Хихиканье постепенно переросло в гомерический смех, Урдалак хохотал и, не в силах остановиться, покатился по земле.

Никогда еще юный принц не чувствовал себя таким униженным. И, не предупредив семью и не оставив записочки с объяснением, он покинул столицу. (Впрочем, принц был слишком мал, чтобы дотянуться до стола и оставить на нем записку. ) У будущего короля слезы текли ручьем, словно шел затяжной осенний дождь, и он решил, что будет идти до тех пор, пока слезы сами не перестанут капать. Слезы текли три дня. За это время он пересек большие равнины и дошел до опушки густого леса. Усталый и выплакавший все слезы, он опустился на мягкий мох, устилавший маленькую ямку, образовавшуюся под нависающим сверху корнем.

Будущий король никогда еще не уходил так далеко от своей столицы и теперь впервые видел огромные деревья, которые даже загораживали небо. Окружавшие его кусты, травы, цветы тоже были огромными, и он еще острее ощутил, какой же он маленький. Принц с удовольствием еще поплакал бы немного, но слез у него больше не было.

Не только высоченные деревья произвели впечатление на малыша. Пожалуй, больше его поразили лесные шорохи. Из чащи доносилось скрипение, царапанье, кудахтанье и даже пение; подобных звуков мальчик никогда не слышал. Понимая, что звери, издающие эти таинственные звуки, прячутся где-то здесь, в лесу, он начал сожалеть, что ушел так далеко от дома, не предупредив родных и не взяв с собой никакого оружия. Но самое неприятное заключалось в том, что он не запомнил дороги, по которой сюда пришел, а значит, он сбился с нее и заблудился. На лице принца проступило отчаяние.

Прислушавшись, он попытался представить себе тех зверей, чьи голоса звучали громче всех. Трели, доносившиеся откуда-то сверху, были благозвучными и мелодичными, их вполне мог выводить какой-нибудь соловей или щегол. От этих песенок принц приободрился. Но другие звуки были не слишком приятные, скорее тревожные, и не оставляли сомнений в том, что животные, издающие столь грозное ворчание, обладают большими челюстями и острыми клыками.

Впрочем, принц был слишком мал, чтобы заинтересовать хищников, даже тех, кто сидел на диете.

― Ну хоть здесь мне мой маленький рост пригодится! ― утешил себя мальчик.

Больше всего беспокоили принца звуки, то затихавшие, то становившиеся громче, но не прекращавшиеся ни на минуту. Голос был хриплый и жалобный. Животное то ли стонало, то ли пыталось исполнить какую― то унылую мелодию. Во всяком случае, оно явно пребывало не в своей тарелке.

Любопытство оказалось сильнее страха. Принц направился к месту, откуда, как ему казалось, доносились загадочные звуки. Чем ближе подходил он к источнику звука, тем больше крепла его уверенность в том, что тот, кто хрипит так жалобно, наверняка ужасно страдает.

Наконец в тени огромного валуна он увидел лежавшего на земле зверя. Густой шелковистый белый мех, могучие лапы с мощными копытами и огромные зубастые челюсти придавали ему вид симпатичный и одновременно грозный. Два крошечных глаза взирали на принца печально и ласково. Это был лошабак.

Юный принц приблизился к животному, несмотря на внушительные челюсти. Ему рассказывали о лошабаках. Эти звери водились на юге, на севере проживала их разновидность ― лошамоты. А раз перед ним лошабак, значит, он все время шел на юг.

На странице семьсот восемнадцать Большой книги был набросок лошабака. Теперь, когда он увидел животное вблизи, он понял, что рисунок был сделан крайне небрежно. Художник украсил лошабака смешными рожками, огромными клыками и жесткой, словно иголки у ежа, шерстью. Наверное, потому этих зверей и причислили к семейству дикобразовых.

Никаких иголок у лошабака не было, напротив, его белый мех был шелковистым и приятным на ощупь. Приблизившись, принц понял причину стонов животного. Лапа лошабака попала в ловушку для моль-молей. Моль-моли были любимым лакомством зверя, и он, не подумав, кинулся на приманку. Впрочем, даже если бы он подумал, все равно бы угодил в ловушку, так как при виде упитанного моль-моля лошабаки теряют разум и руководствуются только своим аппетитом.

