Раздумывая об этом, он чувствовал себя уязвленным. Она же провинциалка и, судя по всему, довольно бедная - живет с родными в убогом, скудно обставленном и весьма непритязательном деревянном домишке, сколоченном на американский лад; к тому же она лишена таких выгодных союзников, как нарядные туалеты, драгоценности и светские манеры. Гарри не мог понять всего этого. Но она притягивала его - и в то же время держала в некотором отдалении. С нею он забывал, что дом Хокинсов - жалкая деревянная лачуга с четырьмя комнатками на первом этаже и мезонином наверху: для него это был дворец.

Лора была, пожалуй, старше Гарри. Во всяком случае, она уже достигла того возраста, когда зрелая красота женщины кажется более законченной, нежели робкая нежность девичества; своим оружием она научилась владеть в совершенстве и точно знала, какую долю девичьего лукавства и непосредственности следует сохранять без ущерба для себя. Ей часто приходилось наблюдать, как многие женщины вносят слишком много наивности в свое поведение, сами не подозревая, какую ошибку они совершают. Такая женщина всегда могла бы привлечь Гарри, но только женщина, наделенная холодным умом и владеющая искусством очаровывать, могла заставить его потерять голову, ибо Гарри считал себя человеком бывалым. Но у него и в мыслях не было, что он является всего лишь подопытным кроликом; Лора не без удовольствия испытывала силу своего ума и чар на человеке совсем другого мира, - ведь таких, как он, она до сих пор встречала только в книгах.

Ибо у Лоры были свои мечты. Ее тяготили узкие рамки, предопределенные ей судьбой; она ненавидела бедность. Многие из современных литературных произведений, прочитанных ею и написанных представительницами ее пола, раскрыли ей глаза на собственные возможности и создали преувеличенное представление о положении в обществе, богатстве и влиянии, какого может добиться женщина, обладающая красотой, талантом, честолюбием и хотя бы небольшим образованием и пользующаяся всем этим без чрезмерной щепетильности. Ей хотелось богатства и роскоши, ей хотелось видеть мужчин рабами у своих ног, и она не очень задумывалась - тому виной были прочитанные ею романы - о различии между доброй и дурной славой, возможно, она и не подозревала, как опасна дурная слава для женщины, только что вступившей в жизнь.

Как и все остальные дети Хокинсов, Лора росла в убеждении, что, унаследовав теннессийские земли, она получит когда-нибудь огромное состояние. Она вовсе не разделяла всех иллюзий своей семьи, но голова ее часто была занята всякого рода планами. Вашингтон, по ее мнению, способен был только мечтать о богатстве и ждать, когда оно прольется на него в виде золотого дождя; но у нее самой не хватало на это терпения, и она жалела, что она не мужчина и не может взять дело в свои руки.

Однажды, беседуя с Гарри о Нью-Йорке, Вашингтоне и о делах, которыми Гарри был все время занят, она сказала ему:

- Вам, мужчинам, наверное, приятно сознавать, что вы можете сами распоряжаться своей судьбой и вольны ехать куда вам угодно.

- О да, - ответил этот мученик бизнеса, - все это очень хорошо, пока не надоест. Но все это нужно только для одной цели.

- Для какой же?

- Если женщина сама ни о чем не догадывается, то и говорить бесполезно. Как вы думаете, почему я уже столько недель торчу в Хоукае, хотя мне давно пора вернуться в лагерь?

- Наверное, это связано с теми делами, которые вы с полковником Селлерсом затеяли по поводу Наполеона. По крайней мере вы сами мне так говорили, - ответила Лора, бросив на Гарри взгляд, говоривший совсем иное.

- А если я сейчас скажу вам, что все уже решено, вы, наверное, ответите, что мне пора уезжать?

- Гарри! - воскликнула Лора, на секунду коснувшись его руки. - Мне совсем не хочется, чтобы вы уезжали. Вы здесь единственный человек, который меня понимает.

- Но зато вы не хотите понять меня, - ответил Гарри, польщенный ее словами, но все еще дуясь. - Когда мы остаемся одни, вы холодны, как лед.

Лора удивленно посмотрела на него, потом на лице ее появилось что-то вроде румянца, а взгляд больших глаз стал таким томным, что проник в самую глубину сердца Гарри.

