— Да?

— Помните О’Найта?

Хиггинс приподнялся в кресле. Найт погиб, об этом говорили еще в тридцать восьмом году. Роулен подошел к Хиггинсу и хлопнул его по плечу:

— Вот как надо работать, дорогой мой. Хотите, расскажу?

— Конечно!

— Мы послали Найта в Германию, но ему там нечего было делать, нас больше интересовала Россия. Найт и пробрался в сорок первом году в Россию, да не один, а с четырьмя немецкими агентами. Он всегда был хитрым малым, — Найт. Он заставил своих идиотов бездельничать до конца войны. Потом ему удалось сообщить о себе нам. Словом, Найт передал нам хорошо законспирированную группу. Деньги им посылаются. Они, таким образом, перевербованы, и на них можно положиться. Недавно они начали действовать. Вы читали о взрыве на этой… на ГЭС? Мы пишем: у коммунистов нет охраны труда.

— Значит, Найт руководит группой?

— Да. Согласитесь, операция блестящая.

— В сорок первом году… — начал было Хиггинс, по Роулен перебил его:

— В сорок первом году мы уже знали, что Найты в России нам понадобятся на будущее. Это была дальновидная политика… Словом, поезжайте, Хиггинс. У вас, кажется, дочь в Канзасе?

Хиггинс поморщился. Ему был знаком этот прием шефа, — у вас есть дочь, и вы обязаны оградить ее от русских бомб. «Шеф считает и меня болваном».

Наконец, Роулен перешел к заданиям. Он назвал завод «Электрик», металлургический комбинат в Высоцке. Организовать диверсии, и похитрее:

— Взрыв в Эльблонге был топорной работой. Больше связей! Вы — человек с размахом, так поставьте дело на широкую ногу.

Затем Роулен передал Хиггинсу деньги, шифр и заставил несколько раз повторить трудную русскую фамилию — Тищенко. Этот человек несколько лет назад сболтнул лишнее, можно использовать. Сейчас он работает в Высоцке.

На следующий день Хиггинс вылетел в страну, граничащую с Россией. У него был адрес ресторана в советском городе. Если Никодим Сергеев, помощник Найта, не официант, то тогда он продавец в обувном магазине на проспекте Красных Зорь. Он даст ему, Хиггинсу, адрес Найта.

…Границу переходили ночью… Было темно, ночи на севере звездны, но безлунны. Лодка пересекла озеро, мягко ткнулась в илистое дно, и гребец дернул Хиггинса за рукав. Тот встал. Гребец поднял Хиггинса на руки и пронес шагов пятьдесят.

— Вы в ручье, — шепнул он и исчез в темноте. Хиггинс пошел по руслу ручья, медленно переставляя ноги.

Рассвет застал его далеко от границы. Он вздохнул с облегчением и сориентировался по карте. До станции было километров десять. Пропуск в пограничную зону лежал у него в кармане. Он сунул карту, лупу и компас под корягу и вышел к дороге, не таясь.

На станции ждали поезда. Усталый мужчина с пачкой книг по сельскому хозяйству, по виду агроном, взял билет до города. В вагоне к Хиггинсу обернулся молодой парень:

— Эй, товарищ, как вы насчет «шамайки»?

Хиггинс подсел к компании играющих и до самого города резался в карты.

…Когда с привокзальных ступенек схлынула и растеклась во все стороны толпа приехавших, Хиггинс осмотрелся. Он был один, и никто как будто не следил за ним. На всякий случай он переменил три трамвая, выскочил из одного на ходу и посмотрел, не выпрыгнет ли кто следом? Нет. Хиггинс успокоился окончательно… И не знал он, не догадывался даже, что пока он пробирался там, через бурелом, пока шел еле заметной лесной тропкой, нарушителя границы видела не одна пара глаз, и не один пост сообщал на заставу ироническое: «прошел благополучно», «пропущен благополучно», «встречен благополучно».

Часа за полтора до прихода поезда генерал вызвал к себе капитана Звягинцева.

— Вы сегодня обедали?

— Нет еще, товарищ генерал.

— Ну, так поезжайте в ресторан «Северный» и займите один из столиков слева. В ресторане будет Брянцев. А если наш долгожданный гость сядет к вам за столик и разговорится, вы поддержите разговор…

Звягинцев доедал винегрет, когда вошел Хиггинс. Он быстро осмотрел зал. То, что один из столиков слева был занят — один из тех столиков, что обслуживал Никодимов, нисколько его не смутило. И, хотя было много свободных столиков, он подошел к тому, за которым сидел Звягинцев:

— Простите, у вас свободно?

