Но и так бывает: выйдут к морю лемминги и неожиданно вдруг поворачивают и бредут вдоль его берегов. Если попадаются места кормные, часть стаи там остается. Другие продолжают свой путь.

Начиная примерно с 1909 года через каждые восемь — десять лет северные земли Норвегии регулярно наводняли приливы кочующих леммингов. За приливом наступал отлив. И зверьков никто не видел больше. Потом опять они «точно с неба падали» — так крестьяне и думали, — наводняли холмы и долины несметными своими полчищами^[20]. Последнее большое нашествие леммингов прокатилось по Скандинавии в 1953 году. Даже вороны стали в эту пору настолько разборчивыми, такими тонкими сделались гурманами, что пожирали лишь печень, сердце и легкие леммингов. Собаки и кошки прямо-таки объедались пеструшками. Даже северные олени их ели.

Рассказывают, что некоторые самки леммингов родят в пути детенышей. Они не бросают их, а несут с собой: одного — во рту, другого — на спине (есть даже такие старые рисунки!).

Эти вымышленные или действительные сцены героического материнства напомнили мне повадки странников, кочующих по тропическим лесам в другой части света.

Номады по природе

Кочующие вегетарианцы

Непале, на южных склонах Гималайских гор, на полянах, расчищенных людьми среди дикого леса, растёт кукуруза. А на краю поля к шесту прибита мертвая обезьянка. Ее сморщенная страданием мордочка с мольбой и предостережением обращена к грозно подступившему лесу. Это пугало: обезьяны, смотрящие на него из джунглей, должны крепко подумать, когда им снова захочется поесть кукурузы. Если же алчность толкнет их все-таки на грабительский набег, пусть знают, что их здесь ждет.

Но обезьяны быстро забывают пережитые страхи и вот опять, крадучись, выходят из-под тенистых деревьев, чтобы поточить зубы о кукурузные початки на солнечной полянке.

Сколько есть на свете обезьян, все они — и макаки, и мартышки, и павианы, и гориллы — очень беспокойные соседи. И дня не посидят на месте. Все время они в набегах, все время куда-то спешат. Долго в одной местности не задерживаются, а бродят по лесам в поисках лакомых фруктов, сладких стеблей бамбука, бананов и… кукурузы, словно люди для них ее выращивают с таким трудом.

Даже детенышей самки рождают в пути и тут же, подхватив их на спину или прижав к груди, спешат не отстать от стаи.

Мы не знаем, кочуют ли обезьяны по всем лесам и странам, населенным представителями их вида, или же у каждой стаи свой маршрут, ограниченный небольшими охотничьими участками. А в чужие владения ей вход запрещен.

Бредут ли они куда глаза глядят или во всякое время года у них разные дороги?

Макаки резусы, правда, обитающие в лесах Гималайских гор, каждой весной поднимаются высоко в горы, а осенью спускаются в долины.

Но вот гориллы и зимой и летом, и в дождь и в зной кочуют без всякого расписания. Где застанет их ночь, там сгребают в кучу листья и спать ложатся. А утром снова в путь, которому не будет конца.

Страусы тоже в поисках пищи бродят по саваннам без расписания и маршрута. Нанду Южной Америки рассвет каждого дня встречают на новом месте. И только когда приходит пора отдать дань птичьему Гименею, они делают небольшой перерыв в своих скитаниях. Самки откладывают яйца, часто в одно общее для нескольких куриц гнездо, а страус-петух их высиживает. Потом водит цыплят, учит детишек ловить букашек, охраняет их, самки же в это время прохлаждаются невдалеке. Подрастут птенцы, и снова нанду небольшими стайками бредут по пампасам, стараясь не попадаться на глаза ягуарам и людям.

В тропических лесах, где запасы провианта, заготовленные природой, к осени не иссякают, миграции животных не носят такого массового характера, как в странах умеренных. Нет у них обычно и строгого графика. Правда, некоторые животные умудряются даже в условиях вечного лета и изобилия подчинить свою кочевую жизнь зависимому от времени года распорядку.

