Мы слишком много верили, – писал Вирхов, – в силу разума перед грубым насилием, культуры – перед пушками; мы осознали наши заблуждения». Задачу, которую он себе поставил в «Медицинской реформе», Вирхов считал до известной степени выполненной. От правительства с помощью периодической прессы нельзя ничего больше добиться. Среди врачей способные к прогрессу не нуждаются в постоянном руководстве, на смиренные же, беотические натуры аргументы никогда не действуют. Можно, поэтому, признать лишь еще одну задачу – это внести в народное сознание вопросы общественного здравоохранения, вопросы о насущном хлебе и гигиеническом существовании, и добиться при содействии все новых и новых апостолов окончательного решения этих вопросов на самых широких началах.

«Медицинская реформа», которую мы имели в виду, – заканчивает Вирхов, – была реформой науки и общества. Мы развили ее принципы, они проложат себе дорогу и без дальнейшего существования этого органа. Но каждое данное мгновение застанет нас трудящимися во имя этих принципов, готовыми бороться во имя их».

Прежде чем последовать за Вирховым к его новой деятельности, мы постараемся в кратких чертах представить нашим читателям характеристику ученых трудов Вирхова за первый берлинский период.

Первый толчок к работам в известном направлении, первую тему для самостоятельной научной работы Вирхову дал Фрорип, об отношении которого к Вирхову мы говорили выше. Фрорип предложил молодому ученому заняться разработкой вопроса о воспалении вен (флебит), вопроса, стоявшего тогда на очереди и крайне занимавшего умы специалистов. Какое важное значение придавали этому болезненному процессу, видно из афоризма Крювелье, одного из выдающихся в то время патологоанатомов, по мнению которого флебит господствует над всей патологией (la phlébite domine toute la pathologie). Предшественники Вирхова подходили к решению вопроса односторонне, имея в виду лишь изменения в стенках сосудов. Вирхов обратил внимание на содержимое сосудов, на кровь. Благодаря этому ему удалось доказать, что сущность болезненного процесса сводится, с одной стороны, к свертыванию крови в сосудах и к дальнейшим изменениям этих кровяных сгустков (размягчению, переходу в нагноение и т. д.), с другой стороны, – к заражению крови нечистыми, гнилостными веществами. Из работы о флебите возник, как всегда бывает, ряд работ по поводу вновь и вновь появляющихся при исследовании вопросов. Поэтому за работой о флебите последовали выдающиеся работы Вирхова вообще о закупорке сосудов кровяными пробками (о тромбозе и эмболии) как явлении свертывания крови внутри сосудов и специально о закупорке легочной артерии. Сюда же относится и работа, посвященная лейкемии (белокровию) – тому изменению в составе форменных элементов крови, когда число белых кровяных шариков значительно превышает число красных, когда нормально существующее пропорциональное отношение тех и других изменяется в обратную сторону, что придает крови «белый» цвет. Все эти работы носили вполне самостоятельный характер, все они сообщали новые факты и новые взгляды. Но, помимо их научного значения – обогащения наших знаний по затрагиваемым исследователем вопросам, первые уже работы Вирхова имели громадное значение в смысле того научного метода, который был положен в их основу. Являясь убежденным поборником естественнонаучного метода в медицине, Вирхов последовательно и обоснованно стал применять его с первого своего шага по пути самостоятельного решения научных вопросов. Находя какие-либо болезненные изменения в данных органах, имея перед глазами ряд патологоанатомических фактов, Вирхов стремился превратить их в логическую цепь вытекающих одно из другого явлений, мысленно восстановить последовательный ход болезненного процесса в живом организме, произвести, выражаясь его словами, «патологоанатомическое исчисление». Полученные этим путем выводы наш ученый старался подтвердить опытами на животных. Вирхов высоко ставил значение эксперимента в патологии рядом с патологоанатомическим наблюдением и находил, что было бы крайне печально, если бы анатомическое исследование ограничивалось лишь мертвым материалом, лишь изучением готовых продуктов болезненных процессов в их изолированных формах, если бы весь результат анатомического исследования сводился к описанию и классификации известных научных объектов. Поставленные Вирховым опыты на животных для решения патологических вопросов, другими словами, широкое право гражданства, которые приобрели эти опыты в патологии благодаря Вирхову, положили в значительной степени начало экспериментальной патологии в Германии. В первых своих работах Вирхов указал тот путь, следуя по которому, патология – эта философия медицины – могла выйти из трясины на твердую почву. Насколько шатки были в то время воззрения на основные вопросы патологии, можно судить по такому, например, факту. Будучи студентом, Вирхову пришлось в один и тот же день услышать три различные теории воспаления, из которых ни одна не имела ни малейшего сходства с другой, ни одна не стояла на физиологической почве, ни одна не знала и не считалась с фактами, твердо установленными путем наблюдения.