— Не знаю. Я смущена…

— Погоди. Я не хочу, чтобы мое чувство ты считала банальным стремлением мужчины к женщине. Инстинкт продолжения рода, заложенный миллионолетней эволюцией? Я отбрасываю его. Для этого достаточно других женщин, более приспособленных для этого. Ты — нежная и духовная. Ты даже не похожа на обычного человека…

— О мой повелитель, — дрожащим голосом промолвила Гледис, — не слишком ли много сладкого нектара для моего сердца? Если ты шутишь, то оставь меня в покое. А если нет…

— Тогда что? — еле слышно спросил Правитель, бледнея от сдерживаемых чувств.

— Тогда обними меня…

Надвинулись пламенеющие глаза, жар сухих ладоней опалил худенькие плечи девушки.

Вихрь и полет. Боль и блаженство. Давно ли это было? Было или есть? Есть или будет? Всеобъятное мгновение. Вечность — неразделима, не подвластна времени. Что ж тогда предстоящая смерть? Где она? Нет и не будет! То тень пред сиянием Голубого Светила, исчезающая, как испарение капли росы…

Кто-то подошел, прикоснулся к плечу.

— Пора.

Гледис очнулась от забытья. Кто это? А, пилот лайнера. Что ему надобно?

— Космодром, — кратко сообщил он.

— Мне выходить?

— Да.

Гледис завернулась в черный суконный плащ, вышла из лайнера, спустилась по широкой лестнице на поле космодрома. Ее встречала небольшая группа людей в малиновой униформе астролетчиков. К Гледис подошел пожилой человек с худощавым, суровым лицом.

— Мы ожидаем космолингвиста для новой экспедиции, — неприветливо сказал астропилот. — Я командир Торрис.

— Я космолингвист, — улыбнулась девушка. — Имя — Гледис.

— Я ожидал опытного астронавта, — буркнул Торрис. — Зачем нам несмышленые дети?

— Вы не желаете брать меня? — вспыхнула она.

— О нет! — махнул рукою командир. — Приказ Правителя — закон. Принимаем вас в свою семью. Но…

— Что?

— Мне жаль вас.

— Почему?

— Это не прогулка, моя крошка. Тяжелая, опасная экспедиция. Желательно иметь в составе экипажа опытных бойцов.

— Разве мы летим на враждебную планету? — небрежно спросила Гледис.

— Неизвестно, долетим ли мы вообще куда-нибудь, — угрюмо усмехнулся командир. — Кроме логова Корсара. Это можно гарантировать.

Девушка промолчала. Хватит игры. Замкнуть чувства, укротить эмоции. Ты разведчик. Ты не принадлежишь ни себе, ни своим чувствам. Позади — родная планета, любимый, прекрасное мгновение, ставшее отныне ее бессмертием, ее жизнью. А впереди — хитрый, двуличный враг, рожденный мраком и ненавистью.

…Космокрейсер «Ара» отправился в полет тайно. Никто из людей не знал о будущей звездной экспедиции. Молчали диспетчерские пункты на Дориане, радиосеть и телевидение планеты передавали музыку, спортивные новости, кинофильмы о приключениях древних героев. И ни слова про опасный полет. Об этом знали астронавты звездолета «Ара», но не удивлялись: конспирация стала необходимостью, чтобы Корсар не мог перехватить сигналов о старте корабля и узнать навигационные данные о полете. И только Гледис было известно то, чего не ведали даже астронавты. Дело в том, что Звездный Корсар непременно узнает о старте крейсера — Кареос специально организовал несколько передач направленного действия, узкий луч которых захватывал группу астероидов, оккупированных пиратами: в тех передачах было сообщено все, чтобы преступники могли перехватить корабль.

Нечто зловещее виделось Гледис в этой опасной игре. Что-то незаконное и нечестное. Но девушка устраняла укоризненные мысли, пыталась думать лишь о предстоящем подвиге. Кто она, чтобы оценивать во всей совокупности, во всем планетном величии замысел Правителя? О каком законе или о какой этике можно говорить, когда речь идет об уничтожении космического злодея — безжалостного и жестокого?

Черные панели-экраны на стенах вспыхивали световыми сигналами. Еле слышно звучали мелодичные аккорды автопилотов. Торрис и его помощники молчаливо колдовали у пультов, проверяли программу, уточняли курс корабля. Гледис принимала все это словно во сне. Слова в памяти всплывало недавнее прошлое, а сознание пыталось соединить в нечто целое ожерелье событий ее недолгой жизни.

