Когда началась «культурная революция», Тины бежали в Пекин, где обратились в Группу по делам культурной революции. Они изобразили себя героями, ведущими «классовую борьбу», за что, утверждали они, их и преследовали прежние партократы. Однажды мама столкнулась с ними в ведомстве жалоб. Те любезно спросили ее пекинский адрес. Она отказалась его дать.

Тинов приютил Чэнь Бода, один из руководителей Группы по делам культурной революции и начальник отца в Яньане. Благодаря его протекции их приняла сама мадам Мао и тут же распознала в них родственные души. Мадам Мао в «культурной революции» привлекала не столько политика, сколько сведение личных счетов — самых что ни на есть мелочных. Она приняла участие в преследовании супруги Лю Шаоци, потому что, как она сама рассказала хунвэйбинам, ее возмущали заграничные поездки председателя Лю с супругой. Мао бывал за границей только дважды, оба раза в СССР и без мадам Мао. Ситуацию усугубляло то, что за границей жена Лю носила туалеты и украшения, которые никто не мог себе позволить в суровом маоистском Китае. Супругу Лю обвинили в работе на ЦРУ и бросили в тюрьму, она едва избежала смерти.

В 1930–е годы, до встречи с Мао, мадам Мао была третьестепенной шанхайской актрисой, которой пренебрегала местная творческая интеллигенция. Некоторые ее представители руководили коммунистическим подпольем, а после 1949 года стали ведущими работниками Центрального отдела пропаганды. Отчасти чтобы отомстить за действительные или мнимые унижения, перенесенные ею в Шанхае тридцать лет тому назад, мадам Мао приложила невероятные усилия для того, чтобы найти в их деятельности мотивы, «направленные против Председателя Мао, против социализма». Когда Мао в период голода ушел в тень, она сумела сблизиться с ним и нашептала ему много ядовитых слов о своих врагах. Ради того, чтобы погубить недругов, она разнесла всю руководимую ими систему, то есть отделы пропаганды по всей стране.

Мстила она и тем актерам и актрисам, которым завидовала в шанхайские времена. Однажды актриса по имени Ван Ин сыграла роль, привлекшую мадам Мао. Тридцать лет спустя, в 1966 году, та добилась для соперницы с мужем пожизненного заключения. В 1974 году Ван Ин покончила с собой в тюрьме.

Другая известная актриса, Сунь Вэйши, за несколько десятков лет до описываемых событий играла перед Мао в поставленной в Яньане пьесе. Видимо, играла она лучше, чем мадам Мао, в связи с чем полюбилась высшему руководству, в том числе и самому Великому Вождю. Вдобавок она была приемной дочерью Чжоу Эньлая и не чувствовала необходимости подлизываться к мадам Мао. В 1968 году по указке последней актрису и ее брата арестовали и замучили насмерть. Ее не защитила даже власть Чжоу Эньлая.

Со временем общественность из слухов узнала о том, как мадам Мао сводит счеты; свой характер она обнаруживала и в речах, воспроизводимых в стенгазетах — дацзыбао. Ее возненавидели почти все, но в начале 1967 года о ее злодеяниях знали еще немногие.

Мадам Мао и Тины принадлежали к одной породе, которая в маоистском Китае имела название — чжэнжэнь, то есть «чиновники, преследующие людей». Неутомимость и целеустремленность, с которой они занимались преследованиями, кровожадные методы, к которым прибегали, достигали поистине чудовищных масштабов. В марте 1967 года Мао подписал документ о том, что Тины реабилитированы и им поручено сформировать сычуаньский революционный комитет.

Был создан переходный орган под названием «Подготовительный революционный комитет Сычуани». Он состоял из двух генералов — главного политического комиссара и командующего военным округом Чэнду (одного из восьми военных округов Китая) — и супругов Тин. Мао постановил, что каждый ревком должен включать в себя три категории членов: местную армию, представителей цзаофаней и «революционных чиновников». Последние избирались из бывших партработников, и в данном случае этот выбор был оставлен на усмотрение Тинам, которые фактически руководили комитетом.

