В 6 вечера теплоходы один за другим отчаливают от гхата (пристани), а наш колесник не торопится, пропуская их вперед. Ведь пароходу надо развернуться, и тогда этот динозавр перегородит фарватер. Последний гудок, и начинается суматоха: торговцы с лотками бегут по трапу на берег, лопасти колес месят воду. Мы замыкаем речной караван, идущий вниз по Буригангу.

Лишь только паровик касается причала своим крылом, ограждающим колесо, как на палубу устремляется стая лоточников. А с другой стороны нас берут на абордаж лодочники, чьи челны доверху нагружены кокосами. На берегу рикши бьются за пассажиров, сошедших с трапа, за тех, кому дальше по суше. А через реку в дальние селения, скрытые плавнями, клиентов доставят лодки с бамбуковыми навесами. Их здесь тоже не меряно. Все, что может плавать, здесь плавает. Буйвол, отбившийся от стада, вплавь преодолевает широкую Мадхумати, (а мы уже идем по этой реке). Рыбаки тянут улов, оставив для нас узкий проход по фарватеру.

Пассажиров на борту все меньше и меньше. К вечеру, на закате, чалимся у причала Монгклы. На рейде — несколько океанских сухогрузов, облепленных местными баржами. До Сундарбана и Бенгальского залива отсюда рукой подать, но без бумаги от лесхоза здесь делать нечего. Полицейский, сосед по каюте советовал добыть ее в Кхулне, а полицейский всегда прав. Еще три часа тащимся до конечной Кхулны. Осаду рикш выдерживаю с честью и, став добычей самого проворного, еду в гостиницу на ночлег.

Контора лесхоза — в десяти минутах ходьбы от отеля. Такое впечатление, что очутился в заведении «Рога и копыта». Все шуршат бумагами, дышат на печати. Начальник, отвечающий за Сунларбан. выдает мне лист-анкету и продолжает бумажные игры. Изучив ее, надувает щеки и, важно кивнув, передает своему заму, восседающему за соседним столом. Тот начинает вес сначала: читает бумагу по складам, шевеля губами. На это уходит уйма времени. Но я спокоен, целый день в запасе и никуда торопиться не надо. От губастого бумага уходит к его помощнику. Тут, похоже, будет длинная история: помзамзав при чтении шевелит ушами. Наконец и ушастый кивнул: «Не возражаю», и вроде бы, бумага должна отправиться по восходящей. Но умом контору не понять — прошение пошло куда-то вбок, где его уже подшивают в какую-то папку. Слышен треск пишущих машинок; по телефону кто-то называет мое имя — согласовывают у вышесидящих. Оно и понятно, ведь Сундарбан — это приграничный район, а спецслужбы должны быть в курсе.

Через час робко осведомляюсь у босса:

— Большие проблемы?

Он, словно очнувшись, отрывается от бумаг, удивленно глядит на просителя и что-то кричит толпе госбюджетников, присосавшейся к лесхозовской кормушке.

— Еще  пять минут, — слышу в ответ, а между тем начинается  поиск затерявшейся папки с моим прошением.

Это значит: «Вопрос изучается». Наконец искомый документ с разрешением вручается просителю под расписку в трех экземплярах; сама же бумага — в 4-х. Это большая удача. Сильная бумага откроет ворота Сундарбана.

Откланявшись, выхожу на улицу. Не проходит и двух минут, как рядом тормозит велорикша. В коляске — человек в штатском, с папкой в руках. Он явно не леспромхозовский. Он называет мое имя и спрашивает, был ли я только что в конторе. Да, видать, дело поставлено здесь четко. Значит, в лесхозе время тянули для вида, чтобы оперативник смог доехать до конторы и выйти на контакт.

Впрочем, за мной ничего не числится, и я спокоен. Видели мы таких, с корочками! Кстати, надо, чтобы он их предъявил...

Широко улыбаясь, «комитетчик» протягивает визитку, на которой значится: «Мистер Халилур Рахман. Туры в Сундарбан». Ниже — адреса и телефоны в Дакке, Кхулне и Монгкле. Приятная ошибка... Но у мистера Рахмана и в лесхозе все схвачено, да и на пристани, похоже, расставлены его люди. Спрашиваю про стоимость тура. Она разумная, если бы разделить ее человек на 5-6 участников поездки. Для одного — цена кусачая. Решаем так. Если объявится еще несколько человек — любителей тигров в плавнях, то люди Рахмана найдут меня в Монгкле. Если нет — буду действовать самостоятельно.