Где корни того, что произошло? Где зерно причины, породившей чудовищное следствие? Почему она, еще недавно глупая, дикая девчонка с горного ущелья, очутилась в фокусе космических событий?

Закон равновесия сущего? Она получила неслыханную вспышку счастья. За все надо платить. Древний закон обоюдоострого меча — так говорит Кареос. Неумолимое взаимодействие полярностей. Волны на море жизни. Гребень и углубление. Подъем — падение. Счастье — несчастье. Радость — горе. Любовь — измена. Что ж тогда в сумме? В синтезе? Пустота, нуль, небытие?

Изнемогает разум, боль отдается в сердце, нет сил для решения чудовищной тайны.

А надо. Надо идти на подвиг решительно и спокойно. Чтобы действо было как удар меча. Меч не размышляет, правильно ли он поступает. Он для удара выкован, закален. Впрочем, возможно, и не так? Быть может, и оружие страдает, когда рука воина направляет его на неправое дело? Кто скажет?

Счастье. Была ли она счастлива? Была. Вспышка чувств, наслаждение? Это было.

Может, это и есть счастье? Мечты, ожидание, беззаботность. И вечерами — встреча с ним. Магические очи, пылкие объятия, гипнотические слова, возносящие ее в недостижимые высоты. Кружилась голова, захватывало дух от тех глубин, куда она заглянула. Так было долго. Или нет? Кто измерит? Она не ведала раньше ничего подобного. Не было с чем сравнить. Она принимала все как откровение, как единственный свет, без коего нет жизни. И вот теперь — потеря. Навсегда. Но ведь не напрасно? Другие будут иметь это счастье вечно. Придут иные поколения, будут рождаться другие девушки, они не забудут подвиг Гледис, и в их слезе грустной радости будет ее любовь.

Плывут воспоминания. Последний день прощания. Кареос почти не говорил, только смотрел в ее глаза, держа в сухих ладонях руку девушки. Лицо его осунулось, под глазами залегли темные круги. Он гладил зеленоватые волосы любимой, касался горячими пальцами нежной щеки. Она принимала его нежность и ласку словно во сне.

Что-то неведомое пролегло между ними, разделившее миры — его и ее. Она уже принадлежала смерти. Он оставался владыкою планеты. Кареос словно читал в ее душе, потому она была — благодарна Правителю за его молчание. Вечером он повел девушку в сферический зал, попросил сесть в кресло. Включил стереопроектор.

— Смотри, — как бы ответил Кареос на ее вопросительный взгляд.

Перед нею оживали кадры древнейшей хроники. Девушка ужаснулась. Фильм открывал чудовищные бездны социальных катаклизмов, терзающие человечество в прошлом.

Темницы, где десятилетиями изнемогали лучшие люди планеты. Эшафоты, где они в конвульсиях завершали свою героическую, страдальческую жизнь. Застенки, забрызганные кровью расстрелянных, горы трупов казненных мятежников. Баррикады и сырые, наполненные грязью блиндажи, усталые, равнодушные солдаты и веселые сборища бунтарей, голодные толпы детей — истощенных, несчастных, заплаканных — и матери с потухшими от слез глазами, нивы с ничтожными урожаями, выжженные нещадными лучами Голубого Светила, примитивные избушки в поселениях, похожие больше на кучи навоза, нежели на человеческие жилища. Приходили все новые и новые герои, чтобы освободить людей из неволи, но все они умирали на кострах, в застенках, на виселицах.

Гледис изнемогала. Слезы душили ее, спазмы перехватывали дыхание. И тогда Кареос выключил проектор. Немного погодя на экране возникли картины современной жизни Ораны.

Нежно-зеленые волны океана в мареве предрассветного тумана. Дети бегут по песчаной отмели к прозрачным водам. Они ныряют в аквамариновую волну, визжат от восторга, а над ними кружат розовые диски биостражей, охраняющие юные жизни от несчастных случаев.

Величественные строения мегалополисов на берегах рек, озер, морей. Широкие путепроводы, а по сторонам — сады и леса. Детские площадки развлечений, универсальные школы, ухоженные поля. Всюду — гармония, веселье, толпы счастливых людей.