К полудню ветер с залива нагнал тучи; низкие, иссиня-черные по краям, своими очертаниями напоминавшие головы диковинных зверей, они медленно надвигались на город, и вода залива по началу стала ровной, даже мелкой ряби не было заметно на ней; потом где-то вдалеке от туч к воде протянулись дымчатые линии, там уже шел дождь. Было темно, и темнота эта была непривычна после ясных белых ночей. Тучи совсем закрыли небо, и дождь зарядил надолго.

Звягинцев зашел к Курбатову, когда тот уже вызывал машину. Курбатов кивнул ему:

— Погодите минуточку. — Потом он спросил с усмешкою: — Как себя чувствует ваш новый знакомый? — Речь шла о Хиггинсе.

— Повидимому, он сегодня поедет в Горскую, в гостинице его уже нет. Он остановился в «Интуристе», сдал на прописку паспорт и командировочное удостоверение. Я смотрел, — очень хорошая подделка.

— Да, это они умеют. Сегодня мы ему скажем этот комплимент… Так я повторяю свою просьбу: прошу вас быть сегодня всё время на вокзале. Вдруг он не встретит Белова и вернется назад, да и мало ли что… Словом, если его не возьмем мы, — возьмете вы.

— Слушаюсь.

Они вышли на улицу вместе. У подъезда уже стояла машина, и когда Курбатов появился на ступеньках подъезда, кто-то изнутри открыл дверцу. Курбатов протянул Звягинцеву на прощанье руку и, надвинув шляпу ниже на лоб, быстро спустился к машине. Там уже сидели Брянцев и трое бойцов.

Дождь всё лил и лил, сквозь окна, залитые водой, не видно было ничего, и только потому, что в машине стало темнее и исчезли впереди, перед ветровым стеклом, цепочки фонарей, можно было догадаться, что они выехали из города. Все молчали, и Курбатов отметил это с удовлетворением: люди понимают, что дело серьезное. Он обернулся и разрешил курить, но этим разрешением никто не воспользовался.

Сегодняшняя операция должна была решить многое. Самое главное, с арестом фон Белова нарушалось руководство группой, а изоляция Хиггинса не давала возможности остальным действовать. В медицине это, кажется, называется нарушением коррелятивных связей. Как найти оставшихся двух — двух неизвестных, — Курбатов еще не знал, но перекрестный допрос, очная ставка фон Белова с его неудачливыми коллегами — Хиггинсом и Скударевским — могли натолкнуть на след; Курбатов был убежден (и его опыт веско подтверждал это убеждение), что фон Белов, прижатый к стенке вескими уликами, долго сопротивляться не сможет.

Он приказал остановиться за три квартала от Деповской, чтобы шум машины не вспугнул тех, за кем они пришли. Улица была пустынна, дождь перешел в ливень, и мутные потоки воды стекали в заросшие лопухами кюветы. Курбатов поднял воротник пальто и первый вышел на улицу, Брянцев выскочил вслед за ним.

— Налево, вторая улица… Дом в палисаднике.

Бойцы шли поодаль. У дома Курбатов остановился, махнул рукой, и бойцы быстро вбежали в палисадник; один скрылся в кустах, другой должен был встать позади дома, на углу, чтобы видеть окна двух сторон. Дом казался спящим, в окнах не было света.

Курбатов поднялся на ступеньки крыльца и потянул дверь; она была закрыта изнутри на защелку: слышно было, как там тоненько зазвенела цепочка. Тогда Курбатов постучал, прислушиваясь, но никто не отзывался на его стук. Он постучал сильней, и когда за дверью послышались шаркающие шаги, он, не вынимая руки из кармана, где лежал пистолет, взвел курок…

Дверь им открыла старушка, повидимому хозяйка дома. «Вам кого? Васильева? Его сейчас нет, часа два назад ушел». Она была глуховата, эта старушка. «Что? Нет, никто к нему не приезжал». Курбатов вынул свое удостоверение, показал его хозяйке и вошел в дом.

Пусто было в комнате, где жил Васильев. Курбатов оставил одного бойца в сенях, двое других прошли в комнату и начали обыск. Курбатов успокаивал хозяйку, взволновавшуюся от этого неожиданного посещения:

— Не волнуйтесь, право; что ж поделать, если ваш жилец — нехороший человек.

