Я оглядел всю компанию. Судя по лицам Белинды, Руби, Присс и Верджила, собрание тремя голосами против одного признало бы Рипа виновным. Единственный голос в пользу бедного пса подала бы Присцилла, да и в ее взгляде сейчас сквозило сомнение. Ничего удивительного – Рип вел себя не просто как полоумный, а как опасно полоумный.

– Говорю вам, этот пес никогда не спускается с крыльца.

Соотношение голосов не изменилось. Так что пришлось продемонстрировать.

Это было унизительно. Я затащил поскуливающего и извивающегося Рипа в столовую, взял с блюда кусочек куриной грудки (разумеется, без костей) и сунул ему под нос. Рип облизнулся и попытался ухватить курятину, но не тут-то было. Своими бешеными прыжками Рип производил впечатление собаки-неандертальца.

Однако стоило нам выйти на веранду, как все изменилось. Я положил мясо на четвертую сверху ступеньку. Пес подобрался к краю веранды и сел, с тоской глядя вниз. Его карие глаза стали почти такими же скорбными, как у Верджила. Через секунду-другую Рип встал и осторожно вытянул морду, пытаясь достать лакомство и сохранить при этом равновесие. Морда вытягивалась все дальше и дальше, но тело Рипа оставалось на веранде.

Я с нежностью смотрел на дуралея. Хороший песик, Рип. Хороший мальчик, мой дурачок.

Публика высыпала на веранду, чтобы лично убедиться в полном идиотизме собаки. Руби позади меня восторженно выдохнула: – Вот так щука!

Жители Пиджин-Форка часто произносят эту фразу. Она означает: «Вот так штука». Ума не приложу, при чем здесь щуки.

Но на Белинду все это не произвело никакого впечатления.

– Может, чертов пес попросту не любит курятины? – Она с торжеством взглянула на Верджила. – Может, он любит только утятину, а?

Я вздохнул. Похоже, придется устроить еще одно показательное выступление.

Спустившись с крыльца, я свистнул, чувствуя себя не меньшим идиотом, чем мой пес. Потом крикнул:

– Сюда, Рип! Сюда, мальчик. Ко мне, Рип!

Это продолжалось минут пять. Я орал, свистел и щелкал пальцами, а Рип сидел на веранде и не думал спускаться. Склонив голову сначала на один бок, затем на другой, он смотрел на меня так, словно я рехнулся.

Белинда презрительно фыркнула.

– Значит, эта чертова собака просто не откликается на свое имя, только и всего! Ну и что с того?

Выхода нет, остается прибегнуть к крайнему средству. Рип, конечно, обидится, но что делать. Все это безобразие творится исключительно ради его собственного блага.

Под пристальным взглядом четырех свидетелей я вновь поднялся по лестнице, крепко ухватил Рипа за ошейник и попытался стащить его вниз.

Рип издал потрясенный вопль и вцепился в пол веранды. Казалось, каждый его коготь вонзился в доски. Пригнув голову и выпятив зад, Рип напряг все силы и зажмурил глаза. Словно не хотел видеть, как я потащу его тушу по ступеням.

Хотя, может, Рип закрыл глаза просто потому, что решил получше сосредоточиться на своем вое, и это ему удалось. Со стороны можно было подумать, будто я сдираю с него шкуру живьем.

Руби заткнула уши.

После того как я отпустил ошейник, Рип еще пару раз взвыл и опрометью бросился подальше от ступенек. Я гордо оглядел зрителей.

Верджил смотрел на Рипа так, словно только что осознал: этому псу требуется смирительная рубашка. Почесывая изрядно облысевшую голову, шериф протянул:

– Боже ж мой!

Белинда хмыкнула.

– Ничего не «Боже ж мой»! Хаскелл просто обучил своего чертова пса этому чертову трюку. Я видела эту зверюгу собственными глазами! Видела, как она разодрала моих бедных крошек на мелкие кусочки. Пес перегрыз им горло и потащил через сад. Разбрызгивая всюду кровь!

Вот это стиль! Да этой женщине следует писать романы ужасов.

Белинда театральным жестом показала на Pипa и с придыханием возвестила:

– Этот пес – убийца!

