Прогуляв неделю по городу, покрытому инфарктными пятнами тишины, Зайцев стал на круг получше относиться к господину директору Рыжему - любой серьезный переворот, опирающийся на это население, вышел бы очень неловким и очень уж кровавым, и последствия предсказать он лично не взялся бы. А от статуса кво веяло той же тихой безнадежностью, что от инструкций для гражданского населения на случай атомической войны - вот одно радует в том мексиканском деле: больше эту мерзость никто применить не рискнет, нет таких людей на свете.

Нет, от такого выбора к кому угодно побежишь, право же.

Только про лису подумал, а тут и звонят с КПП - приехал. Ждали с утра, а он с вечера, и чуть ворота грузовиком не снес, когда не поторопились открывать. Ну, впустили, конечно, ворота закрыли и в вилку взяли. Распоряжений ждут. Казалось бы... а если бы у него там взрывчатки полный грузовик? Ее среди чурок топливных спрятать - легче легкого. Конечно, на всем черном рынке сейчас столько взрывчатки не найдешь, - а все-таки? И ведь воевали же все, - а все равно армия мирного времени, что с ней ни делай. Беда.

Господин директор ВЦ был не к месту и не вовремя. Просить запчастей он должен был поутру, когда Ульянов вернулся бы из Гатчины. Выехать в три, вернуться к девяти, тут же принять просителя, отказать просителю. Время до двух ночи Илья Николаевич считал своим. Ошибся. Не принимать доктора Рыжего нельзя, его еще неделю надобно терпеть - чем доктор и пользуется, являясь, когда ему удобно, а не когда договорились. В 11 часов ночи. Стрелки на часах напоминали пинцет, готовый ухватить насекомое.

- Цельная личность, ничего не скажешь, - проворчал он в ответ на доклад Зайцева. Тот удивленно дернул головой. - Сплошные закономерности, - пояснил подполковник. - Наглость ожидаемая и... системная.

Ораторское искусство ушло, как в песок, в снега Луги и Кронштадта, Выборга, Тихвина и Волхова. Ульянов хотел поужинать и поспать пару часов. Поужинать можно и в обществе доктора, впрочем. Подполковник вздохнул и велел пригласить.

Закономерная цельная личность сумела поразить сразу же: отказалась не только от ужина, что могло бы быть форсом, - куда уж ему снисходить до армейских харчей. Отказался гость и от чая с коньяком, чего не сделал бы по нынешним временам и по холоду да хоть кто угодно. На удивление Ульянова объяснил - не может, горло перехватило. А говорил вполне обычно, только больше злости с наглостью, меньше вальяжности и манерности.

Зайцев все равно поставил высокий стакан, налил на три четверти.

- Вы, Владимир Антонович, руки на него положите и подождите. Оно и отойдет. Выдумали же - гонять ночью.

- Спасибо большое. Попробую. - А говорит так, будто ему не стакан, а живую и живородящую гадюку предложили. - Значит, так. Остатки заказа я привез, все в кузове. Колонна прибудет сюда вечером первого. Вот, - извлек из кармана блокнот и карандаш и начал писать, не замолкая, - позывные и прочая для тех людей, с которыми вам предстоит координировать действия в городе. У них, как вы понимаете, те же самые системы связи того же происхождения. Нарушать договоренности с этими людьми... категорически не рекомендую.

Человеку, пообещавшему в залог свою любовницу со свитой, персонал лаборатории и несколько грузовиков уникальной техники, так говорить не стоило бы. Впрочем, напоминание об этом Ульянов сам расценил бы как мелочное и недостойное. Оставалось кивать, слушать и запоминать, - благо, говорил гость в основном по делу... и не детей же с ним крестить, право слово, да и что взять с пронырливого, изобретательного, но безнадежно штатского франта? Хотя злость его отчасти облагораживала. И костюм на сей раз строгий - слегка старомодная тройка. От истовой белизны воротника и манжет на Ульянова прямо-таки веяло хлорной известью и кипячением с керосином.

Инструкции заняли пятьдесят минут. Пинцет стрелок уже почти уловил за ножку полуночного паука. Господин Рыжий не успокоился и не притронулся к стакану.