— Вор? — всплеснула руками старушка. — Или, может, тяжелее грех на душу взял?.. Ах ты, господи прости, богородица святая заступница… — крестилась она в пустой угол.

Курбатов подумал, что фон Белов может вернуться домой, значит, его надо ждать. Подойдя к комоду — старомодному, пузатому, с расшитой петухами салфеточкой и семью мраморными слониками «на счастье», — Брянцев сразу нашел телеграмму: «Соскучилась. Приеду сегодня к ночи одна встречай твоя Паня». Курбатов посмотрел, когда телеграмма была отправлена и когда принята, усмехнулся — соскучилась заокеанская дамочка! — и сунул телеграмму в карман. Если они придут сюда, что ж, здесь «Панечке» и ее «возлюбленному» будет приготовлена теплая встреча.

Курбатов внимательно осматривал комнату. Старушка сидела тут же, наблюдая, как тихо открывают комод, осторожно прощупывают матрац и подушки.

— Скажите, — спросил ее Курбатов, — к нему приезжал кто-нибудь?

— Нет, никто к нему не ходит… Он ведь проводником работает, дома бывает редко.

— Может быть, были какие-нибудь женщины? Вот тут телеграмма от Пани; была она когда-нибудь здесь?

— Паня?.. Нет, не была, он этими делами не занимался, не замечала, человек он тихий был, прости ему господь его прегрешения, — она снова, вспомнив, что ее постоялец «вор», как определила она сама, перекрестилась на угол. — А вот жениться он женился, да, говорит, неудачно, жена то ли злая попалась, то ли что…

— Когда он женился?

— Что? Да я и не помню, давно, кажись…

— На ком?

— А и не знаю, товарищ дорогой; знаю только, что где-то в Солнечных Горках, а потом говорит: вот, мамаша, — развожусь.

Старушка говорила и говорила. Курбатов уже не слушал ее.

Первым начал поглядывать на часы Брянцев. Его волнение усиливалось, он не раз выходил в сени, где сидел боец, и прислушивался, что делается за дверьми. Нет, там только дождь шумел, шуршал, стекая по ступенькам, да приглушенно шелестели под ветром кусты. Прошел час, другой, третий, четвертый, но никто не приходил, хотя последний поезд прогудел и началась ночь, — темная, непроглядная.

Получив телеграмму, фон Белов испугался, хотя знал наверняка, что она от своего человека; но он положил за правило никого не принимать у себя, и когда прошел страх, он решил встретить гостя на станции, сесть в обратный поезд и в пути договориться обо всем. Кто должен приехать, Белов еще не знал, шифр телеграммы был старый, немецкий. Фон Белова смутило в телеграмме только одно слово «к ночи» — но это было, очевидно, совпадением, там давно должны были забыть его истинное имя, или, во всяком случае не сообщать тому, кого посылали в Россию…

Шел дождь, и в помещении станции было много людей, ожидавших своего поезда. Временами хлопала дверь с табличкой «Посторонним не входить», — и дежурный по станции в скрипящем резиновом плаще торопился на перрон, неся в руках жезл. Поезд проходил, дежурный возвращался и, стоя в дверях, снимал свою фуражку с малиновым верхом и стряхивал капли дождя.

Белов задремал, пригревшись в уголке… «Зря я приказал этому идиоту Скударевскому дать свой адрес, — в случае провала он или приезжий могут проболтаться». Мысль эта была вялой, он клевал носом и посапывал, засунув руки в рукава, и очнулся оттого, что кто-то потряс его за плечо.

В зале ожиданий было уже почти пусто, — очевидно, назад из города только что прошел поезд, он проспал его. Перед ним стоял, наклоняясь, какой-то мужчина и заглядывал в лицо.

— Что вам угодно?

— Принимай гостей, — тихо засмеялся вошедший.

Белов инстинктивно отодвинулся от него, страх захлестнул волной, и он, не выдержав, огляделся, словно ища, куда бежать. Нет, никто не следил за ними, женщина с двумя детьми, какие-то старушки, двое колхозников — они сидели, не глядя на них, и Белов пробормотал:

— Ты с ума сошел… Разве так можно?.. Сейчас пойдет поезд в город, поедем вместе.

Хиггинс кивнул, садясь рядом. Белов снова засунул руки в рукава и закрыл глаза, делая вид, что попрежнему дремлет, а этот человек разбудил его случайно, обознавшись.