- Разве вы когда-нибудь замечали недоверие с моей стороны, Гарри? - И она протянула ему руку, которую он пылко пожал: что-то в ее поведении подсказало Гарри, что ему придется довольствоваться этой милостью.

И так всегда. Она возбуждала в нем надежды - и тут же отказывала ему в их исполнении, разжигала его страсть - и гасила ее, день за днем все больше опутывая его своими сетями. Но для чего? Лоре доставляло острое наслаждение сознавать, что она обладает властью над мужчинами.

Лора любила слушать рассказы о жизни в восточных штатах, особенно в тех высоких кругах, в которых вращался Гарри, когда жил дома. Ей нравилось воображать себя царицей этого мира.

- Вам следовало бы провести зиму в Вашингтоне, - сказал Гарри.

- Но у меня нет там знакомых.

- Неужели вы не знакомы ни с кем из членов конгресса или их семей? Они всегда рады иметь своей гостьей хорошенькую женщину.

- Нет, ни с кем.

- Ну, а предположим, что у полковника Селлерса появятся дела в Вашингтоне? Скажем, в связи с ассигнованием на реку Колумба?

- У Селлерса? - рассмеялась Лора.

- Вы напрасно смеетесь. Случались и более странные вещи. Селлерс знаком со всеми конгрессменами от Миссури, да и, пожалуй, от всех западных штатов, если уж на то пошло. Он сумел бы очень быстро ввести вас в вашингтонское общество. Чтобы проникнуть в него, можно обойтись без лома и отмычки, которые требуются, например, в Филадельфии. Она вполне демократична, наша столица. Деньги или красота легко откроют любую дверь. Будь я красивой женщиной, я бы поехал искать принца или богатство только в Вашингтон.

- Благодарю вас, - ответила Лора. - но я предпочитаю покой домашнего очага и любовь тех, кого я хорошо знаю. - И появившееся на лице Лоры выражение полной умиротворенности и отрешенности от всяческой суеты окончательно выбило Гарри из седла - по крайней мере до следующего утра.

И все же оброненный им намек упал на благодарную почву и дал обильные плоды: Лора до тех пор взращивала его, пока не выработала целый план, охватывающий чуть ли не все ее будущее. "Почему бы нет? - думала она. Разве мне запрещено поступать так, как поступали другие женщины?". При первом же удобном случае она постаралась выведать у полковника Селлерса все, что он думает о поездке в Вашингтон, как идут дела с проектом развития судоходства и не придется ли ему в связи с этим поехать в Джефферсон-сити или, может быть, в Вашингтон?

- Все может случиться. Если жители Наполеона захотят, чтобы я сам поехал в Вашингтон и лично занялся этим делом, мне, пожалуй, придется оторваться от семьи. Мне уже это предлагали. Но - ни слова жене или детям. Вряд ли им понравится, что глава семьи будет где-то далеко от них в Вашингтоне. Дилуорти, - я имею в виду сенатора Дилуорти, - уже говорил мне:

"Полковник, как раз вы-то нам и нужны. В таком вопросе вы можете заполучить больше голосов, чем кто-либо другой. Вы один из первых миссурийских поселенцев, вы связаны с народом, знаете нужды своего штата; к тому же вы уважаете религию, - говорил он, - и понимаете, как способствует распространению слова божья всякое благое начинание". И он прав, мисс Лора; но, увы, об этом недостаточно думают, когда имеют в виду город Наполеон. Он способный человек, этот Дилуорти, способный и хороший. Чтобы так преуспеть, нужно быть хорошим человеком. Он всего несколько лет в конгрессе, но уже стоит добрый миллион долларов. Как-то он гостил у меня, и утром он прежде всего спросил, когда у нас в семье читают молитвы: перед завтраком или после? Очень мне не хотелось разочаровывать сенатора, но пришлось сознаться, что у нас их вовсе не читают, вернее - не всегда. "Да, да, понимаю, - сказал он, - дела и все такое", - некоторые, дескать, обходятся без них; но сам он никогда не пренебрегает религиозными обычаями. Если мы не призовем божье благословенье на прошение об ассигновании для реки Колумба, он сомневается, будет ли оно иметь успех.