Оказывается, с соседнего сарая мужики, которых с тюрьмы здешней пригнали, сговорились с солдатами, прихватили пару пленных поотчаяннее — из привезенных — да ночью и дали деру: три солдата и семь пленных. Да не так просто: офицерика белобрысого, конвойного начальника, порешили. Дождались, когда он пьяный караулы пойдет проверять, — да прямо в глотку штыком и засадили. Отрядили погоню — да чего там! — поди, угадай их — куда они дернули.

Сменили конвой. Всю роту. Пригнали на их место японских солдат. С этими — не больно-то! — табачком не разживешься, — так и норовят штыком пырнуть. Макаки. Сидит Никифор, переживает. Вот угораздило меня в тот сарай не попасть! Все одно прицепился бы… Посвистывал бы счас на свободе-то! Мечтает. А рядом на соломе трясет усами старый солдат Никола Хренов, байки травит: я, говорит, у япошек второй раз в плену обитаюсь. Я у них ишо в японскую пленным числился. И такой ведь это, братцы, народ, — дадут им эту рису, дак палочки две махонькие возьмет — раз-раз! — в секунд все смечет. Да аккуратно так. Смехота, да и только. Нехристи, одним словом. Ну, мне горе не беда. Я, робя, за ривалюцию все стерплю! И зорко так всех оглядывает.