- Нет, мы не сошли с ума. Нет, никто не собирается трогать продуктовые склады. Под нож, вернее, под огонь пойдет несколько жандармских заправок. Да, они рассредоточили часть по городу, а мы кое-что нашли. А вот слух действительно пустят, что горят продуктовые. Да, жалко, но выглядеть все должно серьезно.

- Суток не маловато будет? - спросил Ульянов. Сейчас он больше всего боялся, что город просто не поднимется. Опара подкачает, тесто не взойдет. - Морозы, праздники...

- Достаточно. И хорошо, что морозы и праздники. В городе под миллион не очень вменяемого, а если точнее - почти совсем невменяемого гражданского населения.

- Насчет городских властей я бы согласился, а население-то чем вам не угодило? - хмыкнул Ульянов.

Население как население, даже разгула преступности нет. Спекуляции, грабежи, мародерство, подделка продовольственных талонов - в степени неприятной, но умеренной. В Бологом горожане разграбили продуктовые склады, забив оцепление до смерти голыми руками. Склады в тот же день сгорели. Остатки гарнизона разбежались, спасаясь от погрома: пожар вменяли им в вину. В Твери местный Союз промышленников стакнулся с жандармерией и установил террор. Единение сердец продолжалось, пока не кончилось продовольствие. Арестованные "враги Отечества" и "предатели народа", числом тысяч пять, до ссоры меж головами гидры, увы, не дожили.

- Чем оно мне могло не угодить? Вымирают потихонечку, есть друг дружку начали. Силы какие-то есть, но и край им виден. Самое время для пароксизма.

- Владимир Антонович, где вы средь зимы нашли муху?

- Прошу прощения, Илья Николаевич, это у меня с утра день не задался.

Ульянов не без печали осознал, что правила хорошего тона и интересы выгоды требуют от него выразить сочувствие и поинтересоваться сутью неприятностей временного компаньона и единомышленника. Поинтересовался.

- С утра, как вы знаете, у нас, согласно плана, поломался генератор, а я не люблю калечить технику, которая могла бы работать и работать. В то же самое утро люди Парфенова нанесли визит на одну из моих конспиративных квартир, в результате погиб достаточно полезный человек из числа уголовников - и мне еще предстоит выяснять, какая именно подземная фауна его туда пригнала ни свет ни заря, - покончила с собой связная, а хозяйку квартиры, мою давнюю знакомую и бывшую сотрудницу лаборатории, уже мне пришлось отравить за полной нетранспортабельностью и нежизнеспособностью. Потом я сходил на Очаковскую и выяснил, что визит был не случайным, и что, за вычетом дурацкой сентиментальности, эти люди понимают свое дело. Собственно, поэтому я и не стал ждать утра. Не хотел, чтобы при каком-нибудь "случайном" обыске обнаружились ваши коммуникаторы. Зашел домой поесть и узнал, что стал отцом.

Ульянов едва не пропустил финала монотонно-злого перечисления. Придавил вздох. Еще только в это не хватало лезть!.. но его интересовали колебания цен на рынке залогов и заложниц. Жизненно интересовали. А на петербургском красавчике не написано, не удерет ли он в последний момент на сторону своего политического приятеля или не вытворит ли еще какую-нибудь пакость посолиднее. Не похоже, чтоб он хотел быть отцом.

- Это, как я понимаю, стало неприятным сюрпризом? - поинтересовался Ульянов. Легкости, светскости и цинизма не хватило, правда: завидовал.

- Спасибо за точное преуменьшение. И я неправильно выразился сам. Узнал, что стану. Просто предотвратить это уже нет никакой возможности... эта... безответственная женщина не то не разбирается в элементарной биологии, не то просто ни о чем не думала.

В том, что в армии называлось "тесным мужским кругом" Ульянову доводилось слышать и не такое, а многое похлеще. Гость еще держался в рамках приличия. Ему можно было даже посочувствовать. На словах. В глубине души подполковник считал - лет двадцать пять из своих сорока, - что лучшее средство избежать таких сюрпризов совпадает с седьмой заповедью; в крайнем случае, с уточнением: "...а прелюбодействуешь, так с теми, от кого дети тебе будут в радость".