Кендл. Когда-то и со мной было то же – много лет назад. Я сделал такое, чего не следовало делать, а потом, вместо того чтобы все поправить и простить себе, стал непримирим к себе, непримирим к другим. Друг мой, я не знаю и не хочу знать, что вы сделали плохого, но простите это себе. Забудьте о прошлом. Вам предстоит жить с Джорджем Бистоном, как мне все эти годы надо было жить с Саймоном Кендлом, – так не будьте к нему таким безжалостным. Многие люди слишком себя жалеют, но есть и такие – и вы принадлежите к их числу, – которые относятся к себе чересчур беспощадно. Скажите: «Бедный старый Джордж!» – а потом само собой получится: «Славный старый Джордж!» А? (Улыбается Бистону, который сидел задумавшись.)
Бистон (мы впервые видим, как он улыбается). Большое вам спасибо, мистер Кендл. Я попробую. Теперь скажите, что я могу для вас сделать?
Кендл. Вот что. Я здесь лежу совсем беспомощный, а мне очень, очень нужна помощь. От этого зависит судьба моих картин, имущество моей семьи, и в этом мне может помочь ваш сын Стэн. Но если он почувствует, что вам не по душе его визиты, всем будет трудно: и ему, и его матери, и мне… (Вопросительно смотрит на Бистона, который начинает хмуриться) Вы снова разжигаете в себе злобу. Чувствуете?
Бистон (усмехается и встает). Да.
Входит Гермиона. Она несет поднос с бульоном, тонкими ломтиками поджаренного хлеба и со своим стаканом виски.
Все будет в порядке, мистер Кендл. (Выходит.)
Гермиона (подходит к кровати и ставит поднос на постель или рядом с постелью. Разговаривая, берет свой стакан. Она уже выпила немного внизу). Я стащила поднос, как только эта чертова сиделка отвернулась. Не знаю, хочешь ли ты есть, но это приготовлено для тебя. Как ты себя чувствуешь, отец? Из разговоров Эдмунда с этим ханжой сэром Джеффри я ничего не могу понять. По их словам, ты не совсем нормальный или что-то в этом роде, но ведь все это выдумки, да? (Садится рядом с ним.)
Кендл. Вот уже тридцать лет, как мы с Эдмундом считаем друг друга не совсем нормальными. Он принадлежит к другой разновидности человеческого рода. И вот теперь эта другая разновидность побеждает.
Гермиона. А от меня тебе нет никакого проку, надо это признать. От меня теперь никому нет проку, даже Кеннету. Как было хорошо, когда он был маленький. А теперь Кеннет и его друзья ведут себя так, будто они свалились с другой планеты.
Кендл. Он здесь?
Гермиона. Да, пишет на чем попало свои непристойные песенки.
Пауза.
Кендл. Если я пошлю его в Лондон по важному делу, сможет он спокойно и разумно выполнить поручение?
Гермиона. Вероятно, я должна сказать: да, конечно. Но я ни разу в жизни тебе не лгала, отец, милый. Поэтому я могу сказать только одно: честное слово, не знаю.
Кендл. Лео Моргенштерн уже уехал?
Гермиона. Да, к какому-то знакомому коллекционеру. Мы с ним выпили, он только о тебе и говорит. И он прав, конечно, но почему эти прирожденные бизнесмены всегда так сентиментальны?
Кендл. Они обретают сердце только в часы, свободные от дел. (Закрывает глаза.)
Гермиона (минуту озабоченно смотрит на него, потом тихо). Отец, ты устал. Я не хочу тебя утомлять. Но что должен сделать Кеннет?
Кендл (открывает глаза; медленно). Выяснить, когда идет ближайший поезд в Лондон, и, перед тем как ехать, зайти ко мне…
В комнату врывается сиделка Петтон. Она страшно возмущена.
Сиделка Петтон (сердито). Так это вы забрали обед? Явились сюда, чтобы утомлять его своими разговорами!
Гермиона (встает, держа в руке стакан; злобным шепотом). А сами-то вы что делаете? Колыбельную поете? (Уходит.)
Сиделка Петтон провожает ее до двери и становится на пороге, как страж.
Внизу, у входной двери, появляется Стэн, одетый в костюм для езды на мотоцикле и уже промокший. Из бара выходит Бистон и замечает его.
Стэн (решительно). Извини, папа, но мне необходимо было приехать… Мистер Кендл…
Бистон. Знаю, сынок. Кто старое помянет, тому глаз вон. Тебя ждет мисс Кендл. (Уходит.)
