— Я и не знаю. Куда?

— А ты согласна? — Боб смотрел на меня почти влюбленным взглядом. Окажись на моем месте провинциальная школьница, она бы наверняка решила, что этот красивый мужчина с головокружительно светскими манерами в нее влюблен. Лет пятнадцать тому назад я бы сама так решила.

— Это самое лучшее предложение, из когда-либо полученных мной. — У меня здорово заплетался язык, но голова оставалась ясной. Что касается души, то она жаждала авантюр. Мой отец еще лет десять назад подметил, что стоит мне выпить хорошего шампанского, и я становлюсь д’Артаньяном в юбке. — Я тоже хочу наконец найти себя. К черту чужие рукописи. Давай выпьем за творчество.

Мы в тот вечер набрались до такой степени, что Боб заночевал у меня. Только не на раскладушке, которую мы не смогли достать с антресолей, а на матраце возле моей тахты. Я спала крепко, как никогда, а вернее, как когда-то давно в детстве. Проснулась уже белым днем. В ванной журчала вода, приятный мужской баритон очень чисто напевал «I want you, I need you and I love you»[1]. Под эту песню, которую обожала моя мама, я влюбилась в первый раз. Мне было в ту пору пять с половиной…

Внезапно я почувствовала себя счастливой, хотя еще не успела вспомнить все перипетии вчерашнего дня. Я носилась заоблачными путями, наслаждаясь грезами о романтической любви, которые, как я подозреваю, слаще самой любви, даже если она на самом деле романтическая.

Потом я все вспомнила. Я не успела испытать никаких эмоций, потому что в дверях появился Боб — с полотенцем вокруг бедер и обворожительной улыбкой на лице. Не мужчина, а реклама семейного счастья из «Lady’s magazine»[2].

— Ты первая женщина, с которой я провел самую незабываемую ночь под одной крышей, — сказал он и распахнул балконную дверь, впустив в комнату шелест и неизменно волнующий запах майского дождя. — Пришлось бриться подручным средством. — Боб присел на край тахты и поцеловал меня в щеку. — Доброе утро, Чайка, — сказал он, обдавая меня запахом моей «Шанели». — Неужели ты подбриваешь свои крылышки этим средневековым орудием пытки? — Он провел рукой по щеке, на которой было несколько царапин. — В России, как я понимаю, ничего не изменилось. И это вселяет в меня чувство гордости и радости.

— Я… прости, но я ничего не помню. — На самом деле я помнила, что на мне было бирюзовое жоржетовое платье с пелериной. В данный момент я смотрела на свои обнаженные руки, чувствовала под простыней свое голое тело и пыталась припомнить процесс раздевания. — Я вела себя… плохо? — робко спросила я и почувствовала, что щеки покрылись румянцем стыда.

— Ты вела себя как принцесса. — Боб снова поцеловал меня в щеку, провел языком по моим губам. — Ты очень соблазнительное создание. Но мой бастион все-таки устоял. То есть эту ночь я провел как девственник. Так сказать, разнообразия ради. Похоже, тебя это нисколько не расстроило. Ты даже не позволила мне лечь рядом.

— Не помню, ничего не помню… — бормотала я.

— Ты сказала, что хотела бы в меня влюбиться, но не станешь этого делать, потому что тебе нужна вечная любовь, а я — это ты так сказала — наверняка не способен на такой подвиг. — Боб притворился огорченным. — Интересно, почему у тебя такое предвзятое обо мне мнение? Не иначе всему виной злые сплетни недолюбленных мною женщин. Неужели ты веришь сплетням, Чайка?

— Я верю только своим глазам.

— И что они тебе говорят?

— Что ты слишком красив, чтобы сохранять верность одной-единственной женщине. Но меня с раннего детства тянуло к красивым и неверным.

— И сейчас тянет?

Боб смотрел на меня взглядом самца, в котором пробуждалась похоть, но при этом выражение его лица оставалось ироничным. Это вернуло меня к реальности.

— Сейчас меня тянет в туалет. — Я вскочила, на ходу оборачиваясь простыней. — Еще секунда — и поплыл кораблик.