В конце марта 1967 года Тины навестили отца. Они хотели включить его в свой комитет. Отец пользовался среди коллег славой необыкновенно честного и справедливого человека. Даже Тины ценили эти его качества; в частности, они знали, что когда попали в опалу, отец, в отличие от некоторых других, не присоединился к их преследователям. Кроме всего прочего, им требовался работник с его способностями.

Отец встретил их вежливо, а бабушка — с большой теплотой. Она слышала мало историй об их мести, зато знала, что именно товарищ Тин выбила для мамы, когда она вынашивала меня, драгоценное американское лекарство от туберкулеза.

Когда Тины прошли в часть квартиры, занимаемую отцом, бабушка быстро раскатала тесто, и вскоре кухню наполнила музыка мерно стучащего по доске ножа. Она мелко нарезала свинину, покрошила пучок нежного молодого лука — резанца, добавила специи и залила порошок чили горячим рапсовым маслом. Получилось традиционное блюдо, которым приветствуют гостей — пельмени с соусом.

В кабинете Тины рассказали отцу о своей реабилитации и новом статусе. Они зашли к нему в отдел и услышали от цзаофаней о том, до какого печального положения он сам себя довел. Тем не менее, заявили они, в те ранние ибиньские годы он всегда вызывал у них симпатию, они и сейчас уважают и ценят его и хотят опять работать вместе.

Они обещали, что все крамольные слова, которые он произнес, все его опасные поступки будут забыты, если он станет с ними сотрудничать. Более того, он мог сделать новую карьеру в создаваемой структуре власти, например, мог руководить всеми культурными организациями в Сычуани. Они дали понять, что от таких предложений не отказываются.

Отец услышал о назначении супругов Тин от мамы, прочитавшей об этом в дацзыбао. Тогда он заявил маме: «Нельзя верить слухам. Это невозможно!» Он не мог себе представить, что Мао поставит на ключевые позиции таких людей. Сейчас он постарался сдержать отвращение и ответил: «К сожалению, не могу принять вашего предложения».

Товарищ Тин огрызнулась: «Мы делаем тебе большое одолжение. Другие просили бы об этом на коленях. Ты понимаешь, в какой ты передряге и кто мы теперь такие?»

Отец гневался все сильнее. Он воскликнул: «Я сам отвечаю за свои слова и поступки. Я не желаю иметь с вами ничего общего». В ходе последовавшего разгоряченного обмена репликами он сказал, что, по его мнению, их наказали справедливо, им нельзя доверять важные должности. Они оторопели и посоветовали ему думать, что говорит: их реабилитировал и назвал «хорошими работниками» сам Председатель Мао.

Гнев раззадорил отца. «Но Председатель Мао не мог знать про вас все. Какие же вы «хорошие работники»? Вы совершили непростительные ошибки». Он сдержался и не сказал «преступления».

«Да как ты смеешь сомневаться в словах председателя Мао? — воскликнула супруга Тин. — Заместитель командующего Линь Бяо сказал: «Каждое слово Председателя Мао — абсолютная истина, и каждое его слово значит столько же, сколько десять тысяч слов»!»

«Если одно слово значит одно слово, — сказал отец, — это высшее, чего достиг человек. Никто не может сделать так, чтобы одно слово значило столько же, сколько десять тысяч слов. Заместитель командующего Линь Бяо выразился в переносном смысле, и его оценку не следует воспринимать буквально».

Тины, как они потом рассказывали, не могли поверить собственным ушам. Они предупредили отца, что его образ мыслей, речи и поведение противоречат духу «культурной революции», возглавляемой Председателем Мао. На это отец заметил, что был бы рад поспорить с Председателем Мао обо всем происходящем. Эти слова прозвучали настолько самоубийственно, что Тины лишились дара речи. Помолчав, они встали и пошли прочь.

Бабушка услышала сердитые шаги и выбежала из кухни — ее руки были в муке, ведь она готовила пельмени. Она столкнулась с супругой Тин и пригласила их остаться пообедать. Товарищ Тин не обратила на нее ни малейшего внимания, выскочила из квартиры и затопала вниз по лестнице.

На лестничной площадке она остановилась, обернулась и разъяренно крикнула отцу, вышедшему вместе с ними: «Ты сошел с ума? Спрашиваю в последний раз — ты все еще отказываешься от моей помощи? Знай, что теперь я могу сделать с тобой все, что угодно».