Вот тут-то и грянуло.

Юный силач Эльдар выступил вперед.

— Ищут вора, а вор тут, — задорно и на смешливо сказал бывший батрак Мусы. — И не один здесь вор, — дерзко продолжал он, — все жадные, все ненасытные люди — воры. Вот как думаю я.

По толпе прошел ропот, раздались возгласы:

— Пусть отсохнут у меня уши, бойко сказано… А что же это за страна, где все воры? Где же это так?

— У таких князей, как Шарданов, и таких хозяев, как наш Муса! — повторил Эльдар.

До того неожиданно было все это, что старики растерялись. К Аральпову не сразу вернулся дар речи. Ярость душила его.

— Вот оно как… Далеко зашли… Нет, тут… тут… — А что именно «тут», так и не удалось ему выговорить.

На помощь пришел Гумар:

— Видно, у парня живот разболелся, и его понесло.

Но Аральпов держался другого мнения и не считал, что дело только в том, что у парня разболелся живот. Он вдруг выхватил маузер и выстрелил. В ответ на его выстрел в воздух в руке Жираслана с силой выстрела хлопнула нагайка.

Бунтовщик и вольнодумец Астемир, который во время всей этой сцены невозмутимо стоял перед столом, обратился к Аральпову:

— Ваше благородие! Я и сам приду к тебе в участок, если будет нужно, а сейчас тебе, Залим-Джери, лучше уйти отсюда.

Пристав круто повернулся:

— Да-с, мы еще поговорим.

Щелкнул каблуками и скрылся в дверях. Через минуту по ту сторону дома застучали копыта коня, уносящего пристава со двора.

— Закроете ли вы свои рты-сундуки? Ваши матери еще вздохнут о вас, — пробасил Гумар. — А я уж подумаю и об объездчике, и о его племяннике… Я-то уж подумаю!

— Ты подумай лучше о самом себе, — спокойно сказал ему Жираслан. — Лихое время наступает, если батрак говорит такие речи.

Жираслан ускакал. Но люди еще долго не расходились и шумели до самого вечернего намаза.

По случаю рождения сына Муса с невиданной щедростью выставлял угощения. Во двор то и дело въезжали арбы, нагруженные бараньими тушами и огромными, в рост человека, кувшинами, наполненными пенистою махсымой[5]. Из плетеных корзин торчали гусиные и куриные лапки. Старые женщины в темных шалях восседали на корзинах и плетенках с дичью, иногда рядом с бабкою сидели детишки. Это прибывали дальние и близкие родственники Мусы.

Счастливые супруги встречали гостей приветливыми словами, но все же мера почестей всегда соответствовала ценности подарка. Конечно, Муса не заглядывал в корзины и даже делал вид, будто эта сторона дела его не интересует, тем не менее он хорошо знал, чего и от кого можно ожидать.

Мариат принимала женщин. Тройное объятие, улыбка, слова взаимной почтительности и доброго расположения — и, весело щебеча, Мариат ведет гостей к столу. Кучера и погонщики в широкополых шляпах несут дары.

— Да не омрачится торжество! Пусть наследник будет радостью родителей, сделает их старость безгорестной, приумножит состояние… Клянемся аллахом, было бы грех не посетить вас в такой день… Да будет праздник бесконечным!

— Ах, мои родные! Без вас радость была бы неполной, — отвечала хозяйка. — Я так счастлива!

На дворе под черепичной кровлей — признаком богатого дома — вдоль стен уже пестрели нарядами девушки аула, застенчиво прикрывающие лица легкими шарфами. Парни, толпясь, поглядывали: тут ли желанная? Грянула музыка, парни ударили в ладоши.

Девушек вовлекали в круг одну- за другой в том порядке, в каком они смущенно выстроились под стеной, но если при этом была очередь хорошенькой, то, разумеется, находилось сразу несколько кавалеров. Те, кто помоложе, по обычаю уступали старшим и возвращались в круг, усердно прихлопывая в ладоши. А счастливый кавалер горделиво и задорно кружился ястребом вокруг плавно скользящей девушки…

Эльдар был в трудном положении. По возрасту еще не пришла пора Сарыме выходить на танцы. Поэтому она скромно держалась со сверстницами в дальнем углу двора, куда оттеснили их танцоры. Из этой группы девушка могла войти в круг лишь в случае, если парень приглашал именно ее…

Но, видно, не только пылкое и- мужественное сердце Эльдара было растревожено красотою Сарымы. Покуда Эльдар колебался, из круга бойко выскочил парень и, поправив шапку, блестя глазами, остановился перед Сарымой. Ясно — сдержанно красивый жест приглашения на танец обращен к ней… Э-эх! Простофиля! Эльдар клянет себя за свою медлительность. Вот с загоревшимися щечками, потупив глаза, Сарыма проплыла за парнем вблизи Эльдара, и теперь все танцоры спешили обратить внимание Сарымы на свою лихость, наряд, оружие.

