Патриция промолчала, опустив мокрые ресницы. Ее всегда больно ранила неприязнь мужа к своей матери, Парижу, Франции, - всему, что окружало её с детства - порханию музыки в просторных комнатах, запаху свежей краски, исходящей от приобретенных отцом картин, открытости и демократизму их шикарного "богемного" парижского дома, духу грациозной непринужденности, легкой насмешки в решении всех жизненных проблем, включая самые серьезные, относимые Эриком к рангу "стратегически важных действий". Аллены славились широтой взглядов, утонченностью вкусов, великодушием и снисходительностью, свойственными редкому союзу богатства и искусства.

Патриция гордилась своей семьей, не позволяя обычно Эрику переходить в открытое наступление. Cейчас у неё не было сил возмущаться, спорить, сетовать, просить пощады. Неудержимо клонило в сон и хотелось, что бы этот человек с убийственно - спокойным голосом ушел.

- Потом, потом поговорим, Эрик. Прошу тебя, позже. Мне нехорошо.

- Теперь или никогда. Я хочу разорвать этот порочный круг сейчас же. Хорошая актриса не может быть достойной супругой, а достойная супруга не станет лицедейкой. Выбирай.

- Хорошо. Ты победил, Эрик, - Патриция горько улыбнулась, зная, как всегда льстило мужу придуманное ею обращение - "Мой победитель". Сейчас в её голосе сквозила грустная ирония.

- Отлично. Остальное обговорим дома, - довольно кивнул Эрик, не выносивший "психологических драм" - и нажал кнопку звонка. В дверях тут же появилась Сесиль, а за нею медсестра с запеленатым младенцем в руках.

- Ну, наконец - то! Поздравляю, девочка моя! - Сесиль бросилась к дочери, почти оттолкнув освободившего ей место зятя. - Почему слезы, милая? Сегодня у нас большая радость! Ну-ка, возьми, подержи свою малышку - она такая прелесть!

Патриция неуверенно придержала рукой дочь, уложенную ей под бок медсестрой.

- Мама, ты ещё не знаешь... - начала она.

- Все, все знаю, дорогая. Значит, так распорядились на небесах. Там решили, что наша крошка должна стать единственным сокровищем своей семьи, главной и неповторимой. - Сесиль склонилась над ребенком, дотронувшись до сжатой в кулачок крошечной ручки. - Эрик, дорогой, подойдите же ближе, не бойтесь!

Новоиспеченный отец бросил взгляд на свою дочь из-за плеча тещи. Да, именно этого он и боялся. Девочка не только явилась непрошеной, подменив долгожданного сына, она лишила его настоящего отцовства, поскольку только мальчику может быть отдано сердце мужчины. Вдобавок ко всему эта куколка действительно станет главной в семье, заняв в душе Патриции принадлежащее мужу место. Она сделает дом Девизо домом Алленов. В горле Эрика набухал комок обиды, готовый пролиться слезами. Он крепко сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладонь и отступил к окну.

- Вы не находите, что малютка чрезвычайно похожа на маму и свою очаровательную молодую бабушку! - некстати воскликнула медсестра, пытаясь разрядить возникшее напряжение. - Мадам Патриция настоящая красавица и девчушка, думаю, в невестах не засидится.

- Пожалуй, мне пора идти - я не спал всю ночь, - склонившись над кроватью, Эрик поцеловал руку жены. Его холодный взгляд мельком коснулся ребенка. - Я позабочусь насчет имени девочки, дорогая.

Патриция благодарно улыбнулась и сжала пальцы мужа. Все-таки он очень великодушен. Ведь было сразу решено, что сына назовут Эриком, о девочке они и не думали.

Слезы снова потекли по её щекам и сквозь их теплую пелену женщина увидела крошечное личико с чмокающими, собранными в бутон губами. На пухлых щечках лежали длинные, абсолютно кукольные ресницы. Они дрогнули и медленно поднялись: на молодую мать пристально и серьезно смотрели круглые эмалево-синие глаза. Мгновение - одно короткое, пронзительное мгновение и тайна единства родившего и рожденного, давшего жизнь и вступившего в неё самая сокровенная тайна бытия, открылась Патриции во всей своей непостижимо-прекрасной, мудрой глубине.

... - Дорогая, я все уже решил, - сообщил вечером по телефону Эрик. Нашу дочь зовут Дикси. Дикси Девизо.

- Хороша, до неприличия хороша ! - хмурилась Сесиль, с плохо скрытой радостью глядя на вертящуюся перед зеркалом внучку. Ей следовало изображать строгость в угоду Маргарет - матери Эрика, прибывшей как и она в Женеву к празднованию шестнадцатилетия Дикси. Платье для торжества Сесиль привезла из Парижа и теперь ясно видела, что несколько просчиталась.

- Девочка так быстро растет ... Пат сообщила мне все размеры ... Но ведь юбку можно немного отпустить... - неожиданно для себя стала оправдываться Сесиль под осуждающим взглядом Маргарет Девизо шестидесятилетней маленькой сухой дамы, державшейся с королевской чопорностью. Маргарет, вдовствующая два десятилетия, боготворила сына и до сих пор не могла смириться с его женитьбой на парижской фиглярке. Маргарет считала, что быть кокетливой, красивой, а тем паче - актрисой недопустимая вульгарность, для женщины высшего общества. Сразу же после свадьбы сына Маргарет демонстративно покинула Женеву, посилившись вместе с сестрой в фамильном имении своего отца на севере Швейцарии.

Теперь в доме Эрика хохотали, галдели, резвились, пренебрегая всякими приличиями уже трое Алленов - вертушка Пат, её легкомысленная мамаша Сесиль, подкрашивающая седину, очевидно, лиловыми чернилами, и длинновязая, абсолютно невыносимая внучка. В роде Девизо дурная наследственность. Девочке всего лишь шестнадцать, а выглядит совсем невестой - деревенской невестой. Налитая грудь, румянец во всю щеку, возмутительно пухлые, словно зацелованные губы, которые она постоянно облизывает. А ноги?! Неужели настали времена, когда длиннющие ходули, растущие чуть ли не от ушей, считаются главным достоинством женщины, бесстыдно выставленным напоказ?

- Разумеется, платье мало, - категорически отрезала Маргарет. - И, на мой взгляд - чересчур кричаще. Ведь Дикси гимназистка, а не ... а не молочница. Этот бьющий в глаза цвет, обнажение руки... Не знаю, как у вас там в Париже... На мой взгляд, появляться в таком виде перед сверстниками совершенно недопустимо. Да у неё же все колени наружу!

- Маргарет, ( Дикси называла бабушек по именам ) персиковый - любимый цвет Сезанна! А расклешенная юбка сплошное очарованье, в ней так и хочется танцевать... Тем более мои колени все уже видели. И даже выше. - Дикси воинственно задрала подбородок. - Сейчас одна тысяча девятьсот восемьдесят первый год! Весь мир носит мини, а на спортивных занятиях мы и вовсе ездим почти голые по бульварам. Да, да - на велосипедных тренировках - вот в таких крошечных трусиках !