Каторжники, словно четки, нанизанные на бесконечно длинную цепь, двигаются по дороге навстречу путникам. Их не менее ста. Они так устали, что безразличны ко всему. Они и не глядят на Дон-Кихота, а он не сводит с них глаз.

Карраско. Если ты выработаешь в себе философское спокойствие, то обретешь подлинную свободу.

Дело уже идет к вечеру.

Карраско. Сеньор, вы все грустите. Жизнь сама по себе – счастье! Живите для себя, сеньор!

Высокий дуб, простирающий ветви свои над дорогой.

На каждой ветви дерева – повешенный.

Дон-Кихот. Бакалавр! Ваше благоразумие – убийственней моего безумия.

Вечер.

На поляне при дороге горит, полыхает костер.

Дон-Кихот сидит на пеньке. Санчо и Карраско возятся у котелка, из которого валит пар.

Санчо. Пожалуйте кушать, сеньор!

И вдруг из тьмы выбегает, оглядываясь, словно ожидая, что вот-вот его ударят, мальчик лет тринадцати.

Мальчик. Покормите бедного подпаска! Такой вкусный запах идет от вашего котелка, что я за пятьсот шагов почуял. Ах!

Бросается к Дон-Кихоту, обнимает его ноги.

Дон-Кихот (радостно). Андрес!

Андрес. Да, это я, сеньор!

Дон-Кихот. Гляди, Карраско! Нет, не напрасно я странствовал и сражался. Я освободил мальчика от побоев, и он не забыл этого, хотя и прошло столько времени с тех пор. Ты хочешь попросить меня о чем-нибудь, Андрес?

Андрес. Да, сеньор!

Дон-Кихот. Говори, не бойся! О чем? Слушай, Карраско.

Андрес. Господин странствующий рыцарь! Не заступайтесь, не заступайтесь за меня никогда больше, хотя бы раздирали меня на части. Оставьте меня с моей бедой, потому что худшей беды, чем ваша помощь, мне не дождаться, да покарает бог вашу милость и всех рыцарей на свете. Вы раздразнили хозяина, да и уехали себе. Стыдно, ваша честь! Ведь после этого хозяин меня так избил, что я с тех пор только и вижу во сне, как меня наказывают.

Дон-Кихот. Прости меня, сынок. Я хотел тебе добра, да не сумел тебе помочь. Дайте мальчику похлебки!

Дон-Кихот встает и удаляется в темноту.

Зима.

Ночь.

Тяжелобольной Дон-Кихот лежит на постели в своей спальне. За окном – дождь со снегом.

Вокруг больного собрались все его друзья и близкие.

Тут и племянница, и экономка, и священник, и цирюльник. Бакалавр Самсон Карраско держит руку на пульсе больного.

Дон-Кихот. Ну вот и все, сеньоры. Вспоминайте меня на свой лад, как просит ваша душа. Пусть останусь я в памяти вашей не Дон-Кихотом Ламанчским. Бог с ним. Вспоминайте бедного идальго Алонзо Кехано, прозванного за свои поступки – Добрым. А теперь оставьте меня. Дайте мне уснуть.

Все вопросительно взглядывают на Самсона Карраско.

Карраско. Пульс не внушает опасений. Он поправится, поправится! Не для того я заставил сеньора Кехано вернуться домой, чтобы он умер, а для того, чтобы жил, как все.

Дон-Кихот. Вот этого-то я и не умею.

Карраско. Сон принесет ему пользу. Идемте, идемте!

Комната пустеет.

Вдруг снежная буря прекращается.

Окно распахивается настежь.

Снега как не было. Цветущее миндальное дерево заглядывает в комнату.

Полная луна стоит в небе.

Тени от ветвей дерева бегают по полу и по стене, словно живые существа забрались в спальню больного.

Раздается шорох, шепот.

И негромкий голос произносит явственно:

– Сеньор, сеньор! Не оставляйте меня!

Дон-Кихот садится на постели.

– Кто меня зовет?

– Это я, Дульсинея Тобосская!

Рыцарь вскакивает, прижимает руки к сердцу и роняет, словно обессилев.

Перед ним в богатейшем бархатном и парчовом наряде, сияя серебром и золотом, сверкая драгоценными камнями, стоит Альдонса.

Дон-Кихот. Спасибо вам, сеньора, за то, что приснились мне перед моей кончиной.

Альдонса. Я запрещаю вам умирать, сеньор. Слышите? Повинуйтесь даме своего сердца!

Дон-Кихот. Но я...

Альдонса. Вы устали? Да? А как же я?

И по мере того как она говорит дальнейшие слова, меркнет сверкание драгоценных камней, исчезают парча и бархат. Альдонса стоит теперь перед рыцарем в своем крестьянском платье.

Альдонса. А как же я? Нельзя, сеньор, не умирайте. Простите, что я так говорю, простите меня, необразованную, но только не умирайте. Пожалуйста. Уж я-то сочувствую, я-то понимаю, как вы устали, как болят ваши натруженные руки, как ломит спину. Я сама работаю с утра до ночи, понимаю, что такое встать с постели, когда набегаешься до упаду. А ведь приходится! Не умирайте, дорогой мой, голубчик мой! Мы работаем, надрываемся из последних сил с детства до старости. Нужда не велит присесть, не дает вздохнуть – и вам нельзя. Не бросайте меня. Не умирайте, не надо, нельзя!

Дульсинея исчезает, и тотчас же в цветущих ветвях миндального дерева показывается красное лицо Санчо Пансы.

Санчо. Ах, не умирайте, ваша милость, мой сеньор! А послушайте моего совета и живите себе! Умереть – это величайшее безумие, которое может позволить себе человек. Разве вас убил кто? Одна тоска. А она баба. Дайте ей, серой, по шее, и пойдем бродить по свету, по лесам и лугам! Пусть кукушка тоскует, а нам некогда. Вперед, сеньор, вперед! Ни шагу, сеньор, назад!

Дон-Кихот оказывается вдруг в рыцарских доспехах. Он шагает через подоконник, и вот рыцарь и оруженосец мчатся по дороге под луной.

Широкое лицо Санчо сияет от счастья. Он просит:

– Сеньор, сеньор, скажите мне хоть словечко на рыцарском языке – и счастливее меня не разыщется человека на всей земле.

Дон-Кихот. Сражаясь неустанно, доживем, доживем мы с тобою, Санчо, до золотого века. Обман, коварство и лукавство не посмеют примешиваться к правде и откровенности. Мир, дружба и согласие воцарятся на всем свете. Вперед, вперед, ни шагу назад!

Все быстрее и быстрее скачут под луной славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский и верный оруженосец его Санчо Панса.