Быстро входит Фелисити.
Фелисити. Наконец-то! Я теперь знаю, что нам нужно делать…
Стэн. Нам? Здесь не может быть никакого «мы». Вы-то тут при чем?
Фелисити. Да не будьте вы таким грубияном…
Стэн. Грубиян я или не грубиян, но я выполню все, что мне прикажет Саймон Кендл…
Фелисити. Вы просто теряете драгоценное время…
Стэн. Я только поднимусь к нему – это отнимет не больше минуты. (Твердым шагом проходит мимо Фелисити к лестнице. На площадке лицом к лицу сталкивается с сиделкой Петтон, у которой очень решительный вид.) Мне нужно поговорить с мистером Кендлом.
Сиделка Петтон. Это невозможно, я даже его родных и близких не пущу к нему, пока он как следует не отдохнет. А уж вас-то, в вашей мокрой одежде, и подавно.
Стэн (встревоженный). Ему… очень плохо?
Сиделка Петтон (с безжалостной иронией). Восьмидесятидвухлетнего старика врачи не разрешают перевозить из этой гостиницы. Сюда прибыл из Лондона знаменитый врач, дневная и ночная сиделки, вся его семья здесь! Теперь спросите у самого себя – как его самочувствие? Только мне больше вопросов не задавайте.
Стэн, очень обеспокоенный, уходит.
Внизу Фелисити уже надела пальто и сейчас повязывает голову шарфом. Входит Стэн.
Стэн. Я его не видел. Она никого не пускает.
Фелисити (с издевательской любезностью). В таком случае, если вы не хотите больше терять время, вы будете слушаться меня, не правда ли? Я, пожалуй, могу ехать на заднем сиденье вашего мотоцикла.
Стэн. Можете, но через десять минут вы насквозь промокнете и будете похожи на мокрую курицу.
Фелисити (высокомерно). Я, кажется, могу купить все, что полагается для езды на мотоцикле. Вам должно быть известно, что именно надевают девушки, когда ездят на мотоцикле, – вам, а не мне…
Стэн (мстит ей). О, всего только какую-то дешевую, вульгарную одежду из пластиката… Вам ведь известно, что это за люди. (Идет к двери)
Фелисити. Пока еще нет – я к ним только еще присматриваюсь. Пойдемте.
Они открывают дверь. Сумерки холодного, дождливого дня.
Стэн. Я не поеду, пока вы не скажете, куда и для чего надо ехать. Это вполне разумное желание.
Фелисити. Да, но из-за вашего тона даже самые разумные желания становятся невыносимыми.
Стэн. Послушайте, мисс Кендл, давайте уточним: вы меня терпеть не можете, я вам тоже не очень симпатизирую – вот и все. Но мы должны кое-что сделать для Саймона Кендла. Ну так что именно?
Фелисити. Он упаковал свои лучшие работы в два больших ящика. И отправил их Рубену Холмсу в Лонгстоун-Бридж. Дедушка и сам ехал именно туда. Он не знал, что Рубен Холмс уже умер. Последнее время дедушка плохо себя чувствовал, стал все забывать…
Стэн (нетерпеливо). И он сел не в тот поезд, а ящики уехали без него. Ну так зачем тут было панику поднимать? Утерян багаж – только и всего! Ведь такие вещи случаются на каждом шагу…
Фелисити. Да, но обычно багаж стоит меньше ста пятидесяти тысяч фунтов…
Стэн. Это, конечно, имеет значение…
Фелисити. Но это не главное, только вы все равно ничего не поймете, вы ведь не знаете, о чем идет речь…
Голос сэра Эдмунда. Фелисити, Фелисити!
Фелисити (вместо ответ выбегает на улицу; на бегу). Скорее, нельзя, чтобы он меня видел!
Подбегают к мотоциклу и стоят близко друг к другу.
Стэн (воплощение сарказма). Вероятно, вашему отцу не хочется, чтобы вы промокли…
Фелисити. Пожалуй. Но больше всего ему не хочется, чтобы я нашла для дедушки эти два ящика.
Стэн. Ого!
Фелисити. Вот вам и «ого»! Мой отец и некоторые из его знакомых в последнее время утверждают, что дедушка выжил из ума и не может распоряжаться судьбой своих картин. Поэтому мы должны найти эти Два ящика раньше, чем это сделают они. Отец уже звонил своим знакомым в Лондон, и кое-кто из них скоро будет здесь. Теперь-то вам понятно, почему поднялся такой шум?