В горницу вдруг ворвался Доброгаст, радостный, возбужденный, с растрепанной седой бородой.

— Решились, князь, — с порога сообщил он. — Большинство сказало «ну их, хазар», идем под твою руку!

Хельги облегченно расправил плечи, чисто физически ощущая, как свалился с них большой, почти неподъемный груз. Снова вышел к народу, поклонился, не скрывая радости. Собравшиеся грянули клич, четверо выбегавших из толпы воинов, средь которых сын старосты Витогост, посадили князя на щит, подняли на перекрещенных копьях и понесли так, громко выражая свое одобрение.

«Ну, наконец-то, — расслабленно улыбаясь, думал Хельги. — Вот и кончилось все, вот и славно».

В кричащей толпе, правда, вполне мог оказаться и меткий охотник с луком и стрелами, не очень-то довольный решением веча, ну, да на такой случай шныряли между собравшимися зоркоглазые дружинники князя. Обошлось, никто не послал стрелу, ничья рука кинжал не метнула …

Вечером в хоромах старосты Доброгаста накрыли столы да закатили пир, такой, чтоб до утра. Доброгаст не скрывал радости — его пошатнувшийся из-за всевластия волхвов авторитет невиданно укрепился авторитетом и силой киевского Вещего князя. Радостен был и Витогост, ну, тот понятно…

Хельги оглядел собравшихся, поднял наполненный кубок, выпил и вдруг нахмурился — не увидел среди пирующих верного Вятшу. Впрочем, глаза князя тут же прояснились и легкая улыбка тронула его губы: что ж, видно, Вятша решил приударить за понравившейся ему разумницей девой. И правильно, не все же горевать о давно погибшей Лобзе, ведь жизнь продолжается и надо жить, надо любить, надо быть для кого-то очень-очень нужным.

Хельги оказался в своих предположениях прав. Мало склонный к пирам и обжорству Дятша просто гулял по селению в сопровождении верного Твора. Отрок все расспрашивал его про дружину, да про Царьград, да про то, правда ли, что у ромейского царя трон из чистого золота.

— Базилевса не видел, врать не буду, — усмехнулся юноша. — И какой у него трон — не знаю. А армия сильная, особенно флот. Есть такие длинные корабли — дромоны, вооружены греческим огнем. Страшная штука этот огонь — и на воде горим не потушишь.

— Неужто и на воде? — усомнился Твор. — Быть такого не может! Слушай, а чего мы тут по сыростям ходим? Давай зайдем к нам в избу, к матушке Хотобуде, чай, и Радослава там, подружек уже всех обежала.

— К вам? — Вятша вдруг смутился. — А не помешаем? Ну, сестрице твоей и этой… матушке Хотобуде.

— Не помешаем, — заверил старшего друга Твор и, схватив его за руку, потащил к неприметной, вросшей в землю, вернее в снег, избенке, похожей на большой сугроб.

Матушка Хотобуда уже укладывалась спать на широком сундуке, придвинутом к круглой глинобитной печке. Рядом, на лавке, было постелено Радославе, а у самого входа — Твору. Пожелав спокойствия старушке, отрок удивленно спросил:

— А где сестрица?

— Еще посветлу отправилась в капище, — прошамкала беззубым ртом Хотобуда. — Голову там какую-то захоронить хочет, да вместе с телом. Не дело сказала, телу без головы. И в самом деле — не дело.

По всему видно было, что неожиданное возвращение ребят было старухе явно не в радость. Есть , такие люди, самое главное для которых — покой, а все остальное — да лучше б и не было.

— Что ж она меня-то не дождалась? — обиделся Твор. — Чай, помог бы!

— А ты б больше шлялся неведомо где, — резонно заметила бабка. — Поди-ка тебя сыщи попробуй.

— Чего-то долгонько нет сестрицы, — встревожился отрок. — Тела-то безголовые ведь в селение принесли, отдать куницам. Там, наверное, и Рада… Пошли-ка, Вятша, посмотрим.

Вятша кивнул.

— Да, подходила девушка. — Куницы как раз накрывали погруженные в сани трупы рогожей. — Смешная такая, стриженая. Все головы в мешке принесла, молодец. Правда, плакала долго, будто прощалась. Ну, это она об Ардагасте, тот уж был парень знатный, жаль вот, убили. По-хорошему — отомстить бы за него, да князь осерчает.

— Ага, — кивнул Вятша. — А потом те, кому вы отомстили, начнут мстить вашим. И так до бесконечности.

