Я решила взять Пятницу и отправиться на прогулку – мне не терпелось получше исследовать окрестности, в особенности развалины аббатства. На лестнице я столкнулась с Люком. Он дружески улыбнулся мне и наклонился погладить Пятницу. Тот был в восторге от такого внимания, к тому же Люк сразу ему понравился.

– Я люблю собак, – сказал мне Люк.

– А у тебя нет собаки? Он покачал головой.

– Кто бы за ней присматривал в мое отсутствие? Я ведь учился в школе и редко бывал дома. Сейчас у меня передышка между школой и Оксфордом.

– Но ведь в доме столько людей – неужели некому позаботиться о собаке?

– Нет, так нельзя. Если уж вы завели собаку, то сами должны ею заниматься. А ты уже осмотрела дом?

– Не весь.

– Я же обещал тебе экскурсию. Ты должна хорошенько его изучить, а то свернешь не туда – и заблудишься. Может, начнем прямо сейчас?

Мне хотелось подружиться с Люком, и я решила принять его предложение. К тому же экскурсия обещала быть интересной, а прогулка могла и подождать.

Размеры дома превзошли мои ожидания – в нем оказалось не меньше ста комнат. Каждая из четырех сторон огромного каменного прямоугольника сама по себе являлась домом, и заблудиться здесь было действительно легко.

– Предание гласит, – сообщил мне Люк, – что один из наших предков имел четырех жен, которые жили в разных частях дома и долгое время не подозревали о существовании друг друга.

– Звучит как сказка о Синей Бороде, – заметила я.

– Не исключено, что фамилия Синей Бороды была Роквелл. История нашей семьи полна мрачных тайн, Кэтрин. Ты даже не подозреваешь, с кем породнилась!

Его светлые глаза наблюдали за мной с интересом, не лишенным цинизма; я вспомнила о нежелании Габриеля сообщить семье о нашей помолвке. Вполне естественно, что они видели во мне охотницу за богатством, – ведь Габриель унаследует не только этот дом, но также и средства, которые позволят ему жить здесь, не говоря уже о титуле баронета.

– Начинаю догадываться, – сказала я Люку.

Мы проходили через бесчисленные комнаты с высокими окнами и потолками, украшенными изумительной резьбой, со стенами, обшитыми деревянными панелями, со старинной мебелью. Я увидела огромные подвалы и просторные кухни, где сновали слуги, с подозрением косившиеся на меня; я побывала на трех балконах, как две капли воды похожих на балкон возле нашей спальни; я осмотрела массивные каменные колонны под балконами и гримасничающие морды горгулий.

– Похоже, вашим предкам нравились эти страшилища, – заметила я.

– Они должны были отпугивать непрошенных гостей, – объяснил Люк. – Согласись, вид у них и впрямь жутковатый. Кажется, будто они говорят. «Прочь отсюда! Убирайтесь, не то кирклендские черти утащат вас в преисподнюю!»

– Но ведь гости не всегда бывали непрошенными, – тихо пробормотала я.

– Наверное, наши предки были не слишком приветливы и не любили чужаков.

В картинной галерее он подвел меня к каждому портрету, подробно объясняя, кто на нем изображен. Первый сэр Люк – тот, что построил этот дом, – свирепого вида джентльмен в доспехах; Томас, Марк, Джон, несколько Мэтью и еще один Люк.

– В нашей семье принято давать детям библейские имена, – пояснил юноша. – Мэтью, Марк, Люк, Джон, Питер, Саймон и далее в таком роде вплоть до Энджела Габриеля[5]. Иногда я называю его Архангелом, и он страшно злится. Впрочем, с его именем действительно переборщили. Могли бы ограничиться простым Марком или Джоном… А что касается вот этого сэра Люка, то он умер молодым. Бросился с западного балкона.

Я взглянула на портрет, изображавший совсем молодого человека. Надо сказать, портреты были написаны столь искусно, что казалось, люди на них вот-вот шевельнутся и заговорят.

– А это, – продолжал Люк, – Джон, который сто лет спустя выбрал для себя такую же смерть. Он бросился с северного балкона. Странно, правда? Но я думаю, он просто решил последовать примеру Люка.

