– Кстати, не хочешь позвонить отцу и сообщить, что ты здесь? – спросила донья Долорес.

От этих слов Палома почувствовала неловкость, но пересилила себя и набрала номер. Незнакомый голос сообщил, что сеньор де ла Росса с женой в отъезде. Человек на том конце провода несказанно удивился, когда Палома попросила передать хозяину дома, что ему звонила младшая дочь. Было ясно, что ее собеседник, кем бы он ни был, ни разу не слышал ее имени. А значит, отец ни разу не упоминал его. Старая боль с новой силой пронзила Палому, но она приказала себе не раскисать и уже через минуту вновь непринужденно болтала с доньей Долорес…

На следующее утро мать Антонио повезла гостью на прогулку по Мадриду. Девушка давно не была в родном городе и теперь словно заново открывала для себя места, которые некогда любила. Стояла прекрасная погода, по центру гуляло множество туристов, и город буквально излучал магнетическую энергию европейской столицы. Пообедав в небольшом, но весьма дорогом ресторанчике, женщины еще немного прогулялись, благо после полудня солнце палило уже не так сильно. Проходя мимо огромного современного здания, донья Долорес указала рукой куда-то вверх.

– Вот здесь живет Антонио.

Палома запрокинула голову и увидела ряд высоких окон, запертых и завешенных темными шторами. Видно, Антонио не любил распахивать не только душу.

– Уверена, там очень мило. – Палома вежливо улыбнулась.

А ведь с того момента, как Антонио, сославшись на неотложные дела, покинул гостиную дома своей матери, она больше не видела его. Интересно, только ли работа тому виной? Впрочем, он предупреждал, что самое главное – найти общий язык с его матерью. А в этом Палома, кажется, преуспела.

В приятных и неутомительных прогулках по музеям, художественным галереям и паркам прошло еще три дня. От Антонио по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Донья Долорес не докучала Паломе ненужными расспросами, но однажды за вечерним кофе вдруг решительно произнесла:

– Думаю, пора поговорить о том, что нам обеим не дает покоя. Спрошу прямо: ты находишь чудовищным то, что я занимаюсь поисками подходящей супруги для моего мальчика?

– Для меня это немного странно, – осторожно сказала Палома. – Разве самого Антонио прельщает идея предложить руку и сердце женщине, к которой он равнодушен?

– Еще как прельщает, в том-то и беда, – вздохнула донья Долорес. – Видишь ли, он уже был помолвлен однажды. Но свадьба не состоялась. Антонио сильно потрясло случившееся. С тех пор он считает, что в таком важном деле, как женитьба, сантименты только мешают.

– Он любил ее? – с замиранием сердца спросила Палома.

– Думаю, да. Честно говоря, мы никогда не говорили об этом. Антонио захлопнул дверь в свое прошлое и никого туда не пускает. Я не исключение. Так что, поверь, об этой стороне его жизни мне известно не больше твоего. Что же касается тебя, дорогая Палома, то я очень тепло относилась к твоей матери, бедняжке Кармен. И что греха таить, мне было бы очень приятно, если бы мы с тобой породнились. – Пожилая женщина с надеждой посмотрела на Палому.

– Расскажите мне о вашей дружбе с моей мамой. Я ведь толком ничего об этом не знаю.

– Ну что ж, мы познакомились давным-давно, еще в детстве. Я была моложе Кармен, и она практически заменила мне заботливую старшую сестру. Я многим обязана ей. Можно сказать, она открыла мне путь во взрослую жизнь, и я никогда, никогда этого не забуду. – Донья Долорес вздохнула. – Я была подружкой на ее свадьбе. Мне и в голову не могло прийти, как печально для нее все кончится! Помню, мы мечтали о том, чтобы наши дети были так же дружны, как мы сами. Потом твоя несчастная мать покинула страну, а через несколько лет трагически погибла. Мне до сих пор ее не хватает. Пожалуй, она была единственной, кому я по-настоящему доверяла.

– Я и правда похожа на нее? – помолчав, спросила Палома.

Вместо ответа донья Долорес вышла из комнаты и мгновение спустя вернулась, держа в руках фотографию в красивой серебряной рамке.

– Взгляни.

С фотографии на Палому смотрела стройная молодая женщина, одетая по моде пятидесятых годов. И лицо ее как две капли воды походило на то, которое каждое утро улыбалось Паломе из зеркала.

– Потрясающе! – воскликнула она. – Теперь я вижу, что я действительно дочь своей матери!

– О да, и намного больше, чем Мария Кончита. Дело ведь не только во внешности. Твоя сестра чересчур легкомысленна, чересчур взбалмошна. Трагедия твоей матери как бы не коснулась ее… Хотя, признаюсь, сначала я хотела, чтобы Антонио женился именно на ней. Ведь тебя я совсем не знала, а Мария Кончита выросла на моих глазах. Как жаль, что мать оторвала тебя от твоих корней!

– Что вы сказали? – потрясение спросила Палома. – Моя мать?

– А разве не так? Разве не она настояла на том, чтобы ты жила и воспитывалась в Америке, вдали отсюда? Разве не она хотела сделать из тебя американку?

– Позвольте, все как раз наоборот. Это мой отец заставил нас уехать из Испании и буквально выставил из своей жизни! – горячо возразила Палома.

– Все из-за той женщины, не иначе, – мгновенно догадалась донья Долорес. – Он и сейчас прыгает вокруг нее на задних лапках. Честно говоря, терпеть не могу мужчин вроде твоего папочки. Ни воли, ни сердца. Нет, мне он решительно не нравится.

– Я тоже не могу сказать, что люблю его, – вздохнула Палома. – Помимо всего прочего, он лишил меня моей Испании.

– Что ж, – тепло улыбнулась пожилая женщина, – пора вернуть то, что было у тебя отнято.

– Я тоже так думаю. – Палома тряхнула головой. – Время пришло. Я хочу стать и стану настоящей испанкой.

– Ты не сочтешь меня бестактной, если я предложу начать со стиля одежды? Почему бы тебе не одеваться как все мы? Америка – чудесная страна, но, что до высокой моды, боюсь… – Донья Долорес выразительно замолчала.

– Понимаю. Моя одежда кажется вам купленной на дешевой распродаже, – усмехнулась Палома. – Что ж, почему бы и нет? С сегодняшнего дня все пойдет по-новому. Я наконец смогу стать той, кто я есть на самом деле.

– Браво, дорогая! С этой самой минуты ты начинаешь жить заново!

На следующее утро они направились в самый фешенебельный бутик Мадрида, и под чутким руководством доньи Долорес Палома выбрала себе несколько элегантных платьев, юбок и брюк. Пару раз, забывшись, она заглядывалась на подчеркнуто небрежные джинсы, простые, хотя и очень дорогие рубашки и на любимые бесформенные платья. И всякий раз ловила на себе осуждающий взгляд спутницы. Ничего не поделаешь, надо привыкать к новой жизни.

Едва придя в себя после турне по магазинам, Палома была отведена в салон некоей сеньоры Талли, модной визажистки. Та долго изучала ее лицо, потом также долго подбирала подходящую косметику. Для Паломы, никогда не увлекавшейся макияжем, все это казалось скучным и утомительным.

– Итак, прозрачная пудра, чтобы подчеркнуть цвет лица… Глаза чуть выделить… нет, пожалуй, не так. А вот здесь добавить золота… А может, лучше беж?

Сеньора Талли колдовала над ее лицом, а Палома с тоской думала о том, сколько времени просиживают светские львицы в таких вот салонах. Потом ее мысли переключились на великое искусство перевоплощения. Макияж по сути тот же грим, мир – театр, а люди – актеры…

Наконец мучения Паломы закончились. Она набралась духу и посмотрела и зеркало. Оттуда на нее смотрела почти незнакомая молодая женщина с огромными глазами и соблазнительными губами, подкрашенными так, чтобы казаться чуть более пухлыми, чем на самом деле. Затем сеньора Талли взяла ножницы.

– Только ничего не делайте с волосами! – встревожилась Палома.

– Но, милочка, мы только чуть-чуть подровняем эти пряди. Необходимо открыть ваше прелестное личико. За этой гривой ровным счетом ничего не увидишь! – всплеснула руками сеньора Талли.

Но тут Палома, до сих пор такая податливая, всерьез заупрямилась. Мысль о возможном расставании даже с частью волос отчего-то привела ее в ужас. Обе женщины изо всех сил уговаривали девушку постричься, однако она и слышать об этом не хотела. Наконец ее оставили в покое.