Начали парный танец. Эльдар рассчитывал, что тут Сарыма окажется рядом с ним, но, увы, его соперник не отпускал девушку. Конечно, разве может Эльдар оспаривать счастье у парня, одетого так богато?.. Где Эльдару добыть такой же расшитый бешмет, дорогую шапку из курпеи[6] и, наконец, сверкающий серебром кинжал, какими щеголял Газыз Абуков, молодцеватый племянник Мусы?:. Пары шли по кругу.

— Асса! Асса!

Танец разгорался. Сарыма переходила от одного к другому кавалеру, и каждый норовил покрепче пожать ей руку, отчего у девушки выступили на глазах слезы. Но выйти из круга считалось неприличным… Почему Эльдар не спешит ей навстречу? Почему он не оставляет Гашане? Не знала Сарыма, что Эльдар был бы рад оставить Гашане и взять за руку Сарыму, но никто не перенимает у него Гашане, а оставить девушку во время танца — значит обидеть ее.

Только перед самым концом танца — «Асса! Асса!» — один из кунаков Эльдара — Келяр — выручает его: приглашает Гашане, и она уходит к Келяру. Преодолевая волнение, Эльдар перенимает Сарыму. Эльдар увидел ее счастливую улыбку, понял, что хотела она сказать ею, — и все недавние сомнения как рукою сняло. Эльдар не сводит с нее глаз. Она отвечает лишь уголком бархатного глаза, но большего ему и не нужно, и хочется, чтобы это длилось бесконечно… Но в жизни так не бывает.

— Джигиты! — раздался чей-то зычный голос. — Молодые удальцы!

На крыльце дома в группе самых знатных гостей стоял Жираслан. Увлеченные танцами, не все видели, как он появился на празднике. Из распахнувшихся дверей неслась застольная песня, слышались выкрики, стук посуды — пир шел горою.

— Приветствую вас, джигиты!

Жираслан, видимо, был в ударе и чувствовал себя владыкою пира. Его наряд был богаче обычного. Лицо с длинными, холеными, шелковыми усами дышало здоровьем, весельем, самодовольством красавца.

Молодые спутники восхищенно окружали его, и тут же важно топтались старики, успевшие изрядно хватить за пиршественным столом.

Жираслан был в хорошем настроении.

— Слушайте меня, джигиты! — властно крикнул он. — Уже вечер — время почтеннейших стариков готовить себя ко сну и размышлению. Но сегодня койплиж — праздник! Это говорит само за себя, джигиты! Мы не мешали вам показывать свое искусство, теперь надо уступить место старшим, они покажут, чего стоит седовласый мудрец. Правильно ли я говорю?

Из группы стариков ответили веселой шуткой. Молодежь, не прекословя, согласно обычаю, почтительно очищала площадку. Эльдар с Сарымой расстались.

— Музыканты! Кафу! — скомандовал тамада. — Почтеннейшие! Прошу!

В лунном свете было видно, как вино и задор разрумянили престарелых танцоров. Один за другим, постукивая палками, спускались старики по ступенькам и вступали в танец. Гости столпились на крыльце.

На праздник приехали Аральпов и Гумар. Тучная фигура Гумара чернела в дверях. Один Аральпов оставался за столом и похрапывал в темном углу. Девочке, дочери соседки, было поручено важное дело — конским хвостом она отгоняла мух от высокого, но беспокойного гостя.

Первыми под звук кафы вышли на круг два весельчака — дед Еруль и дед Баляцо.

Да! Старики умели показать свое искусство!

Недаром о прошлом деда Баляцо ходили легенды. Да и Еруль не всегда трясся на клячонке. Если верить другим старикам, и он был в молодые годы не последним джигитом.