Обычно в таких композициях представлены две фигуры — старец и средовек, над которыми витает голубь. Это изображение и символизировало три ипостаси Святой Троицы: седобородый старец — Бога Отца, средовек — Бога-Сына и голубь — Святого Духа. Иначе говоря, в отличие от «Троицы Ветхозаветной» на иконах нового ряда представал очень детализированный, иногда дополненный подписями образ каждой из ипостасей Святой Троицы.

Откуда на Русь пришли эти странные образы, с точностью сказать трудно, но, по мнению современных исследователей, параллели прослеживаются в западной иконографии.

Появление подобных изображений на Руси уже скоро стало вызывать недоумение. Оно было связано с тем, что нигде в христианской литературе нет даже упоминания о дословном изображении Бога Отца, ведь Бог изображается во плоти только в лице Иисуса Христа или в образе Святой Троицы, без выделения каждой из ипостасей. В 1551 году Стоглавый Собор определил принципиальную неизобразимость Бога-Отца. Это же подтвердил Большой Московский Собор 1666–1667 гг., давший еще более четкое постановление: «Отныне Господа Саваофа образ не писать… ибо никто Саваофа не видел во плоти, а только в воплощении».

Русским мыслителям XIII–XIV вв. выпала тяжелая доля — вместе со своим народом пережить трагедию татарского нашествия, потерю национально-государственной самостоятельности Русского государства и духовно-нравственного кризис всего русского общества. И недаром идея гибели Руси становится столь влиятельной и общепризнанной в общественной и религиозно-философской мысли того времени.

Однако христианское мироощущение, искренняя вера в Бога не позволяли русским мыслителям впасть в крайнюю степень отчаяния. Наоборот, бедствия, постигшие Русь, осмысленные как наказания Божии за грехи, стали действенным катализатором в поиске новых путей исторического развития народа и государства.

В религиозно-философском смысле это развитие пошло в направление более глубокого освоения библейской традиции, ведь именно там, в библейских аналогиях, русские мудрецы могли найти и примеры гибели царств, и пути спасения от гибели. Поэтому XIII–XIV вв. стали периодом более тщательного и внимательного прочтения Ветхого Завета и воспроизведения его символики в русских условиях. В своих размышлениях русские книжники все более ассоциировали исторический путь Руси с Промыслом Божиим, заповеданным не только в Новом, но и в Ветхом Завете.

Пути развития русской религиозно-философской мысли были связаны и со все большим освоением опыта Восточной церкви и христианского вероучения в его византийской трактовке. Мистические учения, столь развитые и распространенные в восточном монашестве, проникали и на Русь и открывали новые способы постижения Божиих тайн.

Однако в XIII–XIV вв. еще более обострилась дилемма, возникшая в предыдущий период — национальное или вселенское? Внутренне противоречие этой дилеммы развивалось по двум направлениям: религиозно-философскому и церковно-политическому. Правда, в реальной жизни оба эти направления развития были связаны самым теснейшим образом.

Вселенское православие, под которым на Руси понимали греческую церковь, предлагало искать спасения на путях аскетического отречения от мирских проблем, в индивидуальном подвиге самосовершенствования, в отречении, в конце концов, от Родины во имя веры. А сама греческая церковь вообще требовала подчинения своим правилам и интересам во всех вопросах, включая политические. Русь же продолжала поиск своего места во вселенской истории, стремясь при этом сохранить собственное лицо.

В принципе, и возникший на рубеже 70–80-х годов XIV века конфликт Сергия Радонежского и великого князя Дмитрия Ивановича, двух великих исторических деятелей того времени, был в глубине своей вызван именно этой дилеммой. Если Дмитрий Иванович, подчиняя все силы государства борьбе за независимость и следуя заветам покойного к тому времени митрополита Алексия, хотел и церковь подчинить государственным интересам Московского княжества, то для Сергия Радонежского, не поддержавшего Дмитриева ставленника Митяя на митрополичий стол, идеал единой апостольской Церкви оставался намного более важным.

И все же в своей повседневной иноческой жизни преподобный Сергий наполнял идеалы вселенского монашества, которыми он и руководствовался, собственным, национальным содержанием. Образ Святой Троицы, проповедуемый им и как символ единства небесного и земного, и как символ единства земной жизни, и как символ единства церкви, и как символ единства Ветхого и Нового Заветов, закрепленный в русском национальном сознании творением Андрея Рублева, уже в скором времени стал путеводной звездой для многих русских книжников.

По сути дела, образ Святой Троицы показал всей Руси возможную и реальную дорогу спасения государства. В религиозно-философском смысле этот образ как идеал земного бытия открывал путь для снятия самой дилеммы — национальное или вселенское. Путь этот был связан с освоением опыта Вселенской Церкви через укрепление и развитие собственных национальных начал в Русской Церкви. Ведь в иноческом подвиге Сергия Радонежского нашли свое единство давние русские традиции радостного, оптимистического восприятия православной веры и принципы более мистического восточного христианства. Более того, объединенные воедино, они стали основой всего дальнейшего развития русской религиозно-философской мысли. Идея особого пути Руси и особого замысла Божиего в отношении Руси постепенно стала завоевывать все большее место в сердцах и сознании русских книжников. И недаром именно грядущие XV–XVI вв. стали самым ярким временем русской святости. Осознавая и признавая святость своих молельников, и вся Русь приобретала постепенно святость.

XV–XVI вв. — это время национально-государственного подъема Русского государства, центром которого после почти двухвековой борьбы окончательно стала Москва. В этом смысле в XV столетии в течение относительно короткого отрезка времени произошло несколько важнейших для истории России событий, значительно повлиявших на ход развития древнерусской религиозно-философской мысли:

— в 1439 году во Флоренции между Византией и Римом было подписано соглашение об объединение церквей, получившее название Флорентийской унии. По условиям соглашения Православная Церковь принимала католические догмы, при сохранении обрядов и греческого языка. Фактического объединения так и не состоялось — в 1443 году Иерусалимский собор Православной Церкви предал ее проклятию. Особенно негативно Флорентийская уния была воспринята на Руси, где ее посчитали «предательством» византийской церковью правой веры;

— в 1448 году в ответ на Флорентийскую унию собор епископов в Москве провозгласил Русскую Церковь автокефальной, т. е. независимой от константинопольского патриарха (в 1458 г. единая русская митрополия разделилась на две — Московскую и Киевскую, расположенную в пределах Литовского государства);

— в 1453 году Византийская империя была завоевана турками и прекратила свое существование;

— в 1480 году Русское государство усилиями великого князя Ивана III Васильевича окончательно избавилось от татаро-монгольского ига и, следовательно, Русь была спасена от гибели.

На эти исторические события в XV веке наложилось явление религиозно-мистического характера — всеобщее ожидание «конца миру» (эсхатологические ожидания). Дело в том, что, по некоторым христианским летоисчислениям, в 1492 году заканчивалось седьмое тысячелетие от сотворения мира. В соответствии со многими пророчествами, начало восьмого тысячелетия должно было ознаменоваться Вторым пришествием Христа и концом света. Поэтому даже пасхальные службы в Русской Церкви были расписаны только до 1492 года. Но пророчествам не суждено было сбыться и конца света не состоялось. Следовательно, перед свободной Русью открывались пути к необычайному взлету.