Лошабак видел, что принц идет прямо к нему, но он так утомился, что не стал реагировать на появление маленького зверька неизвестной ему породы. Он лежал и набирался сил для следующего вздоха.

― Мой бедный друг, как тебя угораздило попасть в ловушку? ― спросил принц.

Лошабак, разумеется, не понимал языка минипутов. Зато принц быстро разобрался в устройстве ловушки. Это была запертая на замок клетка с зажимом, как в мышеловке. С помощью ключа охотник открывал ловушку и вытаскивал оттуда добычу.

Воспитанный в принципах справедливости, равенства и свободы, юный принц не мог дольше смотреть на страдания лошабака.

― Я попробую освободить тебя, ― заявил он, ― только давай договоримся, что, оказавшись на свободе, ты меня не съешь!

Лошабак издал стон, который вполне мог быть как знаком согласия, так и неким иным условием договора. Но принц уже принял решение. Осмотрев замок, он понял, что не сумеет отпереть его. Зато, если постараться, он может влезть в клетку и освободить лапу лошабака изнутри, не отпирая замка. Впервые принц порадовался, что он такой маленький. Без труда протиснувшись сквозь прутья, он стал разбираться в механизме защелки. Ничего сложного. Машины, изобретенные Миро для управления зеркалами, были гораздо более хитроумными, а он, как будущий король, обязан был уметь собирать и разбирать их с закрытыми глазами.

Мальчик вытолкнул три стержня, разнял два зажима и открыл ловушку. Лошабак выдернул лапу и испустил такое хрипение, что, даже не понимая его языка, легко можно было догадаться, какие чувства он при этом испытал.

Выбравшись из ловушки, принц подошел к спасенному им лошабаку.

― Ну как, теперь полегче? ― не без гордости спросил он.

Зверь помолчал, а потом морду его озарила широченная улыбка. Челюсти лошабака были такие огромные, что улыбка получилась действительно до ушей. Несмотря на травмированную ловушкой лапу, лошабак сумел подняться. Стоя зверь был в три раза выше принца, и тот в глубине души пожалел, что освободил этого мастодонта, не изучив его пищевые пристрастия. Однако лошабак взирал на своего спасителя с величайшим почтением и нежностью. Приложив раненую лапу к сердцу, лошабак произнес:

― Му-му!

И несколько раз повторил, словно пытаясь что-то объяснить.

Э... мнэ-э-э... а я Максиминианус Свистокрыл де Стрелобарб, принц Первого континента! ― сообщил мальчик, не слишком уверенный, что ответ его пришелся к месту.

― Ма-ма, ― ответил зверь, тыча копытом в принца. ― Му-му, ― добавил он, упираясь копытом себе в грудь.

― Э-кхм... знаешь, называться мамой как― то несерьезно, особенно когда ты ― будущий король, ― задумчиво произнес мальчик. ― Лучше зови меня папой!

― Па-па! ― весело повторил лошабак.

― Вот и отлично! Па-па ― Му-му! ― улыбнувшись, уточнил принц.

― Па-па ― Му-му ― Па-па ― Му-му ― Па-па ― Му-му! ― напевал зверь, все больше оживляясь и все сильнее ударяя в грудь и себя, и своего спасителя. Принц не выдержал такого напора и шлепнулся на землю.

Обхватив голову лапами, лошабак испустил отчаянный вопль.

― Ничего страшного, не волнуйся! ― ответил принц, поднимаясь и отряхиваясь. ― Со мной такое случается, я тоже не умею соразмерять свои силы.

Убедившись, что с мальчиком ничего не произошло, зверь вновь повеселел.

― Вот и прекрасно! Я тебя освободил, ты меня не съел, мы квиты! Теперь тебе лучше пойти домой, а то твои домашние наверняка беспокоятся! ― произнес будущий король, чувствуя, что новый знакомый становится обременительным: по мнению принца, зверь был слишком велик, чтобы его стоило приручать.

В ответ Му-му лишь тяжко вздохнул и захрипел еще печальнее, чем прежде. А потом махнул копытом куда-то в сторону. Посмотрев, куда ему было указано, принц увидел два огромных капкана. Стальные челюсти сжимали два неподвижных тела, покрытых белым мехом. Семья Му-му была здесь, рядом, но сам он вовсе не хотел присоединиться к ней.