О господи, на что только не пойдешь, чтобы доказать, что твоя собака чокнутая! Я вновь вышел на веранду, осторожно подкрался с тыла и попытался спихнуть Рипа с лестницы. Я хотел, чтобы он просто скатился с веранды, но у меня ничего не вышло. Когда, казалось, бедному псу уже некуда было деваться, он вдруг извернулся, взвился в воздух и в фантастическом прыжке перепрыгнул через мои руки. Я с трудом устоял на ногах, а Рип прижался к стене, жалобно подвывая.

Броски и прыжки мы проделали три раза. Три унизительных раунда. В последний раз мне показалось, что Рип, отскочив в сторону, насмешливо хихикнул.

Когда я в конце концов сдался и мы всей толпой прошли в гостиную, Рип чихнул в мою сторону и прошествовал мимо, опустив голову и не глядя на меня. Видимо, он решил, что я вздумал публично над ним посмеяться.

Рядом с моей кушеткой стоит кленовый столик. Рип подошел к столику и забрался под него. Лишь хвост остался торчать снаружи. И этот хвост не вилял.

Так и есть. Рип обиделся.

Но на Белинду представление не произвело ни малейшего впечатления.

– Говорю вам, шериф, это тот самый пес! Мне все равно, каким фокусам обучил его Хаскелл…

Верджил смотрел на Pипa, точнее, на оскорбленный хвост, неподвижно торчащий из-под стола.

– Такая большая собака должна любить побегать…

Шериф явно не знал Рипа, иначе не стал бы делать столь категоричных заявлений. Каким образом, по мнению Верджила, Рип отрастил такое брюхо? Носясь как оглашенный по окрестностям?

Но если Верджил и испытывал какие-то сомнения, то Белинда нет.

– Я видела, как эта собака растерзала моих уток! Это убийца! Шериф, если вы не собираетесь ни черта делать, то я обращусь к адвокату. – Она решительно шагнула к двери, но на пороге остановилась и оглянулась на Рипа. Вернее, на его каменный хвост. – Хаскелл, вам лучше держать подальше от меня эту чертову собаку, а не то придется накормить ее свинцом. Вместо уток!

Белинда щелкнула пальцами по желудям и выскочила за дверь.

Может, Роберт Фрост был прав. Хорошие соседи бывают там, где есть хорошие заборы. Высокие крепкие заборы с колючей проволокой наверху. А в каждом углу по часовому с ружьем.

Верджил в отличие от Белинды не спешил уходить. Поначалу я решил, что причина в райском аромате, который издавал яблочный пирог, вот шериф и подумал, что не стоит торопиться. В общем-то я был рад, что Верджил остался, поскольку все внимание Руби на время переключилось. Она засуетилась, выбирая для шерифа самый большой кусок, а я быстро схватил самый маленький.

Но оказалось, что Верджил задержался вовсе не из-за яблочного пирога. Когда Руби упорхнула на кухню за второй чашкой кофе для него, шериф наклонился к нам с Присциллой и хрипло прошептал:

– Я хотел вам кое-что сказать! – Скорбный взгляд Верджила метнулся к остаткам пирога. – Этот крючкотвор Элтон Габбард рассказал мне, что Джейкоб собирался изменить завещание. И что Руби по новому завещанию получала гораздо меньше.

Верджил заморгал и откашлялся.

– Боюсь, теперь это лишь дело времени. Все указывает на Руби. Мне придется арестовать ее.

Он поднял на меня свои грустные глаза.

Я молчал. Что тут скажешь? Мне не хотелось этого признавать, но я и сам не мог поклясться в невиновности Руби.

Присс закусила губу. Верджил виновато покраснел.

– У меня нет выбора. На меня давят со всех сторон, требуя поскорее раскрыть это преступление. – Он отодвинул тарелку. – Пожалуй, не буду я пить еще одну чашку. Мне… мне пора возвращаться.

И Верджил буквально выбежал из дома.

Даже Руби заметила, что шериф вел себя как-то странно. Как только он ушел, она пристально посмотрела на меня, потом на Присциллу.

– Господи, да что это с ним такое стряслось? Присцилла помолчала, а затем, к моему удивлению, совершенно спокойно произнесла:

– Мама, Верджил считает, что ему придется тебя арестовать.

Глаза Руби округлились.

– Арестовать? За что?!

Я уставился на нее. Неужели она забыла, что вчера убили ее бывшего мужа? Возможно ли, чтобы это прискорбное обстоятельство выпало из памяти Руби?

Присс поспешила напомнить: