— Кого? — облизнувшись, поинтересовалась Элис.

— Ну, Петушка, например.

— Не надо, мне и здесь хорошо, — снова вскочил на козырек крыши петушок.

— Хорошо, — тут же согласилась Яга, — тогда выкупите меня.

— Откуда? — поперхнулись угощением подруги.

Увидев заинтересованность девочек, Яга гордо произнесла:

— Выкупите меня из плена алчности, омута жадности, силков ненасытности.

— Неужели есть такое? — искренне удивилась Элис.

— Раз говорит, значит, есть, — кивнул головой Петушок, — я ей верю!!!

— Есть, есть, ещё как есть. Между прочим, в этом плену не только я нахожусь. Ну, так что? Выкупите?

— Мы подумаем, — поблагодарив гостеприимную хозяйку, стали прощаться с ней подруги.

Но тут, словно вспомнив о жизни, зашевелился биолог-зоолог.

— Очнулся, родимый. Иди домой! — крикнула ему Ядигида.

Подойдя к толстяку сзади и схватив за шиворот, она потащила его в лес, в сторону горы.

— Совсем мужик обалдел от счастья, — приговаривала она, пыхтя и отдуваясь, волоча по земле биолога-зоолога, который как завороженный смотрел только в одну точку. Точкой этой был огромный Алмаз, прозрачный, как слеза.

Затащив потерявшего дар речи пленника на вершину горы, госпожа Ядигида стала, словно немому, жестами показывать куда идти, и как это делать, пальцами изображая походку.

— Иди за ними и покажи им, где находится зверинец.

Видя его бессмысленный пустой взгляд, Ядигида понимала, что её слова толстяк не слышит.

— Ну и люди, ни поймать, ни выгнать!

Махнув на толстяка рукой, она стала спускаться со склона горы. Казалось бы, наступила минута, когда можно порадоваться удачной сделке, но толстяк, словно помешанный, неотступно следовал за Ядигидой.

Ядигида приоткрыла рот от изумления. Она вновь схватила его за шиворот. У неё зачесались руки. Ей безумно хотелось вышвырнуть толстяка за тридевять земель. Но она опасалась, что тогда его никто ни за что не найдет. Элис с Кикириллой весело хохотали, наблюдая за бесполезными попытками Ядигиды избавиться от пленника. Вскоре все поняли, что пока его лучше оставить у Ядигиды. Кикирилла в это время сходит за Желми и Белли и отправит их в город вместе с биологом-зоологом.

Летние вечера не торопились опускаться над городом. Словно чувствуя, как люди соскучились по теплому воздуху, солнечные лучи прогоняли сумерки и властвовали над природой. Воздух звенел от детских голосов…

Учебный год закончился. Элис была свободна, но побывать на даче не удавалось. Пришло письмо от старшего брата из армии. В нем сообщалось, что он ходил в плавание до Австралии, и может быть скоро приедет в отпуск. Мама уже, наверное, сто раз перечитала письмо. От слез и рук бумага сильно помялась и истерлась на изгибах.

Элис заглянула в атлас по географии. По линейке до Австралии получалось чуть более двадцати сантиметров. Приложив линейку к своей стопе, Элис поняла, что до Австралии получается ровно шаг. Теперь понятно, почему Антон пишет, что он ходил, а не плавал. Только непонятно, зачем тогда служить на корабле.

Элис очень хотелось увидеть брата, она скучала по нему, но она также скучала и по Кикирилле. Элис села и написала Антону письмо. Она поведала ему, что мама ходит каждый день на вокзал и встречает поезд, она так сильно его ждет, что даже перестала думать о даче. Элис тоже ждет Антона, но её беспокоит, что все-таки там творится (это она писала о даче), вдруг тля или гусеницы напали на смородину.

Элис дала почитать письмо маме, но хитрость не удалась. Мама продолжала упорствовать, пока однажды, недели через две, папа ни позвал их на дачу. Они решили, что мама останется дома, а Элис с папой пойдут и проверят смородину.

Никогда ещё дорога не казалась такой длинной. Когда показался любимый маленький домик, Элис галопом промчалась сквозь кусты смородины, сбила с ветвей тлю, потерявшую бдительность, и поскакала в глубину сада. В это время папа втащил раскладушку в единственную комнату, которая служила и спальной и гостиной, и столовой, и установил её у одной из стен.

