К чему же мы приходим в нашем соотнесении дзэн — буддизма и психоанализа?

Цель дзэна заключается в достижении просветленности, т. е. состояния, при котором происходит прямое, нерефлекторное постижение реальности, свободное от аффективного загрязнения и интеллектуализации. В этом состоянии воплощается отношение индивида к универсуму. Человек, подобно ребенку, вновь постигает мир непосредственно, не подключая к этому процессу интеллект. Однако происходит это уже на качественно ином уровне. Разница в том, что сформировавшая индивидуальность человека основывается на завершившем эволюцию разуме и развитом чувстве реальности. Если детское переживание, будучи по своей природе непосредственным и целостным, не утрачивается до момента осуществления субъектно — объектной дифференциации и ощущения индивидом собственной отчужденности, то просветление достигается им уже после того, как он это испытает.

По Фрейду, цель психоанализа заключается в трансформации бессознательного в сознательное или, другими словами, в том, чтобы «я» смогло занять место «оно». Постулируя задачу осознания бессознательного, он определяет содержание последнего по инстинктивным побуждениям раннего детства, которые человек в более зрелом возрасте забывает. Цель анализа как раз и состоит в преодолении вытеснения таких инстинктивных побуждений, что впоследствии, вне связи с теоретическими предпосылками Фрейда, отразилось на терапевтической практике излечения определенного симптома. Выявление бессознательного вне конкретной ситуации возникновения симптома уже не представлялось столь важным. Однако разработанные в последние годы концепции влечений (танатос и эрос), углубление понимания человеческого «я» расширили фрейдовское содержание бессознательного. Область бессознательного, подлежащего трансформации в сознательное, в значительной мере расширилась благодаря разработкам не — фрейдистских школ. Особенная заслуга в этом принадлежит Юнгу, а также Адлеру, Ранку и другим авторам, которых в последнее время стали называть неофрейдистами. Однако масштабы сферы требующего выявления бессознательного, несмотря на столь значительное ее расширение, по — прежнему рассматриваются (за исключением Юнга) лишь как терапевтическая задача излечения какого‑либо симптома, какой‑либо ненормальности характера человека. Область бессознательного не охватывает всей личности индивида.

Тем не менее, строго придерживаясь первоначальной идеи Фрейда о трансформации бессознательного в сознательное, не следует ограничиваться ориентацией на инстинкты и задачи лечения симптомов. Процесс полной трансформации бессознательного в сознательное требует изучения всего опыта человека и не может сводиться лишь к инстинктам или каким‑либо другим переживаниям. Возникает необходимость в преодолении человеком отчуждения и субъектно — объектной дифференциации в восприятии окружающего мира. В таком случае процесс трансформации бессознательного сводится к преодолению аффективного загрязнения и церебрации, избавлению от вытеснения, преодолению внутреннего разделения на универсального и социального индивида, устранению антагонизма между сознательным и бессознательным. Человек должен стать способным непосредственно, без искажений, обусловленных социальной рефлексией, переживать действительность, преодолевать эгоцентризм, избавляться от иллюзий неуязвимости и обособленности своего «я», стремящегося к самовозвеличиванию и самосохранению, как египетские фараоны, рассчитывавшие увековечить себя путем превращения в мумии. Осознавший бессознательное открыт и отзывчив, он не имеет, но существует.

Не вызывает сомнений, что идея полной трансформации бессознательного в сознательное в сравнении с общей задачей психоанализа является гораздо более радикальной. Причины этого понять несложно. Большинство людей западного мира не готовы пойти на такие затраты усилий, которых требует полное выявление бессознательного. Столь радикальная цель может быть принята лишь теми, кто придерживается определенной философской позиции. Нет смысла заниматься подробным ее описанием. Стоит лишь отметить, что эта позиция формулируется не в негативном аспекте как обеспечение отсутствия болезни, а в позитивном: достижение абсолютной гармонии, прямоты и ясности постижения мира, т. е. благополучия.

Невозможно охарактеризовать эту цель точнее, чем это сделал доктор Судзуки, определивший ее как «искусство жить». Данное понятие, как и другие ему подобные, обусловлено духовной гуманистической направленностью учений Будды, пророков, Иисуса Христа, Майстера Экхарта и таких личностей, как Блейк, Уолт Уитмен, Бэкки. Рассматривая понятие «искусство жить» вне этого контекста, мы лишаем его тем самым специфики и отождествляем его с тем, что в наши дни принято называть «счастьем». Гуманистическая направленность этих учений предполагает наличие основных этических установок, в том числе и в дзэн — буддизма. Как ясно показал Судзуки, дзэн ставит перед человеком задачу подавить в себе стремление к стяжательству, жажду славы или самолюбование, иными словами, преодолеть любые проявления алчности. Дзэн подразумевает отказ человека от нарциссического самовосхваления и иллюзорного представления о собственном всемогуществе; с другой стороны, человек должен избавиться от желания подчиняться власти, решающей за него проблемы его бытия. Конечно, такая радикальная цель не является ориентиром для человека, желающего посредством выявления бессознательного избавиться от своего заболевания.

Однако было бы заблуждением считать, что подобная радикальная цель преодоления вытеснения никак не соприкасается с терапевтической задачей. Анализ и изменение характера пациента являются необходимым условием избавления от имеющихся симптомов и профилактики образования новых. Также очевидно и то, что без целостной модификации личности (т. е. более радикальной цели) невозможна коррекция какой‑либо особенности невротического характера. Возможно, тот факт, что ставящиеся при лечении невротического характера цели по сути своей недостаточно радикальны, является причиной довольно скромных результатов лечения (что наиболее явным образом было выражено Фрейдом в его работе «Анализ: временно или постоянно?»). Может быть, достижение человеком благополучия, избавление его от тревоги и чувства опасности осуществимо лишь при постановке более глобальных целей. Стоит признать, что решение ограниченной терапевтической задачи невозможно до тех пор, пока эта задача не рассматривается как более широкая, гуманистическая по своей природе цель. Хотя возможно, что реализация локальной цели требует более ограниченных и менее трудоемких методов, чем достижение цели радикальной — «трансформации», которая оправдывает значительные затраты времени и сил, нужных для длительного анализа. Такое предположение подтверждается высказанной мыслью о том, что самое большее, на что способен человек, не пришедший к творческому состоянию — кульминации сатори, — это замещать свою врожденную предрасположенность к депрессии обыденностью, идолопоклонством, стремлением к разрушению, стяжательством, гордыней и т. п.

В случае если какой‑либо из этих компенсационных механизмов перестает функционировать, возникает угроза здоровью. Но человеку достаточно изменить отношение к миру, обретя через разрешение внутреннего конфликта и преодоление отчуждения способность быть отзывчивым, непосредственно и творчески воспринимать действительность, чтобы избавиться от возможного заболевания. Если психоанализ способен помочь в этом человеку, он поможет ему обрести подлинное душевное здоровье. В противном случае он лишь станет основой усовершенствования компенсационных механизмов. Другими словами, человека можно «вылечить» от какого‑либо симптома, тогда как «вылечить» его от невротического характера невозможно. Обращаясь с пациентом как с неодушевленным объектом, аналитик неспособен его исцелить, ибо человек не является ни вещью, ни «историей болезни». Будучи связанным с пациентом ситуацией взаимопонимания и единения с ним, аналитик лишь может способствовать его пробуждению.