— Да, да, пожалуйста, — Звягинцев даже глаз на него не поднял, занятый едой.

Хиггинс сел и, словно бы извиняясь, пояснил:

— Терпеть не могу есть один, а если выпивать — и того пуще. Это англичане, говорят, пьют в одиночку: запрется такой у себя и — хлоп пол-литра!

Подошел официант. Хиггинс спросил:

— А что, скажите, соленых груздей у вас не водится?

— Нету, нету… — официант хмыкнул. — Откуда же?

— Вот всегда так, — снова повернулся Хиггинс к Звягинцеву. — Осень пройдет, заготконторы бездельничают, а весной иногда так захочется груздя или брусники моченой, и — нигде нет…

— Да, — сочувственно согласился Звягинцев. — Неважно работают заготконторы.

Звягинцев был весь как натянутая струна. Он не ошибся, подумав, что вопрос официанту о груздях был паролем, но не знал, ответил ли официант так, как требовалось.

Хиггинс спросил, нет ли у товарища газеты. В дороге не удалось купить. Газеты у Звягинцева не было; тогда Хиггинс спросил, что слышно нового об Иране. Это сейчас ох какой важный вопрос.

Хиггинс держался свободно, и Звягинцев подумал: верно опытный разведчик, не мелкая сошка.

Ему принесли в запотевшем графинчике двести граммов водки, и он потребовал вторую стопку.

— Я вас очень прошу… Ну, не могу один…

— Что ж, — Звягинцев пододвинул стопку, — только тогда уж и я закажу.

Хиггинс выпил, закусил и сказал, что обстановка вообще напряженная, что американцы не жалеют средств на бомбы да шпионов.

Ему хотелось узнать, что думают русские, — узнать не из газет, а в беседе, за водкой. Звягинцев понимал это и поддерживал разговор, рассчитывая, что американец всё-таки выдаст себя.

За другим столиком расплачивался с официантом Брянцев. Потом он вышел, не оборачиваясь. Звягинцев равнодушно поглядел ему вслед. Он не торопился отвечать Хиггинсу, обдумывал каждое слово. Но вскоре «бомбы и шпионы» Хиггинсу надоели, он заказал еще двести граммов, речь шла теперь о зарплате, о командировочных, о том, что ежегодное снижение цен — это здорово, а в следующем году, надо полагать, будет еще одно. «Вот они все какие, — думал Звягинцев. — Они бойко расскажут и о международных событиях, и о снижении цен, но всего этого они не чувствуют так, как мы, и как ни стараются выдать себя за советского человека, — не выходит. У нашего, если он говорит о врагах — сами сжимаются кулаки и голос крепнет».

Хиггинс взглянул на часы и заторопился:

— Опаздываю на завод, директор назначил к четырем. Всего доброго, спасибо за компанию.

И когда он вышел, какой-то человек в сквере напротив проводил его взглядом, потом словно нехотя захлопнул книгу — жаль, хороший роман! — и поднялся со скамейки.

Проспект Красных Зорь тянется почти через весь город, прямой и просторный, оживленный в любое время. На нем театры и магазины, здесь проводятся кроссы и назначаются свидания. Здесь строят девятиэтажный Дворец культуры, сажают по краям мостовой молодые тополя. Здесь нетрудно затесаться в толпу и идти, подчиняясь людскому потоку.

Хиггинс зашел в магазин. Курбатов стоял за стендом, спиной к Хиггинсу, и разглядывал носки и галстуки.

— Скажите, вы не получили партию полуботинок с застежками? — спросил у продавца Хиггинс.

— Нет, нет, — и продавец уже слушал следующего покупателя. Хиггинс осмотрел ящики, вздохнул и пошел к выходу. То же самое произошло и в другом магазине, и в третьем. Курбатов уже начал опасаться, что Хиггинс заметит его.

В четвертом, самом большом магазине продавец ответил:

— Пока нет, но скоро будут.

— Когда?

— Точно вам не скажу, но зайдите завтра, я вам приготовлю. Какой вам нужен номер?

Курбатов насторожился, — это походило на пароль.