От Кхулны до Монгклы по шоссе 40 километров и две паромные переправы. Выхожу из автобуса и сажусь в лодку, набитую местным людом. Через пять минут мы на противоположном берегу, в Монгкле. У пристани покачиваются небольшие катера. С одного из них меня уже засекли: машут рукой и кричат: «Сундарбан!» Этот ход мысли мне нравится, и я жду, пока паренек с катера переберется на берег. Слово за слово, и выясняется, что он работает не на Рахмана, а от себя. Продолжая разговор, направляюсь в диспетчерскую порта — может быть, подбросят к тиграм на служебном катере? А Рашид, паренек с катера, пытается увести клиента в сторону — ему не нужна конкуренция.

За обшарпанным столом восседает начальник порта, и нас мигом окружает толпа любопытствующих. С ходу выясняется, что катера у них нет и нужно нанимать частное судно. При этом необходима осторожность: в плавнях шалят «дакойты» — вооруженные грабители. Судовладелец стоит рядом; спрашиваю у него про цену. На миру, среди своих, ее особенно не заломишь, и звучит довольно приемлемая цифра. Но все же дороговато. Вынимаю рахмановскую визитку и начинаю: «А вот мистер Рахман...» Услышав имя конкурента, Рашид тут же снижает плату на четверть, и мы бьем по рукам.

Несу вещи в гостиницу «Сингапур», окруженную фруктовыми рядами. Здесь и папайя, и мандарины, и бананы, не говоря уже о лимонах. Надо готовиться к завтрашней поездке. Но сначала — и это главное — обменять лесхозовскую бумагу на пропуск, для чего добираюсь катером по реке Пусур к первому лесному кордону Дангмари.

Как закусочные «Макдоналдс» похожи друг на друга в любой точке земного шара, так и контора в Дангмари напоминает филиал «Рогов и копыт». Те же груды бумаг на столах, те же запыленные связки на шкафах. Правда, народу здесь поменьше, но нравы и ухватки — не отличить от кхульневских. Встречают той же фразой: «Народ в Бангладеш бедный, но хороший...» Как и раньше, бумаги начинают ходить по кругу. Правда, есть и отличие. Кхульневские аппаратчики дефилировали по приемной в брюках, а здесь все облачены в цветастые дхоти. Наконец, круг замыкается. Ставлю подпись под обязательством выполнять все заповедные предписания: крокодилов не пугать, обезьян не гонять, на тигров не охотиться.

Вношу плату — несколько долларов за два дня пребывания в Сундарбане и получаю на руки еще одну бумагу, на этот раз уже окончательную, в двух экземплярах. Этот пропуск — ключ к заповеднику.

Утром до рассвета, тихо выскальзываю из «Сингапура» и иду на причал. Там меня поджидает вчерашний Рашид с парнишкой, похожим на подпаска. Перебираемся на катер с вызывающим названием «Саддам». Не мешкая, механик-подпасок запускает движок, и «Саддам» снимается с якоря в рейс — вниз по Пусуру, к плавающим тиграм. Течение попутное — время отлива. Катер сопровождают кувыркающиеся дельфины.

За кормой — застава Дангмари, последние жилые дома. Начинается территория заповедника; ниже по течению могут промышлять только рыбаки — без права пребывания на суше. Да и не особенно здесь пребудешь: берега покрыты мантрами и зарослями сундари, в лес не углубиться. Кое-где стволы деревьев помечены красными полосками. Это значит, что здесь начинается служебная просека, проложенная в джунглях.

Редкие кордоны расположены там, где Пусур принимает боковые притоки. Здесь раздолье для крокодилов, а вот и один из них: трехметровое пресмыкающееся медленно плывет мимо лодки, приткнувшейся к берегу. У каждого свои заботы: лесничий возится с неводом, крокодил высматривает добычу. Интересно, какие у него взаимоотношения с дельфинами?

В Сундарбане охота категорически запрещена, и животные здесь непуганые. Там, где есть выход к реке, свободный от мангров и сундари, непременно кто-то пасется. Рашид хватает меня за руку и показывает на отмель. Впереди — смешанное пастбище: здесь и табун пятнистых оленей, и стадо кабанов. Живность исчезает в зарослях лишь в самый последний момент, когда «Саддам» проходит мимо, озадачивая лесных обитателей своей тарахтелкой.