Мне не хотелось обсуждать такую неприятную тему, поэтому я отошла от портрета и двинулась дальше по галерее. Остановившись возле дамы в шляпе с перьями в стиле Гейнсборо, я услышала за спиной голос Люка:

– Моя пра-пра-пра-прабабка. Я не совсем уверен в количестве «пра».

Я продолжила осмотр галереи.

– А вот это – твой свекор! – показал Люк.

С картины на меня глядел молодой сэр Мэтью; его ниспадающий мягкими складками галстук являл собой верх элегантности, так же как и зеленый бархатный сюртук; он был румян, большие глаза сверкали, – короче, я убедилась в справедливости своей догадки, что в молодости он был изрядным повесой. Рядом висел портрет женщины – надо полагать, его жены. Она поражала хрупкой красотой и выражением покорности на лице. Это была мать Габриеля, умершая вскоре после его рождения. Здесь был и портрет самого Габриеля – юного и прелестного.

– Ты тоже сюда попадешь, – сказал Люк – Как и остальные, ты станешь пленницей холста… И через двести лет новая владелица дома придет сюда, чтобы посмотреть на тебя.

Я вздрогнула, охваченная внезапным желанием сбежать от Люка, от этого дома, от разговоров о самоубийцах.

– Пятница уже заждался, – сказала я. – Пора его вывести. Было очень мило с твоей стороны все мне показать.

– Но я показал далеко не все! Еще столько интересного.

– С удовольствием посмотрю в следующий раз, – твердо заявила я.

Юноша наклонил голову.

– Если мне захочется продолжить нашу экскурсию, – пробормотал он.

Я заторопилась вниз по лестнице и на полпути оглянулась назад. Люк стоял в галерее, глядя на меня, – казалось, он сошел с одного из портретов и сейчас вернется на место.

Остаток дня я провела с Габриелем. Мы совершили верховую прогулку по пустоши и вернулись перед самым обедом. Вечер прошел точно так же, как предыдущий.

Перед сном, стоя на балконе и наслаждаясь великолепным видом, я сказала Габриелю, что еще не побывала на развалинах аббатства и непременно отправлюсь туда завтра.

На следующее утро Габриель снова уединился с отцом, я же позвала Пятницу и зашагала прямиком к аббатству.

Вид древних руин меня поразил. В солнечном свете камни поблескивали, словно инкрустированные бриллиантами. Огромная башня и примыкающая к ней стена сохранились в неприкосновенности, и, только подойдя совсем близко, я увидела, что крышей им служит небо. Аббатство расположилось в долине у реки, и я подумала, что оно было лучше защищено от непогоды, нежели Забавы. Я с интересом разглядывала высокую квадратную башню, мощные контрфорсы и неф, который, как и башня, почти не пострадал от времени, хотя и лишился крыши. Пожалуй, было бы интересно составить план аббатства и попробовать восстановить его хотя бы в воображении. Пятница возбужденно носился туда-сюда, словно разделяя мой восторг. Конечно, внутренние стены были разрушены, однако по их остаткам можно было догадаться, где размещались кухня, галерея, неф, трансепт[6] и кельи монахов.

Ступать здесь приходилось осторожно, поскольку там и сям из земли торчали камни. На мгновение потеряв из виду Пятницу, я тут же испытала приступ панического страха – разумеется, совершенно нелепого, как и то чувство облегчения, с которым я встретила прибежавшего на мой зов пса.

Интересно, из какой части аббатства брали камни для строительства Забав? Надо побольше узнать о моем новом доме и его истории. Впрочем – тут я рассмеялась про себя, – я о собственном муже мало что знаю. Почему он так скрытен со мной? Почему мне постоянно кажется, что он утаивает от меня что-то важное?

Я села на край каменной кладки, когда-то, видимо, бывший стеной комнаты – например, монашеской спальни, – и задумалась. Со дня приезда сюда Габриель занимал недостаточное место в моих мыслях, вытесненный новыми впечатлениями. Теперь я должна исправиться. Что до его странностей, то они вполне естественны, если вспомнить, что он живет под дамокловым мечом болезни, грозящей в любую минуту унести его в могилу. Неудивительно, что он так неуравновешен и подвержен резким переменам настроения. Он боится смерти, а я решила, будто его пугает что-то в доме или в этих старых развалинах! Как бы я себя чувствовала, если бы смерть подстерегала меня за углом? Для того чтобы это представить, надо самой испытать нечто подобное.