Потом мы пили кофе на кухне и вспоминали эпизоды нашего общего детства. Оказалось, мы запомнили одно и то же. Более того, наши воспоминания были окрашены почти в идентичные тона. Это меня расслабило и сделало неосторожной. Я осознала всю степень угрозы, когда мы, подчиняясь порыву, слились над столом в настоящем страстном поцелуе. Я нашла в себе силы отпихнуть Боба и даже вскочить с табуретки.

— Но почему? — изумился Боб. — Ведь ты тоже хочешь меня, правда?

Он сказал это таким голосом, что у меня внутри все перевернулось. Чтобы не рухнуть к его ногам, я вцепилась рукой в подоконник.

— Боюсь разочароваться в самой себе, — сказала я, пытаясь скрыть правду и при этом не соврать. — Надеюсь, ты все понял как нужно.

Боб кивнул, подошел ко мне, взъерошил мои и без того лохматые волосы и потерся носом о мой.

— Заметано. Меня так тоже вполне устраивает. Собирай чемоданы. Подъеду за тобой в четыре сорок пять.

— И куда, позвольте спросить, отплывает наш корабль?

Боб ответил мне из прихожей:

— Самолет до Самары, потом вниз по матушке по Волге. Ты, я и летние звезды. Славная компания, а?

Я сказала маме, что еду в санаторий на Волге. Пообещала позвонить сразу по прибытии, сообщить почтовый адрес. Ни слова про Боба, хоть он не раз бывал у нас дома. Сама не знаю, почему.

Когда я доставала с антресолей чемодан, из него посыпались пестрые дорогие тряпки, которые накупил в Венеции Денис. Появилось мимолетное искушение взять их, но я поняла, что Денис был моим прошлым. Я чувствовала интуитивно, что его не следует смешивать с настоящим и будущим. Как молоко с лимонным соком. Я запихнула тряпки в картонную коробку и задвинула ее в дальний угол. Выкурила сигарету, обругала себя сентиментальной идиоткой, поставила диск с аргентинским танго в исполнении Доминго и стала собирать чемодан. Меня ожидало что-то еще более экзотическое, чем эта музыка. Я ощущала это всей кожей.

…Звезды отражались в темной воде. Я видела их сквозь ресницы — моей голове было хорошо и покойно на плече Боба. Потом мы поднимались по крутой лестнице: мы с Бобом и человек с фонариком, шедший впереди. Дом показался большим и помпезным, как свадебный торт. Мужчина вскоре уехал на катере, оставив нас в обществе двух лохматых псов, а также большого количества кофров, сумок, чемоданов — Боб имел при себе гардероб Алена Делона или на худой конец какого-нибудь Майкла Дудикоффа. Мы сонно ужинали на круглой террасе второго этажа. Вокруг ныли голодные комары.

— То, что надо. — Боб встал и протянул мне руку. — Ближайшее жилье в тридцати километрах. Холодильники набиты под завязку. Этот хмырь с рожей бритого Распутина будет доставлять два раза в неделю хлеб и всяческую зелень. Купайся, загорай, стой на ушах, ходи по потолку и так далее. Если станет страшно или одиноко — приходи ко мне. А можно и когда весело и хорошо. — Боб распахнул передо мной какую-то дверь, щелкнул выключателем. Я увидела громадных размеров кровать и зеркало над ней. — До завтра, Чайка.

Он наклонился и поцеловал меня в губы. Я поняла, что уже совсем готова пуститься в плавание по неспокойному морю страсти, но Боб вдруг отстранился, сделал прощальный жест рукой и тихо прикрыл за собой дверь.

«Ну и хорошо, что этого не случилось, — размышляла я, приглядываясь к обстановке моей спальни. Казалось, она иллюстрировала куртуазный роман прошлого столетия, хотя, разумеется, носила на себе отпечаток нашего времени. За тяжелыми псевдогобеленовыми портьерами оказалось большое окно на Волгу, по которой шел ярко освещенный теплоход. — Но почему я считаю секс чем-то серьезным? — продолжала я нить своих мыслей. — Мне с самого начала хотелось лечь с Бобом в постель. Почему, спрашивается, я не сделала этого? Другие могут наслаждаться мгновением, я же всегда думаю о каком-то неопределенном потом». Я распахнула окно в ночь и услышала несравненный голос Элвиса Пресли. Он пел о том, что наслаждаться любовью нужно сегодня, сейчас, потому что завтра будет слишком поздно…