Не все муравьи «изображают» на привале гнездо: часть их рыщет по округе, добывая пищу для всей общины (и для живых «кирпичиков», из которых сложено гнездо!). Однажды подсчитали, что фуражиры африканских кочевых муравьев за десять дней стоянки притащили в импровизированное гнездо полтора миллиона всевозможных насекомых.

Между тем личинки окукливаются и под покровом коконов превращаются в молодых муравьев. Как только это случится, клубок рассыпается и муравьи, построившись походным порядком, снова отправляются в путь^[22]. И снова смерть сопутствует им: в страхе перед муравьями бегут все, кто может убежать.

Ни ручьи, ни реки не останавливают маленьких хищников.

Встретится им ручей — эцитоны смело бросаются в воду.

Цепляясь друг за друга, строят из тел своих живой понтонный мост. Течение сносит муравьев, тысячи их тонут, но мост прочно держится, и напирающая сзади армия благополучно переправляется по нему на тот берег.

А когда река слишком широка и быстра, муравьи форсируют ее иначе: свиваются в живой шар и, спрятав матку и личинок поглубже в его недрах, скатываются прямо в реку. Шар на воде не тонет. Течение несет его. Муравьи из подводной части клубка все время выбираются вверх из воды, а на их место переползают муравьи из надводного «каркаса». Потом и они карабкаются наверх, чтобы «отдышаться». В недрах шара все время, значит, струится живой поток снизу вверх и сверху вниз, но шар от этого не рассыпается.

Когда течение прибьет его к берегу, тогда только он разваливается и муравьи путешествуют дальше обычным порядком.

Про африканских кочевых муравьев рассказывают, что они, цепляясь друг за друга, закидывают «веревочные лестницы» на деревья. Сначала небольшие их отряды ползут вверх по стволам. Затем с веток спускаются на землю вереницы сцепившихся ножками и челюстями муравьев. По этим лестницам штурмует кроны деревьев осаждающая их внизу армия. Ветер перекидывает живые лестницы с сука на сук, с дерева на дерево, и муравьи ползут по ним, как по подвесным мостам, растекаясь в листве леса черным потоком смерти.

Есть и слепые эцитоны. И немало их. У одних по бокам головы можно еще заметить недоразвитые глаза, которые хорошо различают только свет от тьмы. У других сохранились лишь глазные ямки без глаз. У третьих даже и ямок нет.

Все слепые эцитоны не выносят света и путешествуют под опавшей листвой, в лабиринтах валежника и бурелома. Когда нужно им перебраться через открытое пространство, они сооружают сложенные из комочков земли тоннели. Работа кипит, быстро поднимаются над землей перекрытия муравьиного «метрополитена». Эцитоны строят сразу обе противоположные стены выгнутых аркад, образующих своды тоннеля. «И удивительным образом, — пишет Бейтс, — ухитряются сблизить их и вставить «замковые камни», не позволяя рыхлому, нескрепленному сооружению рассыпаться».

И вот уже по подземной дороге тайно движутся легионы безжалостных грабителей. Добравшись никем не замеченными до гниющего во мху бревна или «другого многообещающего охотничьего угодья», муравьи разбегаются по сырым щелям, по темным углам и рвут в клочья жуков, пауков, гусениц, змей, ящериц — всех, кого застигли врасплох внезапным нападением.

Крытые дороги эцитонов тянутся иногда сотни метров. Стоит где-нибудь пробить в них брешь, как сейчас же муравьи бросаются чинить ее. Пока рабочие заделывают дыру, большеголовые солдаты грозно выползают вперед, задирая головы и раскрывая челюсти с видом самой свирепой ярости и готовности к бою.

Дыра заделана — снова текут по подземельям муравьиные толпы и неутомимые их саперы едва успевают сооружать земляные своды над головой рвущейся вперед орды слепых кочевников.

Рыбы эти — североатлантические лососи, семга и кумжа и их тихоокеанские братья по крови: кижуч, кета, горбуша, нерка, чавыча и сима. Из года в год и каждый вид в свое время уходят они из моря в реки, чтобы отложить у истоков красную икру.

Где настоящая родина этих рыб — решить не просто. Родятся они, конечно, в реках, но большую часть жизни проводят в море. Речные ли это рыбы, переселившиеся в море, или морские, размножающиеся в реках?

Ихтиологи утверждают, что лососи — рыбы речные. В море переселились они совсем недавно, возможно даже лишь в ледниковый период. Слишком юные их мальки еще плохо переносят соленую воду и другие непривычные условия, которые ожидают рыб на новом местожительстве. Поэтому лососи и возвращаются для икрометания в реки: «детишки» в пресной воде лучше себя чувствуют, да и врагов здесь меньше. Мальки подрастают и плывут в море: там пищи больше.

А когда дело идет о том, чтобы напитать желудок, лососей не страшат никакие расстояния. Они смело устремляются в открытые моря и океаны. Один лосось — его пометили в Шотландии — за четыре дня пересёк Северное море. На пятый день он второй раз попал в сети, но уже за пятьсот пятьдесят километров от того места, где его выпустили.

Когда могучий инстинкт сгоняет всех рыб, которым пора размножаться, к устьям рек, они приплывают сюда без опозданий. Некоторое время лососи плавают туда-сюда у границы пресных вод, мутными потоками изливающихся с континента. «То ли привыкают они к пресной воде, — спрашивает Герольф Альшнер, немецкий биолог, — то ли отдыхают перед трудным путешествием?»

Затем вдруг дружно и такими «превеликими рунами» устремляются вверх по реке, что буквально запруживают ее. Вода кишит рыбами. У многих плавники и спины торчат над водой — так жмут на них снизу другие лососи. А местами, где неширокая река внезапно суживается, крайних рыб напирающие в центре косяки выталкивают даже на берег.

Вот, например, как устремившаяся на нерест горбуша штурмовала реку Большую (на Камчатке).

«При солнечной и тихой погоде, — пишет советский исследователь М. Ф. Правдин, — с середины реки разнёсся и долетел до берега необыкновенный шум. Население рыбалок кинулось на берег, и здесь все долго любовались, как огромнейший косяк горбуши с сильным шумом и с беспрерывным выпрыгиванием отдельных рыб шёл вверх по реке, словно новая река ворвалась в Большую. Полоса шумящей рыбы тянулась не менее как на версту, так что без преувеличения можно считать, что в этом косяке был не один миллион рыб».

Когда горбуша идет в реки, начинается великая пожива для лис, медведей, ворон, рысей и других зверей и птиц, которые набрасываются на одержимых «настальгией» лососей и добывают их каждый на свой манер. Люди тоже не упускают случая и ловят красную рыбу всеми способами.

А лососи стремятся все дальше и дальше вверх по реке. От главной армии отделяются отряды и уходят в боковые протоки, заплывают в ручьи, вливающиеся в реку, поднимаются по ним к самым истокам. Водопады и перекаты, которые теперь встречаются на каждом шагу, рыбы преодолевают акробатическими прыжками: прыгают нередко на три метра вверх и на пять в длину! Иных ждет неудача: падают они после отчаянных скачков не в воду за водопадом, а на сухие скалы и камни. Многие тут гибнут, но многие благополучно «приводняются» и продолжают путь.

В некоторые реки Аляски, в Юкон например, чавыча «углубляется» на три с половиной тысячи километров от устья! В день проплывают лососи по реке в среднем километров двенадцать. Но если река очень уж длинная, то рыбам, чтобы вовремя добраться до ее верховьев, приходится спешить, и тогда оставляют каждые сутки они по пятьдесят километров «за хвостом».