— Так наши пращуры делали.

— Тогда законов не было.

— И теперь нет.

— Так будут. Не видали, куда ушла девица?

— Подружек встретила, те сначала испугались, потом обнялись да и пошли все вместе к волхвам. О чем-то договориться с ними хотели.

— К волхвам? — не поверил Твор. — А, наверное, Рада хочет снова вернуться в род, мы ведь с ней сейчас изгои. Ровно бы и нет нас. Ну, мне-то плевать, я тут оставаться не собираюсь и Раду отговорю. Тетка Хотобуда нам не родня, да и вообще мы тут приблуды, чужие и никогда своими не станем. Вот, может, пойдем с вами в Киев.

— Хорошая мысль! — радостно кивнул Вятша. — Город большой, народу много, и кто там свой, кто чужой, на это давно никто не смотрит. У меня там верные друзья есть, пристроим вас куда-нибудь всяко. Только решайтесь.

— Решился уже, — улыбнулся Твор. — Теперь вот уговорить бы сестрицу. Она у меня своенравная.

— А вот это я уж заметил, — хохотнул юноша и, поправив висевший на поясе меч — предмет тайной зависти Твора, — предложил: — Ну что? Пойдем к волхвам.

— Пошли, — согласился отрок. — Все равно делать нечего. Может, там и Радославу встретим.

Хоромы волхва Чернобога маячили за распахнутыми воротами усадьбы угрюмым темным квадратом. Ни одно окно не светилось. Впрочем, нет, из избы, той, что слева от сеней, явственно тянуло дымом.

— Там они, — уверенно кивнул Твор. Загремев цепью, в темноте зарычал пес.

— Кого там несет на ночь глядя? — послышался недовольный старческий голос.

— Да я это, дедушка, — звонко отозвался Твор. — С дружком, к волхвам идем.

— А они вас ждут, волхвы-то? — недоверчиво осведомился старый челядинец.

— Ждут, как не ждать! — заверил отрок. — Дева стриженая там уже, ну, а мы припозднились, все на чужих смотрели.

— Да, пробегала такая девица, — прошамкал дед и придержал пса за ошейник. — Ну, проходите, коль ждут… Постой-ка! Чего ж ты тогда за дровами-то не пришел?

— Да некогда было, — проходя мимо, отмахнулся Твор.

Старик еще бурчал ему в спину что-то, парни его не слушали, дошли до самых сеней, остановились. Снова пахнуло дымом, каким-то необычным, сладким.

— Волхвуют, наверное. — Вятша потянул носом воздух и подергал закрытую дверь.

— Знаю я, как они волхвуют, — неожиданно зло отозвался отрок. — Дверь вышибить сможешь?

— Смогу, –— поднимаясь на крыльцо, сказал Вятша. — А лучше — засов мечом поддену… Во-от так! Прошу, входи, что ж ты стал на пороге?

— Здорово у тебя получилось, — восхитился Твор. — А меня так научишь?

— Посмотрим, — не стал обещать юноша. — Ну, пошли, пожалуй, в гости? Хоть нас тут и не ждали…

Их и в самом деле не ждали. Мало того, появление незваных гостей напрочь перечеркнуло все планы приблудных волхвов, которые…

Которые стояли вокруг лежащей на полу жрицы, одетой в просторную хламиду, через которую как раз и проползала сейчас голая Радослава. Обряд этот, производимый волхвами честно, по всем канонам домашней магии, символизировал новое рождение девушки. Она ведь считалась взятой на тот свет, и вот через второе рождение возвращалась на этот.

Радослава выползла из-под хламиды, поднялась на ноги и поклонилась.

— Нарекаем тебя именем Любонега, — загнусавили волхвы. — Добро пожаловать в объятия матери твоей, Черноземы, дщерь!

Радослава улыбнулась волхвам. На этот раз, похоже, все было без обмана, по-честному. Обряд этот девушка хорошо знала, ее саму вместе с братом именно так принимали в род лет десять назад. Правда, с той поры она мало что помнила, зато потом видала, как принимали других.

Ярко горели светильники на высоких ножках, обнаженная Радослава стояла посреди горницы и улыбалась. Волхвы — Колимог и Кувор — облизывали девушку взглядами. Улучив момент, Колимой незаметно кивнул Кувору. Тот отошел в сторону ил взяв со стола заранее приготовленную чашу, с поклоном протянул девушке.