Сердце Лахтина замерло. "Вот оно! Сбылось! - обожгла его радостная догадка. - Премия! Нет сомнений - речь идет о большой премии".
- Лично я верю в ваш генератор. В наш генератор, - поправил себя Миронов. - Он заслуживает самой высокой оценки. Однако давайте не будем загадывать... Кстати, по поводу монтажа антенны я консультировался с вертолетчиками...
Дальше пошел обычный разговор, который Лахтин вел почти машинально. В сознании одно за другим вспыхивали не очень связные, но такие соблазнительные видения: текст постановления на газетной полосе, салон самолета, какие-то витрины, знакомый берег Пицунды, горка икры в хрустальной вазочке, зрачок телевизионной камеры... Отвлекаясь мысленно, Лахтин все-таки обсудил с главным конструктором все детали предстоящего эксперимента и даже подбросил идею, как ускорить монтаж антенны.
Выйдя от Миронова, он позвонил Ляле.
- Я дома, - сказала она. - Нет, не уйду. Я в отпуске. Завтра еду в Мацесту... Хорошо, приезжай.
Лахтин попросил Светлану позвонить попозже его жене и передать, что он срочно выехал на три дня на испытания, и снова зашел в приемную Главного.
- Если меня будет спрашивать Георгий Викторович, - сказал он секретарше Миронова, - передайте, пожалуйста: я в Москве, у академика Троицкого. У старика появились соображения по поводу моего генератора, конфиденциально добавил он, поцеловал Людмиле Павловне ручку и через несколько минут уже ехал в такси на Русановку.
В лифте, припоминая слова арии из "Пиковой дамы", Лахтин вполголоса затянул:
Так бросьте же борьбу!
Ловите миг удачи.
Пусть неудачник плачет,
Кляня свою судьбу...
Он напевал прицепившийся мотив и в доме. Ляля улыбалась одними глазами, хотя терпеть не могла фальши, а Лахтин перевирал все подряд: слова, мелодию, даже интонацию, напирая всей мощью голоса на бедного "неудачника"...
- Посмотри пока перевод, - сказала она. - Я тем временем накрою стол. Ляля ушла на кухню. Еще с детдома, с тех давних пор дежурств по пищеблоку, осталась у нее неистребимая привычка кормить всех подряд - его, друзей и гостей, своих учеников, полусонную девицу, которую третий год безуспешно натаскивала по английскому языку для поступления в вуз. Лахтин знал: пока он не поест, не будет ни разговора, ни тем более нежностей. Это было нечто вроде обязательного ритуала, причем приятного" потому что Ляля всегда старалась угодить ему, - вот и сейчас из кухни плыли дразнящие ароматы, и Лахтин их с удовольствием угадывал: картошка, для которой на сковородке поспевают хрустящие шкварки, свинина в кляре, свежий дух молодой редиски, душистый кофе, а ко всему этому его любимый коньяк "Коктебель" золотистый, мягкий на вкус, разгоняющий в жилах кровь.
Он: посмотрел перевод статьи из американского специального журнала, который сделала ему Ляля, и в который раз подивился ее аккуратности и добросовестности: семнадцать страниц машинописи, четыре экземпляра - вдруг еще кому понадобится...
- Спасибо, Мышка! - крикнул Лахтин. - Ты; у меня все-таки разбогатеешь. Завтра же соберу все твои переводы, оформлю договор...
Он осекся. Ляля стояла в двери и улыбалась.
- Я слышу это третий год, - сказала она и вздохнула так, будто привыкла уже, что ее обманывают все, кому не лень. - Не забывай также, что завтра ты еще в... Москве. В лучшем случае ты оттуда можешь вернуться вечером. Проводишь меня на, вокзал - и... вернешься из Москвы.
- Нет! Нет и нет! - Лахтин закрыл ее губы поцелуем, затем заговорил с упреком: - Все, что угодно, только не уезжай. Зачем тебе эта Мацеста? Я специально придумал поездку, чтобы побыть с тобой, а ты... Та эгоистка. Мышка.
- Но я третий год не отдыхаю - как ты этого не поймешь? - удивилась Ляля. - Да и подлечиться надо.
- А село? - капризно заявил Лахтин. - Ты по полтора месяца торчишь каждое лето в селе, а мне здесь хоть стреляйся от скуки.
- Там моя жизнь, - тихо сказала Ляля. - Там мама и Димка... Мальчик и так растет без матери. Кстати, я решила в этом году забрать Димку. Он уже в четвертый перешел - парень самостоятельный, проживет как-нибудь...
- Да, да, конечно, - неизвестно с чем согласился Лахтин. - Тебе виднее, как поступить. Просто мне тяжело сейчас: смерть матери, эта проклятая защита, Ольгины экзамены... А к тебе вошел - и будто все хлопоты за порогом остались.
- Пошли к столу, - вздохнула Ляля.
Он угадал все, точнее, почти все. На столе не было только коньяка вместо него стояли две бутылки "Монастырской избы".
"Это даже лучше, - подумал Лахтин. - По такой жаре боржоми надо пить". Он с удовлетворением отметил: вода холодная, из морозилки. Но все равно заведенный ранее порядок был нарушен, а тут еще разговоры Ляли о сыне, о ее завтрашнем отъезде - все это вызывало легкую досаду и недоумение: ну почему в мире нет ничего постоянного, неизменного, почему и здесь от него чего-то хотят, тревожат душу, которая в данный момент просит и требует одного - покоя?
Поздно ночью, устав сам и утомив Лялю ласками, Лахтин подарил ей дежурный поцелуй и вышел на лоджию перекурить. За Днепром - темным и почти невидимым - светились огни центра. Все сегодня было почти как всегда. И все же он чувствовал: что-то не так. То ли Мышка стала другой, более отчужденной, то-ли ему самому начала надоедать эта многолетняя связь.
"А чего, это тоже не исключено, - беспечно подумал Лахтин. - Ничто не вечно под луной... Может, в самом деле Ляльке пора заняться воспитанием сына, а мне, скажем, немного согреть своим вниманием девочку с холодными руками?.." Он вспомнил, как они познакомились.
Утром того дня ему позвонил Исай.
- Привет, старик, - сказал он. - Ты не забыл, чем славен этот день?
Сергей машинально глянул на календарь.
"У Исая день рождения, - вспомнил он, - совершенно вылетело из головы".
- Будь моя воля, - засмеялся он, - я бы этот день сделал общесоюзным выходным. Короче, я уступаю тебе Ее! Вчера весь вечер прощался, вдохновенно солгал Лахтин, тотчас придумав, что он подарит приятелю.
- Ты что - Тамару решил мне подарить?! - загоготал Исай. - А я возьму. Я такой!.. Кстати, не забудь - я вас жду вдвоем. В семь вечера. Или сразу после работы подъезжайте - посмотришь кое-какие диковинки.