Дикие свиньи Суматры, например, как только наступает период дождей, в декабре — январе, покидают болотистые леса побережья, где они жили в сухое время года, и уходят в глубь острова. Казалось бы, нет никаких причин для таких утомительных путешествий. Плодов саговой пальмы, которыми эти свиньи питаются, много на побережье и зимой. Никто их тут в эту пору не беспокоит. Однако свиньи уходят.

Идут они большими табунами по нескольку сотен голов в каждом. Порядок в стаде поддерживает вожак, обычно старый самец. Если на пути встретится широкая река, кабан сначала один ее переплывает. На том берегу всё внимательно осматривает, вынюхивает, нет ли врагов. Если кругом спокойно, все стадо бросается в реку.

Забравшись поглубже в джунгли, нангви, так здесь называют этих свиней, набрасываются на плоды одного местного растения, ради которых они, собственно, и совершали свой нелегкий марш через леса и долы. Не раньше чем съедят все эти плоды, свиньи отправляются в обратный путь. Май встречают уже на берегу.

Сто лет на ногах

Так решил Карл Экли, знаменитый чучельщик, скульптор, писатель и охотник^[21].

Однажды, рассказывает он дальше, в лесах Будонго целый день и целую ночь пришлось ему провести среди стада в семьсот голов. Я не могу удержаться, чтобы не процитировать весь этот замечательный отрывок: «Солнце поднялось над холмами, лес заискрился красками. Обезьяны приветствовали друг друга лаем и криками. Повсюду просыпалась жизнь. Ни малейшего ветерка, воздух был неподвижен. Мне чудилось, что я подсмотрел лес таким, каким он был за миллион лет до нашей эры. Пели птицы, возились обезьяны. По девственному лесу, топча все на пути, медленно двигалось гигантское стадо слонов, где одиночками, где группами. В лесу стоял непрерывный гул. С треском падали вывернутые слонами деревья, резкие звуки вырывались из сплошного слоновьего гомона. Слоны шли сплошной массой, растянувшись на целый километр. Внезапно меня учуяла старая слониха. Она громко затрубила. И сразу лес стих. Слоны стояли не шевелясь. Они к чему-то прислушивались, чего-то ждали. Но вдруг снова затрещали деревья — точно налетела буря. Стадо мчалось нестройной массой, вздымая тяжелыми ногами сухие листья и ломая на ходу деревья. Мне больше никогда в жизни не приходилось слышать, чтобы стадо слонов производило такой оглушительный шум».

И никому больше слышать и видеть такое не придется: слоны уже не бродят по Африке табунами по семьсот голов. В лучшем случае теперь в стаде двенадцать-двадцать слонов, но их тропы, выбитые в гранитных скалах, проложенные через дебри лесов и заросшие бамбуком долины, красноречиво свидетельствуют о том, что не одну тысячу лет огромные эти животные не знали на своих дорогах никаких достойных внимания преград. До сих пор охотники и научные экспедиции пользуются караванными путями слонов, хотя сами слоны давно уже не ходят по многим своим тропам. Геодезисты считают, что нельзя искуснее провести пешеходные дороги по пересеченной местности, чем сделали это слоны. А дорожные инженеры доказали правильность их суждения на практике, проложив свои трассы по вековым маршрутам слонов.

«В тех местах, где по характеру рельефа или почвы, — пишет Экли, — слоны могут пробраться по одной какой-нибудь террасе или ущелью, мы находим явное доказательство того, что путь этот служил слонам многие годы». Кора на деревьях, камни у тропы стерты их жесткой кожей. Скалы, с которых капает вода, отполированы до блеска: каждый слон, проходя, спешит здесь напиться и собирает хоботом влагу с гранитной стены. Так год за годом, век за веком эти легкие касания и отполировали скалу.