— Можешь погулять, я отдохну немного, — сказал он, отворачиваясь к стене.

Уговаривать не пришлось. Элис помчалась по знакомой тропинке в лес.

Когда до крыльца Кикириллы оставалось метров пять, дверь дома неожиданно распахнулась. Но появилась не Кикирилла, на порог размашистым шагом вышел Кедр. Вид у него был явно недовольный. Но, увидев Элис, он расцвел.

— Куда вы запропали! Заходите, заходите! А впрочем, заходить необязательно. — Кедр отвернулся и вытащил из-за дверей упирающегося Вьюна. Вы случайно не знаете, где сейчас Кикирилла? — спросил он у Элис.

Элис не знала.

— Твое счастье, что не знает, — схватил он за шиворот Вьюна. — Давай тряси свои паршивые книжонки, подлая твоя душа.

Вьюн вздернулся, на его побледневшем лице проступили капли пота.

— Я, я, я… Да у меня медаль за заслуги… — нервно заморгал он, его усы штопором взметнулись ввысь. — Вы гнусно обзываетесь!

— Да мне для тебя даже таких слов жалко! — сквозь зубы презрительно заскрипел Кедр. — Представляешь, что он натворил? Он продал наш золотой корень!

— Как продал? — удивилась Элис. — Разве возможно его продать?

— Отвечаю — невозможно!!! А этот негодяй умудрился продать. В старом городе…

Кедр тяжело вздохнул и сплюнул в сторону. Побагровев от ярости, он схватил Вьюна за грудки и затряс. Казалось, он приложил всю свою богатырскую силу и Вьюну пришел конец… Но вдруг Кедр жалобно всхлипнул и простонал:

— Миленький, хорошенький, ты хоть вспомни, где он расцвел…

Вьюн сполз на ступень, но та прогнулась и отшвырнула седока. Перевернувшись в воздухе, Вьюн плашмя шлепнулся на землю. Еще бы немного и он опустился бы в кресло, но кресло предусмотрительно отодвинулось в сторону.

Вьюн жалобно застонал, и дрожащими руками стал перелистывать станицы своего блокнота. Он стал тыкать пальцем, с обгрызенным ногтем, в исписанный листочек.

— Вот сюда, сюда, записал, а теперь этого листочка нет. Кто-то поглумился над моей рукописью, истерзал мою собеседницу.

Вьюн уткнулся лицом в замаранные чернилами листы, и зарыдал. По краям обложки потекли фиолетовые струйки. На лбу отпечаталась буква х, в виде креста.

— Я никому не рассказывал, где он расцвел… — стонал Вьюн. — Но покупатель был такой вежливый, такой почтительный, он так внимательно меня слушал…

— Зачем тебя понесло в город? — цыкнул на Вьюна Кедр.

— Так ведь, за Желми пошел.

— Тебя кто просил?

— Так ведь, душа…

— Еще раз скажешь о душе, разорву на части, — серьезно пообещал Кедр.

— Во, во, — насупился Вьюн, — вам бы лишь бы разорвать, да гадом оскорбить. А тот слушал, внимательно слушал, хорошие слова говорил. Он мне Вьюн могучий, а вы — Вьюн ползучий

— Всех нас за красивое словцо продал…

— А Кикирилла знает? — спросила Элис.

Кедр отрицательно покачал головой.

— Даже не представляю, как ей об этом сказать…

— Я должна была это предвидеть.

Голос заставил всех вздрогнуть. За разговорами никто не заметил, как подошла Кикирилла. Она невольно подслушала, но сейчас тонкости этикета мало кого волновали — случилось страшное…

Кикирилла насупилась и вдруг просто, по детски заплакала.

— Я хочу к прабабушке! — утирая кулаком слезы, всхлипывала она. — Я не хочу быть хозяйкой леса, не надо мне короны.

— Ну, ну, — Кедр присел на ступень и ласково склонил голову девочки к себе на плечо. Он вытащил из своего дупла платочек, вышитый яркими цветами и вытер слезы правнучке Кикиморы болотной.

— Провидение не могло ошибиться, выбрав тебя хозяйкой. Хотя я согласен, такие повороты не по плечу даже старожилам тайги. Но ты же справляешься! Все, что в жизни делается, кому-то необходимо.

— Не хочу! — в голос разрыдалась Кикирилла. — Я маленькая девочка, меня никто не боится и не слушается.